Неточные совпадения
Нехлюдов чувствовал себя во всё время путешествия в том возбужденном состоянии, в котором он невольно делался участливым и внимательным ко всем людям, от ямщика и конвойного
солдата до начальника тюрьмы и
губернатора, до которых имел дело.
Мимо открытых окон по улице, не спеша, с мерным звоном проходили кандальные; против нашей квартиры в военной казарме солдаты-музыканты разучивали к встрече генерал-губернатора свои марши, и при этом флейта играла из одной пьесы, тромбон из другой, фагот из третьей, и получался невообразимый хаос.
[14 декабря 1839 г. М. А. Фонвизин, бывший до 1825 г. генерал-майором, просил генерал-губернатора П. Д. Горчакова исходатайствовать ему разрешение царя поступить в Кавказскую армию рядовым
солдатом.
Первое намерение начальника губернии было, кажется, допечь моего героя неприятными делами. Не больше как через неделю Вихров, сидя у себя в комнате, увидел, что на двор к ним въехал на ломовом извозчике с кипами бумаг
солдат, в котором он узнал сторожа из канцелярии
губернатора.
— И, что ты! в Петербург! Я и от людей-то отвыкла. Право. Месяца с два тому назад вице-губернатор наш уезд ревизовал, так Филофей Павлыч его обедать сюда пригласил. Что ж бы ты думал? Спрашивает он меня за обедом… ну, одним словом, разговаривает, а я, как
солдат, вскочила, это, из-за стола:"Точно так, ваше превосходительство!.."Совсем-таки светское обращение потеряла.
А по нашим вот местам
губернатор тоже на одного станового поналегал да на ревизии двадцати целковых по книгам не досчитал, так в
солдаты отдали: казнограбитель он, выходит!
Другой протестант был некто m-r Козленев, прехорошенький собой молодой человек, собственный племянник
губернатора, сын его родной сестры: будучи очень богатою женщиною, она со слезами умоляла брата взять к себе на службу ее повесу, которого держать в Петербурге не было никакой возможности, потому что он того и гляди мог попасть в
солдаты или быть сослан на Кавказ.
Еще с 1825 году, когда я работал по моему малярному мастерству в казармах гвардейского экипажа и донес тогдашнему санкт-петербургскому генерал-губернатору Милорадовичу […граф Милорадович Михаил Андреевич (1771—1825) — с. — петербургский генерал-губернатор, убитый декабристом П.Г.Каховским.] о бунте, замышляемом там между
солдатами против ныне благополучно царствующего государя императора Николая Павловича, и когда господин петербургский генерал-губернатор, не вняв моему доносу, приказал меня наказать при полиции розгами, то злоба сих фармазонов продолжается и до днесь, и сотворили они, аки бы я скопец и распространитель сей веры.
После Чернышева был принят приехавший откланяться генерал-губернатор Западного края, Бибиков. Одобрив принятые Бибиковым меры против бунтующих крестьян, не хотевших переходить в православие, он приказал ему судить всех неповинующихся военным судом. Это значило приговаривать к прогнанию сквозь строй. Кроме того, он приказал еще отдать в
солдаты редактора газеты, напечатавшего сведения о перечислении нескольких тысяч душ государственных крестьян в удельные.
И вот теперь тульский
губернатор с чиновниками, офицерами и
солдатами ехал совершать такое же дело.
Сказать, что все эти люди такие звери, что им свойственно и не больно делать такие дела, еще менее возможно. Стоит только поговорить с этими людьми, чтобы увидать, что все они, и помещик, и судья, и министр, и царь, и
губернатор, и офицеры, и
солдаты не только в глубине души не одобряют такие дела, но страдают от сознания своего участия в них, когда им напомнят о значении этого дела. Они только стараются не думать об этом.
Так, например, в настоящем случае люди едут на убийство и истязание голодных людей и признают, что в споре крестьян с помещиком — крестьяне правы (это говорили мне все начальствующие), знают, что крестьяне несчастны, бедны, голодны; помещик богат и не внушает сочувствия, и все эти люди все-таки едут убивать крестьян для того, чтобы приобрести этим помещику 3000 рублей, только потому, что эти люди воображают себя в эту минуту не людьми, а — кто
губернатором, кто чиновником, кто жандармским генералом, кто офицером, кто
солдатом, и считают для себя обязательными не вечные требования совести человека, а случайные, временные требования своих офицерских, солдатских положений.
