Неточные совпадения
Четыре года тихие,
Как близнецы похожие,
Прошли потом… Всему
Я покорилась: первая
С постели Тимофеевна,
Последняя — в постель;
За всех, про всех работаю, —
С свекрови, свекра пьяного,
С золовушки бракованной
Снимаю сапоги…
Сняв венцы с голов их, священник прочел
последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника
снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата
последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
«Жертвы, да! — разорванно думал он,
сняв шляпу. — Исааки, — думал он, вспоминая наивное поучение отца. —
Последняя жертва!»
Я громко удивился тому, что Васин, имея этот дневник столько времени перед глазами (ему дали прочитать его), не
снял копии, тем более что было не более листа кругом и заметки все короткие, — «хотя бы последнюю-то страничку!» Васин с улыбкою заметил мне, что он и так помнит, притом заметки без всякой системы, о всем, что на ум взбредет.
Сняв в первой длинной комнате пальто и узнав от швейцара, что сенаторы все съехались, и
последний только что прошел, Фанарин, оставшись в своем фраке и белом галстуке над белой грудью, с веселою уверенностью вошел в следующую комнату.
— Именно? — повторила Надежда Васильевна вопрос Лоскутова. — А это вот что значит: что бы Привалов ни сделал, отец всегда простит ему все, и не только простит, но
последнюю рубашку с себя
снимет, чтобы поднять его. Это слепая привязанность к фамилии, какое-то благоговение перед именем… Логика здесь бессильна, а человек поступает так, а не иначе потому, что так нужно. Дети так же делают…
— Да, да… Сегодня метла, завтра метла, послезавтра метла. Господи! да вы с меня
последнюю рубашку
снимете. Что ты думаешь: у меня золотые горы для вас… а?.. Горы?.. С каким ты мешком давеча шел по двору?
Проходил
последний народ из церкви,
снимая шапки и крестясь.
В каком бы направлении ветер ни дул — с материка в море или, наоборот, с моря на материк, движение его всегда происходит по долинам. В тех случаях, если
последние имеют северо-западное направление, ветер дует с такой силой, что опрокидывает на землю деревья и
снимает с домов крыши. Обыкновенно с восходом солнца ветер стихает, а часа в четыре дня начинает дуть снова.
Первый человек, признанный нами и ими, который дружески подал обоим руки и
снял своей теплой любовью к обоим, своей примиряющей натурой
последние следы взаимного непониманья, был Грановский; но когда я приехал в Москву, он еще был в Берлине, а бедный Станкевич потухал на берегах Lago di Como лет двадцати семи.
На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников:
последние скупали все, что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же
снимали их, переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого колена», сквозь которую тело видно…
Эти слова каждый раз волновали Галактиона. Деревня тоже давно надоела ему, да и делать здесь было нечего, — и без него отец с Емельяном управятся. Собственно удерживало Галактиона
последнее предприятие: он хотел открыть дорогу зауральской крупчатке туда, на Волгу, чтоб обеспечить сбыт надолго. Нужно было только предупредить других, чтобы
снять сливки.
Когда генерал-губернатор обходил с начальником острова кандальные, то
последний приказал
снять с Блохи ручные кандалы и при этом ваял с него честное слово, что он уже больше не будет бегать.
— Вы меня не узнаете, — промолвил он,
снимая шляпу, — а я вас узнал, даром что уже восемь лет минуло с тех пор, как я вас видел в
последний раз. Вы были тогда ребенок. Я Лаврецкий. Матушка ваша дома? Можно ее видеть?
Только перейдя болото и видя, что
последняя пара его отряда сошла с дорожки, кое-как насыпанной через топкое болото, он остановил лошадь,
снял темно-малиновую конфедератку с белой опушкой и, обернувшись к отряду, перекрестился.
С трудом войдя по лестнице в переднюю и
сняв свою дорогую ильковую шубу, он велел доложить о себе: «действительный статский советник Захаревский!» В
последнее время он из исправников был выбран в предводители, получил генеральство и подумывал даже о звезде.
Постепенно он открыл мне всё, все свои замыслы, и указал на всех единомышленников своих. Поверите ли, что в числе
последних находятся даже многие высокопоставленные лица! Когда-нибудь я покажу вам чувствительные письма, в которых он изливает передо мной свою душу: я
снял с них копии, приложив подлинные к делу. Ах, какие это письма, милая маменька!
— Неужто ж вы потребуете, чтоб я
последнее отдала? чтоб я и рубашку с себя
сняла?
Только тот и остался здесь, который с мужика
последнюю рубашку
снять рассчитывает, или тот, кому — вот как Григорью Александрычу — свет клином сошелся, некуда, кроме здешнего места, бежать!
