Неточные совпадения
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж одна за другою
стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей
княгини Тверской уже
стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
— И мне то же говорит муж, но я не верю, — сказала
княгиня Мягкая. — Если бы мужья наши не говорили, мы бы видели то, что есть, а Алексей Александрович, по моему, просто глуп. Я шопотом говорю это… Не правда ли, как всё ясно делается? Прежде, когда мне велели находить его умным, я всё искала и находила, что я сама глупа, не видя его ума; а как только я сказала: он глуп, но шопотом, — всё так ясно
стало, не правда ли?
Кити еще более
стала умолять мать позволить ей познакомиться с Варенькой. И, как ни неприятно было
княгине как будто делать первый шаг в желании познакомиться с г-жею Шталь, позволявшею себе чем-то гордиться, она навела справки о Вареньке и, узнав о ней подробности, дававшие заключить, что не было ничего худого, хотя и хорошего мало, в этом знакомстве, сама первая подошла к Вареньке и познакомилась с нею.
И она
стала говорить с Кити. Как ни неловко было Левину уйти теперь, ему всё-таки легче было сделать эту неловкость, чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но
княгиня, заметив, что он молчит, обратилась к нему.
— Да, ее положение тяжело, она… — начал-было рассказывать Степан Аркадьич, в простоте душевной приняв за настоящую монету слова
княгини Мягкой: «расскажите про вашу сестру».
Княгиня Мягкая тотчас же по своей привычке перебила его и
стала сама рассказывать.
Но
княгиня Бетси терпеть не могла этого тона его, sneering, [насмешливого,] как она называла это, и, как умная хозяйка, тотчас же навела его на серьезный разговор об общей воинской повинности. Алексей Александрович тотчас же увлекся разговором и
стал защищать уже серьезно новый указ пред
княгиней Бетси, которая нападала на него.
Он вскочил, на цыпочках вбежал в спальню, обошел Лизавету Петровну,
княгиню и
стал на свое место, у изголовья.
—
Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума…
Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе… Я не противоречил
княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Я окончил вечер у
княгини; гостей не было, кроме Веры и одного презабавного старичка. Я был в духе, импровизировал разные необыкновенные истории; княжна сидела против меня и слушала мой вздор с таким глубоким, напряженным, даже нежным вниманием, что мне
стало совестно. Куда девалась ее живость, ее кокетство, ее капризы, ее дерзкая мина, презрительная улыбка, рассеянный взгляд?..
Можете себе представить, mon cousin, — продолжала она, обращаясь исключительно к папа, потому что бабушка, нисколько не интересуясь детьми
княгини, а желая похвастаться своими внуками, с тщательностию достала мои стихи из-под коробочки и
стала их развертывать, — можете себе представить, mon cousin, что он сделал на днях…
Когда
княгиня выслушала стихи и осыпала сочинителя похвалами, бабушка смягчилась,
стала говорить с ней по-французски, перестала называть ее вы, моя милая и пригласила приехать к нам вечером со всеми детьми, на что
княгиня согласилась и, посидев еще немного, уехала.
Ну что? не видишь ты, что он с ума сошел?
Скажи сурьезно:
Безумный! что он тут за чепуху молол!
Низкопоклонник! тесть! и про Москву так грозно!
А ты меня решилась уморить?
Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! боже мой! что
станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!
Ему показалось, что она неестественно сжала рот, чтобы удержать слезы. Ему
стало совестно и больно, что он огорчил ее, но он знал, что малейшая слабость погубит его, т. е. свяжет. А он нынче боялся этого больше всего, и он молча дошел с ней до кабинета
княгини.
Она молча, вопросительно посмотрела на него, и ему
стало совестно. «В самом деле, приехать к людям для того, чтобы наводить на них скуку», подумал он о себе и, стараясь быть любезным, сказал, что с удовольствием пойдет, если
княгиня примет.
Широкогрудый, мускулистый красавец Филипп слегка поклонился, как бы извиняясь, и, слегка ступая по ковру своими сильными, с выдающимися икрами ногами, покорно и молча перешел к другому окну и, старательно взглядывая на
княгиню,
стал так расправлять гардину, чтобы ни один луч не смел падать на нее.
«А чорт тебя разберет, что тебе нужно, — вероятно, внутренно проговорил он», подумал Нехлюдов, наблюдая всю эту игру. Но красавец и силач Филипп тотчас же скрыл свое движение нетерпения и
стал покойно делать то, что приказывала ему изможденная, бессильная, вся фальшивая
княгиня Софья Васильевна.
