Неточные совпадения
Дела эти занимали его не потому, чтоб он оправдывал их для себя какими-нибудь общими взглядами, как он это делывал прежде; напротив, теперь, с одной стороны, разочаровавшись неудачей прежних предприятий для общей пользы, с другой стороны, слишком занятый своими мыслями и самым количеством дел, которые со всех сторон наваливались на него, он
совершенно оставил всякие соображения об общей пользе, и дела эти занимали его только потому, что ему казалось, что он должен был делать то, что он делал, — что он не мог
иначе.
«Страшный человек», — думал Самгин, снова стоя у окна и прислушиваясь. В стекла точно невидимой подушкой били. Он
совершенно твердо знал, что в этот час тысячи людей стоят так же, как он, у окошек и слушают, ждут конца.
Иначе не может быть. Стоят и ждут. В доме долгое время было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков воздуха, а на крыше точно снег шуршал, как шуршит он весною, подтаяв и скатываясь по железу.
Как, неужели все? Да мне вовсе не о том было нужно; я ждал другого, главного, хотя
совершенно понимал, что и нельзя было
иначе. Я со свечой стал провожать его на лестницу; подскочил было хозяин, но я, потихоньку от Версилова, схватил его изо всей силы за руку и свирепо оттолкнул. Он поглядел было с изумлением, но мигом стушевался.
По-настоящему, я
совершенно был убежден, что Версилов истребит письмо, мало того, хоть я говорил Крафту про то, что это было бы неблагородно, и хоть и сам повторял это про себя в трактире, и что «я приехал к чистому человеку, а не к этому», — но еще более про себя, то есть в самом нутре души, я считал, что
иначе и поступить нельзя, как похерив документ
совершенно.
Я слышал от развратных людей, что весьма часто мужчина, с женщиной сходясь, начинает
совершенно молча, что, конечно, верх чудовищности и тошноты; тем не менее Версилов, если б и хотел, то не мог бы, кажется,
иначе начать с моею матерью.
Да и нельзя было бы
иначе, Саша
совершенно прав, что этому так следовало устроиться, потому что пить утренний чай, то есть почти только сливки, разгоряченные не очень большою прибавкою очень густого чаю, что пить его в постели чрезвычайно приятно.
Он видал и убеждался, что Верочка решилась согласиться —
иначе не принимала бы его подарков; почему ж она медлит? он сам понимал, и Марья Алексевна указывала, почему: она ждет, пока
совершенно объездится Анна Петровна…
Между тем как очень спокойно могли бы вы все трое жить по-прежнему, как жили за год, или как-нибудь переместиться всем на одну квартиру, или
иначе переместиться, или как бы там пришлось, только
совершенно без всякого расстройства и по-прежнему пить чай втроем, и по-прежнему ездить в оперу втроем.
— Кажется, никого особенно. Из них никого сильно. Но нет, недавно мне встретилась одна очень странная женщина. Она очень дурно говорила мне о себе, запретила мне продолжать знакомство с нею, — мы виделись по
совершенно особенному случаю — сказала, что когда мне будет крайность, но такая, что оставалось бы только умереть, чтобы тогда я обратилась к ней, но
иначе — никак. Ее я очень полюбила.
Этот первый опыт любви прошел скоро, но он был
совершенно искренен. Может, даже эта любовь должна была пройти,
иначе она лишилась бы своего лучшего, самого благоуханного достоинства, своего девятнадцатилетнего возраста, своей непорочной свежести. Когда же ландыши зимуют?
С точки зрения западной цивилизации, так, как она выразилась во время реставраций, с точки зрения петровской Руси, взгляд этот
совершенно оправдан. Славяне решили вопрос
иначе.
И мы, дети, были свидетелями этих трагедий и глядели на них не только без ужаса, но
совершенно равнодушными глазами. Кажется, и мы не прочь были думать, что с «подлянками»
иначе нельзя…
Он тотчас догадался, что им
совершенно известно, кто он такой, и что они отлично знают, что вчера должна была быть его свадьба, и умирают от желания расспросить и о свадьбе, и о том чуде, что вот он спрашивает у них о той, которая должна бы быть теперь не
иначе как с ним вместе, в Павловске, но деликатятся.