«О, милый! — подумал растроганный Ромашов. — Я на него сержусь, кричу, заставляю его по вечерам
снимать с меня не только сапоги, но носки и брюки. А он вот купил папирос за свои жалкие,
последние солдатские копейки. „Куры, пожалюста!“ За что же это?..»
В то самое время, как взяточник
снимает с бедняка
последний кафтан, из задней декорации вдруг является рука, которая берет взяточника за волосы и поднимает наверх…
Покуда в доме идет содом, он осматривает свои владения. Осведомляется, где в
последний раз сеяли озимь (пашня уж два года сряду пустует), и нанимает топографа, чтобы
снял полевую землю на план и разбил на шесть участков, по числу полей. Оказывается, что в каждом поле придется по двадцати десятин, и он спешит посеять овес с клевером на том месте, где было старое озимое.
Рассказчик умолк и поник головою. Его никто не тревожил; казалось, все были проникнуты уважением к святой скорби его
последних воспоминаний; но прошла минута, и Иван Северьяныч сам вздохнул, как рукой махнул;
снял с головы свой монастырский колпачок и, перекрестясь, молвил...
Ну, Иван Павлыч-то видит, что ежели тут хозяйствовать, так
последние штаны с себя
снять придется, — осердился, плюнул и продал всю Палестину.
Приподнимите шляпу,
снимите совсем на минутку, протяните голову, станьте на цыпочки, я вас сейчас поцелую в лоб, как в
последний раз поцеловала, когда мы прощались.
Последняя только что приехала к сестре и не успела еще
снять шляпки из темного крепа, убранной ветками акации и наклоненной несколько на глаза; платье на Сусанне Николаевне было бархатное с разрезными рукавами.
Как будто с нее
сняли все покровы до
последнего и всенародно вывели ее обнаженною; как будто все эти подлые дыхания, зараженные запахами вина и конюшни, разом охватили ее; как будто она на всем своем теле почувствовала прикосновение потных рук, слюнявых губ и блуждание мутных, исполненных плотоядной животненности глаз, которые бессмысленно скользят по кривой линии ее обнаженного тела, словно требуют от него ответа: что такое «la chose»?
И, прежний
сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него,
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело.
Отравлены его
последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
— Здравствуйте, — промолвил он, приближаясь к ней и
снимая картуз. Она заметила, что он точно сильно загорел в
последние три дня. — Я хотел прийти сюда с Андреем Петровичем, да он что-то замешкался; вот я и отправился без него. В доме у вас никого нет: все спят или гуляют, я и пришел сюда.
Последнее соображение мгновенно возвратило ему бодрость; он
снял сапоги, поставил ногу в ладонь Захара, махнул на кровлю и через минуту исчез в отверстии, которое оставалось между кровлями каморы и навеса.
Сосновское общество отрезало бессрочному узаконенный участок земли. Но Ваня не захотел оставаться в Сосновке. Вид Оки пробудил в нем желание возвратиться к прежнему, отцовскому промыслу. Землю свою отдал он под пашню соседу, а сам
снял внаймы маленькое озеро, на гладкой поверхности которого с
последним половодьем не переставала играть рыба. Он обстроился и тотчас же перевел к себе в дом дедушку Кондратия, его дочь и внучка.
После нее пришел Киш. Потом пришел Костя с фотографическим аппаратом. В
последнее время он увлекался фотографией и каждый день по нескольку раз
снимал всех в доме, и это новое занятие приносило ему много огорчений, и он даже похудел.
Он еще больше ослаб, утратил
последнюю энергию. Зимняя оттепель способствовала этому, а голодный желудок усиливал нравственное страдание. Он в сотый раз ощупывал свои пустые карманы, лазил за подкладку пальто, мечтая разыскать завалившуюся, может быть, монету. Наконец
снял ремень, которым был подпоясан, и продал его за семь копеек в съестной лавке.
Они сами начали
снимать театры, сами играли главные роли и сильно сбавили оклады. Время шло. Избалованная публика, привыкшая к богатой обстановке пьес при помещиках-антрепренерах, меньше и меньше посещала театры, а общее безденежье, тугие торговые дела и неурожай довершили падение театров. Дело начало падать. Начались неплатежи актерам, между
последними появились аферисты, без гроша снимавшие театры; к довершению всех бед великим постом запретили играть.
Кочкарев. А кто вам сказал? Вот в том-то и дело — но только заложен, да за два года еще проценты не выплачены. Да в сенате есть еще брат, который тоже запускает глаза на дом; сутяги такого свет не производил: с родной матери
последнюю юбку
снял, безбожник!