Повар был поражен, как громом; погрустил, переменился в лице,
стал седеть и… русский человек — принялся попивать. Дела свои повел он спустя рукава, Английский клуб ему отказал. Он нанялся у
княгини Трубецкой;
княгиня преследовала его мелким скряжничеством. Обиженный раз ею через меру, Алексей, любивший выражаться красноречиво, сказал ей с своим важным видом, своим голосом в нос...
Княгиня подозвала ее и представила моему отцу. Всегда холодный и неприветливый, он равнодушно потрепал ее по плечу, заметил, что покойный брат сам не знал, что делал, побранил Химика и
стал говорить о другом.
Ясное дело, что положение молодой девушки не могло перемениться к лучшему. Компаньонка
стала осторожнее, но, питая теперь личную ненависть и желая на ней выместить обиду и унижение, она отравляла ей жизнь мелкими, косвенными средствами; само собою разумеется, что
княгиня участвовала в этом неблагородном преследовании беззащитной девушки.
Мне казалось мое дело так чисто и право, что я рассказал ему все, разумеется, не вступая в ненужные подробности. Старик слушал внимательно и часто смотрел мне в глаза. Оказалось, что он давнишний знакомый с
княгиней и долею мог,
стало быть, сам поверить истину моего рассказа.
Однако как ни скрывали и ни маскировали дела, полковник не мог не увидеть решительного отвращения невесты; он
стал реже ездить, сказался больным, заикнулся даже о прибавке приданого, это очень рассердило, но
княгиня прошла и через это унижение, она давала еще свою подмосковную. Этой уступки, кажется, и он не ждал, потому что после нее он совсем скрылся.
Перед окончанием курса я
стал чаще ходить в дом
княгини. Молодая девушка, казалось, радовалась, когда я приходил, иногда вспыхивал огонь на щеках, речь оживлялась, но тотчас потом она входила в свой обыкновенный, задумчивый покой, напоминая холодную красоту изваянья или «деву чужбины» Шиллера, останавливавшую всякую близость.
Но, как назло
княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от
княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила людям и горничным доставлять письма молодой девушке или отправлять ее письма на почту. Года через два
стали поговаривать о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго думать да откладывать, — мы ее выдадим замуж и спасем от государственного преступника, человека без религии и правил».
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди
стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
Княгиня осталась одна. У нее были две дочери; она обеих выдала замуж, обе вышли не по любви, а только чтоб освободиться от родительского гнета матери. Обе умерли после первых родов.
Княгиня была действительно несчастная женщина, но несчастия скорее исказили ее нрав, нежели смягчили его. Она от ударов судьбы
стала не кротче, не добрее, а жестче и угрюмее.
Бабушка моей матери,
княгиня Кудашева, рожденная княжна Баратова,
стала после смерти мужа настоящей монахиней.
— Не от простуды. Не от простуды, поверьте старику. Я тут был, я и ее хоронил. С горя по своем князе, а не от простуды. Да-с, памятна мне и
княгиня! Молодость! Из-за нее мы с князем, друзья с детства, чуть не
стали взаимными убийцами.
— Ну, так я, ангел мой, поеду домой, — сказал полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите, какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите видеть, каков; наверху
княгиня тоже больна, с постели не поднимается; наконец у нас у самих ребенок в кори; так что мы целый день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа
стала…
Возвестивший о ее приходе лакей встретил ее уже одетый в ливрейную шинель и шляпу, а в сенях к нему пристал еще лакей в такой же форме; они бережно посадили
княгиню в карету и сами
стали на запятки.
Павел, со своими душевными страданиями, проезжая по Газетному переулку, наполненному магазинами, и даже по знаменитой Тверской, ничего почти этого не видел, и, только уже выехав на Малую Дмитровку, он с некоторым вниманием
стал смотреть на дома, чтобы отыскать между ними дом
княгини Весневой, в котором жил Еспер Иваныч; случай ему, в этом отношении, скоро помог.
Княгиня сумела как-то так сделать, что Имплев, и сам не замечая того,
стал каждодневным их гостем.
— Подите-ка, какая модница
стала.
Княгиня, видно, на ученье ничего не пожалела, совсем барышней сделала, — говорила Анна Гавриловна. — Она сейчас выйдет к вам, — прибавила она и ушла; ее сжигало нетерпение показать Павлу поскорее дочь.