Еще
иначе все это смотрело позднею осенью, когда пойма чернела и покрывалась лужами, когда черные, бархатные султаны становились белыми, седыми, когда между ними уже не мелькали бахромчатые повязочки и самый ситник валился в воду,
совершенно обнажая подопревающие цибастые ноги гренадер.
—
Совершенно верно, Соловьев. Как в адресном столе, Люба из Ямков. Прежде — проститутка. Даже больше, еще вчера — проститутка. А сегодня — мой друг, моя сестра. Так на нее пускай и смотрит всякий, кто хоть сколько-нибудь меня уважает.
Иначе…
Она не отвечала, губы ее вздрагивали. Кажется, ей хотелось что-то сказать мне; но она скрепилась и смолчала. Я встал, чтоб идти к Наташе. В этот раз я оставил Елене ключ, прося ее, если кто придет и будет стучаться, окликнуть и спросить: кто такой? Я
совершенно был уверен, что с Наташей случилось что-нибудь очень нехорошее, а что она до времени таит от меня, как это и не раз бывало между нами. Во всяком случае, я решился зайти к ней только на одну минутку,
иначе я мог раздражить ее моею назойливостью.
Наш командир, полковник барон фон Шпек, принял меня
совершенно по-товарищески. Это добрый, пожилой и очень простодушный немец, который изо всех сил хлопочет, чтоб его считали за русского, а потому принуждает себя пить квас, есть щи и кашу, а прелестную жену свою называет не
иначе как"мой баб".
— Другие? Другие, выражаясь по-русски, просто сволочь… Извини, я сегодня выражаюсь немного резко. Но как
иначе назвать этот невозможный сброд, прильнувший к Евгению Константинычу
совершенно случайно. Ему просто лень прогнать всех этих прихлебателей… Вообще свита Евгения Константиныча представляет какой-то подвижной кабак из отборнейших тунеядцев. Видела Летучего? Да все они одного поля ягоды… И я удивляюсь только одному, чего смотрит Прейн! Тащит на Урал эту орду, и спрашивается — зачем?
— О нет же, тысячу раз нет! — с спокойной улыбкой отвечал каждый раз Прейн. — Я знаю, что все так думают и говорят, но все жестоко ошибаются. Дело в том, что люди не могут себе представить близких отношений между мужчиной и женщиной
иначе, как только в одной форме, а между тем я действительно и теперь люблю Раису Павловну как замечательно умную женщину, с
совершенно особенным темпераментом. Мы с ней были даже на «ты», но между нами ничего не могло быть такого, в чем бы я мог упрекнуть себя…
Также поражало его, — когда он вдумывался поглубже, — то, что огромное большинство интеллигентных профессий основано исключительно на недоверии к человеческой честности и таким образом обслуживает человеческие пороки и недостатки.
Иначе к чему были бы повсюду необходимы конторщики, бухгалтеры, чиновники, полиция, таможня, контролеры, инспекторы и надсмотрщики — если бы человечество было
совершенно?
Это уже были
совершенно конкретные доказательства беспечности, не то что какая-нибудь народная нравственность, о которой можно судить и так и
иначе.
Он ясно почувствовал и вдруг сознал, что бежит-то он, пожалуй, бежит, но что разрешить вопрос доили послеШатова ему придется бежать? — он уже
совершенно теперь не в силах; что теперь он только грубое, бесчувственное тело, инерционная масса, но что им движет посторонняя ужасная сила и что хоть у него и есть паспорт за границу, хоть бы и мог он убежать от Шатова (а
иначе для чего бы было так торопиться?), но что бежит он не до Шатова, не от Шатова, а именно послеШатова, и что уже так это решено, подписано и запечатано.
— Нам, людям, не дано ангельства, и наши чувственные побуждения приравнивают нас к животным; но мы не должны сим побуждениям
совершенно подчиняться, ибо
иначе можем унизиться до зверства — чувства
совершенно противоположного гуманности, каковую нам следует развивать в себе, отдавая нашей чувственности не более того, сколько нужно для нашего благоденствия.