Последние слова водолив проговорил каким-то меланхолическим тоном и, точно желая подтвердить свои слова,
снял шапку, вачеги и с отчаянием бросил их на палубу.
Мы
снимали разную охотничью сбрую, разводили огонь и принимались готовить охотничий обед. У Николая Матвеича хранился для этого железный котелок, в котором приготовлялась охотничья похлебка из круп, картофеля и лука, с прибавкой, смотря по обстоятельствам, очень расшибленного выстрелом рябчика, вяленой сибирской рыбы-поземины или грибов. Вкуснее такой похлебки, конечно, ничего не было на свете; а после нее следовал чай с свежими ягодами — тоже не
последняя вещь в охотничьем обеде.
Меня, мокрого до
последней нитки,
сняли с лошади почти без памяти; пальцы мои закоченели, замерли в гриве моего коня, но я скоро опомнился и невыразимо обрадовался своему спасенью.
Федотик. Лет через десять — пятнадцать? Но тогда мы едва узнаем друг друга, холодно поздороваемся… (
Снимает фотографию.) Стойте… Еще в
последний раз.
Германский студент, оканчивая курс в своем университете и отпировав с товарищами
последнюю пирушку, перестает быть беспокойным буршем и входит в общество людей с уважением к их спокойствию, к их общественным законам и к их морали; он
снимает свою корпоративную кокарду и с нею
снимает с себя обязательство содержать и вносить в жизнь свою буршескую, корпоративную нравственность.
Сеньор Мигель, введите их обоих.
Входят шпион и Лепорелло.
Последний с завязанными глазами.
Сними с себя повязку, сын мой. Кто ты?
И боже мой, неужели не ее встретил он потом, далеко от берегов своей родины, под чужим небом, полуденным, жарким, в дивном вечном городе, в блеске бала, при громе музыки, в палаццо (непременно в палаццо), потонувшем в море огней, на этом балконе, увитом миртом и розами, где она, узнав его, так поспешно
сняла свою маску и, прошептав: «Я свободна», задрожав, бросилась в его объятия, и, вскрикнув от восторга, прижавшись друг к другу, они в один миг забыли и горе, и разлуку, и все мучения, и угрюмый дом, и старика, и мрачный сад в далекой родине, и скамейку, на которой, с
последним, страстным поцелуем, она вырвалась из занемевших в отчаянной муке объятий его…
Бенни решительно не знал, что ему предпринять с этим дорогим человеком: оставить его здесь, где он лежит, — его могут раздавить; оттащить его назад и снова приставить к стене, — с него
снимут ночью и сапоги, и
последнюю одежду. К тому же, мужик теперь охал и жалостно стонал.
При самой постели тяжко больного Бенни эта московская баба Прасковья дралась с социалистами, отнимая у одного прежнего сожителя Бенни
последнюю теплую вещь, которою она одевала стывшие ноги больного и которую те
сняли и хотели реализовать…
Последний в один миг
снял с него рубашку и панталоны; после этого он поднял его, как соломинку, и, уложив голого поперек колен, принялся ощупывать ему грудь и бока, нажимая большим пальцем на те места, которые казались ему не сразу удовлетворительными, и посылая шлепок всякий раз, как мальчик корчился, мешая ему продолжать операцию.
Между
последними особенное внимание обращал на себя небольшого роста человек, обтянутый от груди до ног в полосатое трико с двумя большими бабочками, нашитыми на груди и на спине. По лицу его, густо замазанному белилами, с бровями, перпендикулярно выведенными поперек лба, и красными кружками на щеках, невозможно было бы сказать, сколько ему лет, если бы он не
снял с себя парика, как только окончилось представление, и не обнаружил этим широкой лысины, проходившей через всю голову.
Павел Павлович расположился чрезвычайно комфортно. Он сидел на вчерашнем стуле, курил папироски и только что налил себе четвертый,
последний стакан из бутылки. Чайник и стакан с недопитым чаем стояли тут же подле него на столе. Раскрасневшееся лицо его сияло благодушием. Он даже
снял с себя фрак, по-летнему, и сидел в жилете.
Фотограф вновь показывает на экране
последнюю картину, на этот раз в том виде, как он ее
снимал. Всем сразу становится ясно, что не Пикколо держал слона на руках, а слон держал его на спине, когда он встал на нее вверх ногами… С галерки слышен недовольный бас...
Ему отдавать было нечего, но он способен был
снять с себя
последнюю рубашку и предполагал такую же способность в каждом из людей, с которыми сходился, а всех остальных обыкновенно называл кратко и ясно «свиньями».