Совершается следующее:
губернатор, приехав на место действия, произносит речь народу, упрекая его за его непослушание, и или становит войско по дворам деревни, где
солдаты в продолжение месяца иногда разоряют своим постоем крестьян, или, удовлетворившись угрозой, милостиво прощает народ и уезжает, или, что бывает чаще всего, объявляет ему, что зачинщики за это должны быть наказаны, и произвольно, без суда, отбирает известное количество людей, признанных зачинщиками, и в своем присутствии производит над ними истязания.
О деле донесено в Петербург министру. Министр доложил государю, государь велел министру привести решение суда в исполнение. Министр предписал
губернатору.
Губернатор потребовал войско. И вот
солдаты, вооруженные ружьями со штыками, боевыми патронами, кроме того с запасом розог, нарочно приготовленных для этого случая и везомых в одном из вагонов, едут приводить в исполнение это решение высшей власти.
Под влиянием такого опьянения — одинаково власти и подобострастия — люди представляются себе и другим уже не тем, что они есть в действительности, — людьми, а особенными, условными существами: дворянами, купцами,
губернаторами, судьями, офицерами, царями, министрами,
солдатами, подлежащими уже не обыкновенным человеческим обязанностям, а прежде всего и предпочтительно перед человеческими — дворянским, купеческим, губернаторским, судейским, офицерским, царским, министерским, солдатским обязанностям.
Экстренный поезд, с которым я съехался, состоял из одного вагона 1-го класса для
губернатора, чиновников и офицеров и из нескольких товарных вагонов, набитых
солдатами.
Не будь у всех этих людей твердого убеждения в том, что звания царей, министров,
губернаторов, судей, дворян, землевладельцев, предводителей, офицеров,
солдат суть нечто действительно существующее и очень важное, ни один из этих людей не подумал бы без ужаса и отвращения об участии в таких делах, которые они делают теперь.
И, кроме того, они так же, как и
губернатор, сомневаются в том, наверное ли послушаются их
солдаты.
Такое постоянное неестественное и странное состояние людей в государственной жизни выражается словами обыкновенно так: «Как человек, я жалею его, но как сторож, судья, генерал,
губернатор, царь,
солдат я должен убить или истязать его», точно как будто может быть какое-нибудь данное или признанное людьми положение, которое могло бы упразднить обязанности, налагаемые на каждого из нас положением человека.
Как ни скрыта для каждого его ответственность в этом деле, как ни сильно во всех этих людях внушение того, что они не люди, а
губернаторы, исправники, офицеры,
солдаты, и что, как такие существа, они могут нарушать свои человеческие обязанности, чем ближе они будут подвигаться к месту своего назначения, тем сильнее в них будет подниматься сомнение о том: нужно ли сделать то дело, на которое они едут, и сомнение это дойдет до высшей степени, когда они подойдут к самому моменту исполнения.
И вот
губернатор, точно так же, как теперь ехал тульский
губернатор, с батальоном
солдат с ружьями и розгами, пользуясь и телеграфами, и телефонами, и железными дорогами, на экстренном поезде, с ученым доктором, который должен был следить за гигиеничностью сечения, олицетворяя вполне предсказанного Герценом Чингис-хана с телеграфами, приехал на место действия.
Но мало того, что все люди, связанные государственным устройством, переносят друг на друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин, взятый в
солдаты, — на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер — на дворянина, занимающего место
губернатора, а
губернатор — на сына чиновника или дворянина, занимающею место министра, а министр — на члена царского дома, занимающего место царя, а царь опять на всех этих чиновников, дворян, купцов и крестьян; мало того, что люди этим путем избавляются от сознания ответственности за совершаемые ими дела, они теряют нравственное сознание своей ответственности еще и оттого, что, складываясь в государственное устройство, они так продолжительно, постоянно и напряженно уверяют себя и других в том, что все они не одинаковые люди, а люди, различающиеся между собою, «как звезда от звезды», что начинают искренно верить в это.
Не утверждать того, что ты остаешься землевладельцем, фабрикантом, купцом, художником, писателем потому, что это полезно для людей, что ты служишь
губернатором, прокурором, царем не потому, что тебе это приятно, привычно, а для блага людей; что ты продолжаешь быть
солдатом не потому, что боишься наказания, а потому, что считаешь войско необходимым для обеспечения жизни людей; не лгать так перед собой и людьми ты всегда можешь, и не только можешь, но и должен, потому что в этом одном, в освобождении себя от лжи и исповедании истины состоит единственное благо твоей жизни.