— Я уверена, — защебетала вдруг мадам Обноскина, — я
совершенно уверена, monsieur Serge, — ведь так, кажется? — что вы, в вашем Петербурге, были небольшим обожателем дам. Я знаю, там много, очень много развелось теперь молодых людей, которые
совершенно чуждаются дамского общества. Но, по-моему, это все вольнодумцы. Я не
иначе соглашаюсь на это смотреть, как на непростительное вольнодумство. И признаюсь вам, меня это удивляет, удивляет, молодой человек, просто удивляет!..
— Я чувствую себя
совершенно здоровым, — сказал Андрей Ефимыч, подумав. — Ехать же не могу. Позвольте мне как-нибудь
иначе доказать вам свою дружбу.
От них только и узнают жители Калинова о том, что на свете делается;
иначе они думали бы, что весь свет таков же, как и их Калинов, и что
иначе жить, чем они,
совершенно невозможно.
И мы не только не формализировались уродливостью сочетаний, но были
совершенно серьезно убеждены, что
иначе и прожить нельзя.
Когда съезжие мысли мыслят околоточные и городовые, я
совершенно понимаю, что
иначе оно и не должно быть.
Пансионер
совершенно привык к порядкам своего пансиона и удивлялся, как мог он жить
иначе столько лет сряду!
— Но ты только выслушай меня… выслушай несколько моих слов!.. — произнесла Елизавета Петровна вкрадчивым голосом. — Я, как мать, буду говорить с тобою
совершенно откровенно: ты любишь князя, — прекрасно!.. Он что-то такое дурно поступил против тебя, рассердил тебя, — прекрасно! Но дай пройти этому хоть один день, обсуди все это хорошенько, и ты увидишь, что тебе многое в ином свете представится! Я сама любила и знаю по опыту, что все потом
иначе представляется.
Такова была дедушкина мораль, и я, с своей стороны, становясь на его точку зрения, нахожу эту мораль
совершенно естественною. Нельзя жить так, как желал жить дедушка,
иначе, как под условием полного исчезновения жизни в других. Дедушка это чувствовал всем нутром своим, он знал и понимал, что если мир, по малой мере верст на десять кругом, перестанет быть пустыней, то он погиб. А мы?!
— Ах, мой друг, ведь это и в самом деле так было, — закричал князь в восторге. — Именно вследствие приятных впечатлений! Я действительно помню, как мне пели романс, а я за это во сне и хотел жениться. И виконтесса тоже была… Ах, как ты умно это распутал, мой милый! Ну! я теперь
совершенно уверен, что все это видел во сне! Марья Васильевна! Уверяю вас, что вы ошибаетесь! Это было во сне,
иначе я не стал бы играть вашими благородными чувствами…
— Перестанем говорить об этом, — сказал зоолог. — Помни только одно, Александр Давидыч, что первобытное человечество было охраняемо от таких, как Лаевский, борьбой за существование и подбором; теперь же наша культура значительно ослабила борьбу и подбор, и мы должны сами позаботиться об уничтожении хилых и негодных,
иначе, когда Лаевские размножатся, цивилизация погибнет и человечество выродится
совершенно. Мы будем виноваты.
Нет сомнения, что, если бы профессор осуществил этот план, ему очень легко удалось бы устроиться при кафедре зоологии в любом университете мира, ибо ученый он был
совершенно первоклассный, а в той области, которая так или
иначе касается земноводных или голых гадов, и равных себе не имел, за исключением профессоров Уильяма Веккля в Кембридже и Джиакомо Бартоломео Беккари в Риме.
Об этом скрытом цейхгаузе не знали ни отец, ни мать, и это было
совершенно необходимо, потому что
иначе кинжал у меня, конечно, был бы отобран, а тогда Селиван мог помешать мне спать спокойно, потому что я все-таки его ужасно боялся.
Это бывало не
иначе, однако, как когда удавалось ей попасть в кружок людей
совершенно сторонних, не принадлежащих даже к вотчине.
Я
совершенно устраняю этот вопрос, и по моему мнению, никто не вправе требовать от романиста, чтоб он так или
иначе понимал исторические события.
