Неточные совпадения
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы в Глупове был городничий, имеющий вместо головы простую укладку, то,
стало быть, это так и следует. Поэтому он решился выжидать, но в то же время послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим.
издателя.] и, заперев градоначальниково тело на ключ, устремил всю свою деятельность на успокоение общественного мнения.
Речь шла только о том, имел или не имел по закону
издатель право напечатать
статью фельетониста, и какое он совершил преступление, напечатав ее, — диффамацию или клевету, и как диффамация включает в себе клевету или клевета диффамацию, и еще что-то мало понятное для простых людей о разных
статьях и решениях какого-то общего департамента.
Многое, что прежде считалось позволительным,
стало казаться возмущающим, революционным, подкапывающим все основы государства; литераторов и
издателей призывали и делали им внушения.
Живин, например, с первого года выписывал «Отечественные Записки» [«Отечественные записки» — ежемесячный литературно-политический журнал прогрессивного направления; с 1839 по 1867 год его редактором-издателем был А.А.Краевский.], читал их с начала до конца, знал почти наизусть все
статьи Белинского; а Кергель, воспитывавшийся в корпусе, был более наклонен к тогдашней «Библиотеке для чтения» и «Северной Пчеле» [«Северная пчела» — реакционная политическая и литературная газета, с 1825 года издававшаяся Ф.В.Булгариным и Н.И.Гречем.].
— Конечно, не французские, — отвечал тот, — но я хочу этим сказать, что хорошей газеты у нас нет ни одной: один
издатель похож на лавочника, который сидит с своими молодцами и торгует… Другой, как флюгер,
становится под ветер и каждый год меняет свое направление… Третий — какой-то поп… Четвертый в шовинизм ударился, — словом, настоящей, честной газеты нет!
К удивлению моему, этот журнал, в котором, кроме стихов Пушкина, исключительно в нем помещавшихся, много было прекрасных
статей самого
издателя, а также гг. Хомякова, Шевырева, Веневитинова (скоро похищенного смертью), Венелина, Рожалина и других, — не имел большого успеха.
Издатель был очень благодарен, и для помещения моих
статей о театре прилагал к каждой книжке «Московского вестника» по листу и по два, под весьма неправильным названием «Драматических прибавлений».
Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный,
Копти над книгами, и день и ночь согбенный!
Пролей на знания людские новый свет,
Пиши творения высокие, поэт, —
И жди, чтоб мелочей какой-нибудь
издатель,
Любимцев публики бессовестный ласкатель.
Который разуметь язык недавно
стал,
Пером завистливым тебя везде марал…
Конечно, для него довольно и презренья!..
Холодность публики — вот камень преткновенья,
Вот бич учености, талантов и трудов!
и проч.
Мы закурили трубки, позавтракали и
стали дожидаться новых посетителей, предполагая, что в этот же день должны явиться к нам
издатели журналов, в чем и не ошиблись.
Открывалась книжка обыкновенно стихами; потом следовала какая-нибудь
статья в прозе, затем очень часто письмо к
издателям; далее опять стихи и проза, проза и стихи. В средине книжки помещались обыкновенно «Записки о российской истории»; к концу относились «Были и небылицы». Каждая
статья обыкновенно отмечалась особым нумером, как ныне главы в бесконечных английских романах, и число
статей этих в разных книжках было весьма неодинаково. В первой их 33, в V — 11, в X — 17, в XV — 7, в XVI — 12 (41).
Об этом много говорится в «Собеседнике» и в
статье «О воспитании» и в других, например в «Письме некоторой женщины», при котором есть даже примечание
издателей, подсмеивающееся не над безнравственностью его, а над тем, что в нем много французских слов.
Поэтому в составе книжек, в помещении таких именно, а не других
статей, мы должны видеть, собственно, участие вкуса и направления
издателей, в особенности когда имеем дело со
статьями неизвестных авторов, принадлежащими, может быть, лицам, близким к редакции.
В конце первой книжки напечатано уведомление
издателей, чтобы все, кому угодно, присылали в редакцию критики на
статьи «Собеседника»: «ибо желание княгини Дашковой есть, чтобы российское слово вычищалось, процветало и сколько возможно служило к удовольствию и пользе всей публики, а критика, без сомнения, есть одно из наилучших средств к достижению сей цели».