Княгиня стала просить мужа, чтобы тот познакомился с ним.
Проехали мы к
княгине, и я начал с того, что
стал куртизанить с Мими.
На Зинаиду внезапно напало раздумье;
княгиня выслала сказать, что у ней голова болит, Нирмацкий
стал жаловаться на свои ревматизмы…
На меня Зинаида не обращала решительно никакого внимания. Скоро после обеда
княгиня стала прощаться.
«Что это она все смеется?» — думал я, возвращаясь домой в сопровождении Федора, который ничего мне не говорил, но двигался за мной неодобрительно. Матушка меня побранила и удивилась: что я мог так долго делать у этой
княгини? Я ничего не отвечал ей и отправился к себе в комнату. Мне вдруг
стало очень грустно… Я силился не плакать… Я ревновал к гусару.
Я
стал хохотать и болтать громче других, так что даже старая
княгиня, сидевшая в соседней комнате с каким-то приказным от Иверских ворот, позванным для совещания, вышла посмотреть на меня.
После этого чайного завтрака все
стали расходиться. М-r ле Гран ушел с своим воспитанником упражняться в гимнастике;
княгиня велела перенести свое кресло на террасу, причем князь заметил ей, что не ветрено ли там, но
княгиня сказала, что ничего — не ветрено. Нетльбет перешла тоже на террасу, молча села и, с строгим выражением в лице, принялась вышивать бродери. После того князь предложил Калиновичу, если он не устал, пройтись в поле. Тот изъявил, конечно, согласие.
— Мне
стало еще досаднее и совестнее, и чтобы загладить чем-нибудь свой отказ, я поспешил сообщить, что я не буду дома, потому что должен быть у князя Ивана Иваныча, у
княгини Корнаковой, у Ивина, того самого, что имеет такое важное место, и что, верно, буду обедать у
княгини Нехлюдовой.
Всем
стало неловко, но неловкость положения исправил грузинский князь, очень глупый, но необыкновенно тонкий и искусный льстец и придворный, сидевший по другую сторону
княгини Воронцовой. Он, как будто ничего не замечая, громким голосом
стал рассказывать про похищение Хаджи-Муратом вдовы Ахмет-Хана Мехтулинского...
Генерал не успел досказать все, потому что Манана Орбельяни, поняв, в чем дело, перебила речь генерала, расспрашивая его об удобствах его помещения в Тифлисе. Генерал удивился, оглянулся на всех и на своего адъютанта в конце стола, упорным и значительным взглядом смотревшего на него, — и вдруг понял. Не отвечая
княгине, он нахмурился, замолчал и
стал поспешно есть, не жуя, лежавшее у него на тарелке утонченное кушанье непонятного для него вида и даже вкуса.
Теперь, когда Передонов захотел
стать инспектором, директоровы неприязненные отношения к нему являлись особенно неприятными. Положим, если
княгиня захочет, то ее протекция превозможет директоровы козни. Но все же они не безопасны.
Дома, сидя в столовой и выпивая с Володиным, Передонов рассказывал ему про
княгиню.
Княгиня, в представлении Передонова, что ни день дряхлела и
становилась ужаснее: желтая, морщинистая, согбенная, клыкастая, злая, — неотступно мерещилась она Передонову.
Но не сумел Передонов написать такое письмо, да и страшно ему
стало: писать к самой
княгине. А потом он и забыл об этой затее.
Передонов стоял и думал о Дарье, — и опять недолгое любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут стоять и ждать? — подумал он: — еще простудишься. Во рву на улице, в траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо
стало Передонову. Ведь они бесприданницы, — думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется
княгине. А на Передонова и так директор зубы точит.
Попрежнему ворожащими зовами заманивала его Вершина, попрежнему Рутилов выхвалял сестер. Дома Варвара уговаривала его скорее венчаться, — но никакого решения не принимал он. «Конечно, — думал он иногда, — жениться бы на Варваре всего выгоднее, — ну, а вдруг
княгиня обманет? В городе
станут смеяться», — думал он, и это останавливало его.
Но Передонов поспешно унес бутылку, и слышно было, как звенел замок у шкапика, в котором он спрятал вино. Вернувшись к гостям, он, чтобы переменить разговор,
стал говорить о
княгине. Он угрюмо сказал...
С тех пор Передонов
стал внимательно смотреть, не увидит ли где
княгини. Иногда ему казалось, что она заглядывает в окошко, в дверь подслушивает, шушукается с Варварою.