Иначе является одностороннее, нездоровое развитие, при котором, —
совершенно естественно, — болезненное состояние одних органов возбуждает к усиленной деятельности другие.
Мы не хотели вводить этих подробностей в статью нашу потому, что они слишком увеличили бы объём статьи, а между тем всё-таки не могли бы дать читателям, незнакомым с анатомией и физиологией,
совершенно ясного понятия о строении всего нашего организма: такое понятие может быть почерпнуто не
иначе, как из книги, специально посвященной этому предмету.
Да, тогда случилось со мной нечто странное и особенное,
иначе не умею назвать: я восторжествовал, и одного сознания о том оказалось
совершенно для меня довольно.
На днях у меня еще получка будет, только по
совершенно уже частному делу: свое последнее именьишко жеганул побоку — не хочу быть проприетером, и от меня бы ведь ты, конечно, принял деньги, чтобы заплатить там какому-нибудь дьяволу долг твой,
иначе я рассорился бы с тобой навек.
И гимназист или кадет высказывают эти понятия, — так трудно, с бою доставшиеся прежде, —
совершенно спокойно, без всякого азарта и самодовольства, как вещь, которая
иначе и быть не может, и даже немыслима
иначе.
Григорий Иванович.
Совершенно справедливо! Изумительно верно! У меня товарищ есть, так тоже не может
иначе — давай, говорит, Гриша, стакан. Когда душа горит, из наперсточка ее не зальешь.
— Нет, — просто ответил губернатор. — Я благодарен тебе за твое чувство, и ты хорошо сделаешь, если успокоишь мать. Я же
совершенно спокоен и только высказал тебе свои соображения. По-твоему — так, по-моему —
иначе, а там увидим. Однако иди спать, тебе пора.
Сколько ни было у него рассказов, приводивших к подобному положению, каждый раз его герои выходили из этих положений не
иначе как
совершенно оконфузившись перед нами.
Александр Михайлович ни дома, ни в училище никогда не одевался
иначе, как сам (исключая, разумеется, младенческого возраста), но, получив в свое распоряжение денщика, он в две недели
совершенно разучился надевать и снимать платье. Никита натягивает на его ноги носки, сапоги, помогает надевать брюки, накидывает ему на плечи летнюю шинель, служащую вместо халата. Александр Михайлович, не умываясь, садится пить чай.
Увы,
совершенно верно! Для меня это было очень неожиданно… Я, может быть, поступил легкомысленно, обещав с самого начала быстрое излечение; учебники мои оговаривались, что иногда салициловый натр остается при ревматизме недействительным, но чтоб, раз начавшись, действие его ни с того ни с сего способно было прекратиться, — этого я
совершенно не предполагал. Книги не могли излагать дела
иначе, как схематически, но мог ли и я, руководствовавшийся исключительно книгами, быть несхематичным?
— Трудно, милая, трудно, — отвечала Марья Ивановна. — В тайны сокровенные надо входить постепенно,
иначе трудно понять их… Вам странными, непонятными показались мои слова, что надо умереть прежде смерти… А для меня это
совершенно ясно… Ну поймете ли вы, ежели я вам скажу: не той смертью, после которой мертвого в землю зарывают, надо умереть, а совсем иною — тайною смертью.
В ответных письмах он то уверял ее в пламенной любви, то, сомневаясь в ее рассказах и напоминая прежние скандальные ее похождения, отказывался от ее руки, то грозил поступить в монахи, если она покинет его, то умолял ее откровенно рассказать ему всю истину, за что он простит ей все прошедшее, то просил скорее выслать ему метрическое свидетельство, уверяя, что связь их лежит тяжелым камнем на его совести, а брак может сделать его
совершенно счастливым, но этот брак должен быть совершен не
иначе, как по обряду римской церкви, к которой и сама она должна присоединиться.
— Я сказал, что подумаю, но что, во всяком случае, необходимое условие — свобода слова и печати, что
иначе я просвещения не мыслю. Они заявили, что в принципе со мною
совершенно согласны, что меры против печати принимаются только ввиду военного положения. Уверяли, что теперь большевики совсем не те, как в прошлом году, что они дорожат сотрудничеством интеллигенции. Через два дня обещались приехать за ответом.