Ночью около всего города запылали скирды заготовленного на зиму сена.
Губернатор не успел перевезти оное в город. Противу зажигателей (уже на другой день утром) выступил майор Наумов (только что прибывший из Яицкого городка). С ним было тысяча пятьсот человек конницы и пехоты. Встреченный пушками, он перестреливался и отступил безо всякого успеха. Его
солдаты робели, а казакам он не доверял.
Казанский
губернатор еще до приезда его успел собрать несколько сот гарнизонных, отставных и поселенных
солдат и расположить их частию около Кичуевского фельдшанца, частию по реке Черемшану, на половине дороги от Кичуева до Ставрополя.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским
солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские церкви, из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры: древние византийские стены украшались греческим порталом, или готическими окнами, или тем и другим вместе; потом дом
губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными к самой стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского окна во всю стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Директор немедленно донес высшему начальству о происшедшем и, по чьему-то совету войдя в сношения с
губернатором, принял следующие меры: через несколько дней, во время обеда, вдруг вошли в залу
солдаты с ружьями и штыками; вслед за ними появился
губернатор и директор.
— Незримая нить — как бы паутинка — исходит из сердца его императорского величества государь-императора Александра Третьего и прочая, — проходит она сквозь господ министров, сквозь его высокопревосходительство
губернатора и все чины вплоть до меня и даже до последнего
солдата.
Шлагбаум был окрашен во все цвета национальной пестряди, состоящей из черных и белых полос с красными отводами, и еще не успел запылиться, как пронеслась весть, что
губернатор уже выехал из соседнего города и держит путь прямо на Солигалич. Тотчас же везде были поставлены махальные
солдаты, а у забора бедной хибары Рыжова глодала землю резвая почтовая тройка с телегою, в которую Александр Афанасьевич должен был вспрыгнуть при первом сигнале и скакать навстречу «надменной фигуре».
Михаил (быстро идет). Николай, на минутку! Ну, завод закрыт. Но на всякий случай надо принять меры… Пошли телеграмму вице-губернатору: кратко сообщи положение дела и требуй
солдат… Подпиши моим именем.
Выключенный или выгнанный из гимназии, он определился в военную службу
солдатом и в настоящее время служил артиллерийским поручиком и состоял адъютантом при генерале Капцевиче [Капцевич Петр Михайлович (1772–1840) — генерал, впоследствии генерал-губернатор Западной Сибири.], директоре канцелярии Военного министерства и любимце всемогущего тогда военного министра Аракчеева; у него-то остановился наш раненый товарищ.
Люди представляются себе и другим не тем, что они на самом деле — просто людьми, а представляются себе и другим кто дворянином, кто купцом, кто
губернатором, кто судьей, кто офицером, кто царем, кто министром, кто
солдатом. И все эти люди считают своей главной обязанностью не то, что нужно делать каждому человеку, а то, что нужно делать дворянину, купцу,
губернатору, судье, офицеру, царю, министру,
солдату.
Все люди, связанные государственным устройством, переносят друг на друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин, взятый в
солдаты, на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер — на дворянина, занимающего место
губернатора, а
губернатор — на сына чиновника или дворянина, занимающего место министра, а министр — на члена царского дома, занимающего место царя, а царь опять на всех этих чиновников, дворян, купцов и крестьян.
Приказ рассылал команды, которые держали
губернаторов в цепях, между тем как
солдаты со сборщиками накидывались на села и все забирали у мужика.
В 1818 году, как записал это в свой дневник генерал-губернатор Кавказа Муравьев, были присланы на Кавказ из Тамбовской губернии пять помещичьих крестьян за то, что они, будучи сданы в
солдаты, отказались служить.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда-то спешащего, много
солдат, но так же как и всегда ездили извозчики, купцы стояли у лавок, и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к
губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте, все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
«Le grand maréchal du palais se plaint vivement», писал
губернатор «que malgré les défenses réiterées, les soldats continuent à faire leurs besoins dans toutes les cours et même jusque sous les fenêtres de l’Empereur». [Обер-церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения,
солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами Императора.]