Издатель «Вечеров» в самом начале своего журнала говорит о том, что «ябеды узловатее
становятся, а крючки больше растут, подьячие богатеют», и пр.
Но и эта приписка плохо помогла:
стали обвинять автора и
издателя в неблагонамеренности, заметив, может быть, что в «Отрывке» бросается сильное сомнение на законность самого принципа крепостных отношений.
— Этот паук, скорпион […этот паук, скорпион… — имеется в виду
издатель реакционной газеты «Северная пчела» Ф.В.Булгарин, преследовавший Пушкина в газетных
статьях и писавший на него доносы в тайную полицию.], жаливший всю жизнь его, жив еще, когда он умер, и между нами нет ни одного честного Занда [Занд Карл — немецкий студент, убивший в 1819 году реакционного писателя и политического деятеля А.Коцебу, за что был казнен 20 мая 1820 года.], который бы пошел и придавил эту гадину.
Относительно этой
статьи мы не можем согласиться с мнением
издателя, что она принадлежит к тому зрелому, здравому и проницательному критическому такту, который отличал суждения Пушкина о людях незадолго до его кончины.
Михаил Иванович в это время уже сделал себе имя"по исторической части"и был уже издатель-редактор"Русской старины". Он тоже считал себя прекрасным чтецом и даже участвовал в спектаклях. С Аристовым они наружно ладили, но между ними был всегда тайный антагонизм. Семевский умел первенствовать, и на него косились многие члены комитета и, когда я поступил в него, то под шумок
стали мне жаловаться на него.
Эта рецензия появилась под каким-то псевдонимом. Я узнал от одного приятеля сыновей Краевского (тогда еще
издателя"Отечественных записок"), что за псевдонимом этим скрывается Н.Д.Хвощинская (В.Крестовский-псевдоним). Я написал ей письмо, и у нас завязалась переписка, еще до личного знакомства в Петербурге, когда я уже сделался редактором-издателем"Библиотеки"и она
стала моей сотрудницей.
Национальная самовлюбленность французов достигла тогда"белого каления". Даже эмиграция, в лице"поэта-солнца" — Виктора Гюго, воспела величие Парижа. В его
статье (за которую ему заплатил десять тысяч франков
издатель выставочного"Путеводителя") Париж назван был ни больше ни меньше как"город-свет"–"ville-lumiere".
В моей
статье я упоминал об
издателях научных и философских книг того направления, которое считали"нигилистическим", называл и Ковалевского. И Дарвину захотелось подшутить над ним на эту тему.
Издатель предложил: до осени платить мне ежемесячно определенную сумму.
Стало быть, я не обязан был сейчас же выкладывать капитал. И по типографии я мог сразу пользоваться кредитом. А со второго года издания я обязан был выплачивать род аренды на известный срок. В случае нарушения с моей стороны контракта я должен был заплатить неустойку в десять тысяч рублей.
Меня
стали уговаривать Писемский и некоторые сотрудники, а
издатель усиленно предлагал мне журнал на самых необременительных, как он уверял, условиях.
Но я уже был знаком с
издателями"Русского вестника"Катковым и Леонтьевым. Не могу теперь безошибочно сказать — в эту ли поездку я являлся в редакцию с рекомендательным письмом к Каткову от Дружинина или раньше; но я знаю, что это было зимой и рукопись, привезенная мною, — одно из писем, написанных пред отъездом из Дерпта;
стало, я мог ее возить только в 1861 году.
Из той же полосы моей писательской жизни, немного позднее (когда я уже
стал издателем-редактором «Библиотеки для чтения»), всплывает в моей памяти фигура юного сотрудника, который исключительно работал тогда у меня как переводчик.
Спит он до двенадцати или до часу дня, спит крепко и здорово… Ах, как бы еще он спал, какие бы видел сны, как бы развернулся, если бы
стал известным писателем, редактором или хотя бы
издателем!
Покойный Вильмессан [Вильмессан Ипполит (1812–1879) — французский журналист и
издатель, основатель газеты «Фигаро».] написал о них когда-то прекрасную
статью в «Figaro».