Неточные совпадения
Вообще во всей истории Глупова поражает один факт: сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра,
смотришь, опять появятся глуповцы и даже, по обычаю, выступят вперед
на сходках так называемые «старики» (должно быть, «из
молодых, да ранние»).
«Да, очень беспокоит меня, и
на то дан разум, чтоб избавиться; стало быть, надо избавиться. Отчего же не потушить свечу, когда
смотреть больше не
на что, когда гадко
смотреть на всё это? Но как? Зачем этот кондуктор пробежал по жердочке, зачем они кричат, эти
молодые люди в том вагоне? Зачем они говорят, зачем они смеются? Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё зло!..»
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела
молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она
смотрела через него
на зарю восхода.
Молодой человек и закуривал у него, и заговаривал с ним, и даже толкал его, чтобы дать ему почувствовать, что он не вещь, а человек, но Вронский
смотрел па него всё так же, как
на фонарь, и
молодой человек гримасничал, чувствуя, что он теряет самообладание под давлением этого непризнавания его человеком.
Княгиня очень любит
молодых людей; княжна
смотрит на них с некоторым презрением: московская привычка!
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится всем в глаза и все вдруг заговорят в один голос: «
Посмотрите,
посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все
молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а
на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как
на что-то постороннее.
Но
молодой человек, как кажется, хотел во что бы то ни стало развеселить меня: он заигрывал со мной, называл меня молодцом и, как только никто из больших не
смотрел на нас, подливал мне в рюмку вина из разных бутылок и непременно заставлял выпивать.
Один из ямщиков — сгорбленный старик в зимней шапке и армяке — держал в руке дышло коляски, потрогивал его и глубокомысленно
посматривал на ход; другой — видный
молодой парень, в одной белой рубахе с красными кумачовыми ластовицами, в черной поярковой шляпе черепеником, которую он, почесывая свои белокурые кудри, сбивал то
на одно, то
на другое ухо, — положил свой армяк
на козлы, закинул туда же вожжи и, постегивая плетеным кнутиком,
посматривал то
на свои сапоги, то
на кучеров, которые мазали бричку.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот
смотрите, какие молодцы!
На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для
молодого человека, как Запорожская Сечь.
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее
посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И мать и сестра
смотрели на Разумихина как
на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их Роди, во все время болезни, этот «расторопный
молодой человек», как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
Молодой человек спорить не стал и взял деньги. Он
смотрел на старуху и не спешил уходить, точно ему еще хотелось что-то сказать или сделать, но как будто он и сам не знал, что именно…
Всего было двое работников, оба
молодые парня, один постарше, а другой гораздо
моложе. Они оклеивали стены новыми обоями, белыми с лиловыми цветочками, вместо прежних желтых, истрепанных и истасканных. Раскольникову это почему-то ужасно не понравилось; он
смотрел на эти новые обои враждебно, точно жаль было, что все так изменили.
Однако с этой стороны все было, покамест, благополучно, и,
посмотрев на свой благородный, белый и немного ожиревший в последнее время облик, Петр Петрович даже
на мгновение утешился, в полнейшем убеждении сыскать себе невесту где-нибудь в другом месте, да, пожалуй, еще и почище; но тотчас же опомнился и энергически плюнул в сторону, чем вызвал молчаливую, но саркастическую улыбку в
молодом своем друге и сожителе Андрее Семеновиче Лебезятникове.
В нежности матушкиной я не сумневался; но, зная нрав и образ мыслей отца, я чувствовал, что любовь моя не слишком его тронет и что он будет
на нее
смотреть как
на блажь
молодого человека.
Как случится.
Однако, кто,
смотря на вас, не подивится?
Полнее прежнего, похорошели страх;
Моложе вы, свежее стали;
Огонь, румянец, смех, игра во всех чертах.
Он, однако, изумился, когда узнал, что приглашенные им родственники остались в деревне. «Чудак был твой папа́ всегда», — заметил он, побрасывая кистями своего великолепного бархатного шлафрока, [Шлафрок — домашний халат.] и вдруг, обратясь к
молодому чиновнику в благонамереннейше застегнутом вицмундире, воскликнул с озабоченным видом: «Чего?»
Молодой человек, у которого от продолжительного молчания слиплись губы, приподнялся и с недоумением
посмотрел на своего начальника.
— Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь, как все новейшие
молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги! Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно. — Он повернулся
на бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи! Не
смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный!
Аркадий принялся говорить о «своем приятеле». Он говорил о нем так подробно и с таким восторгом, что Одинцова обернулась к нему и внимательно
на него
посмотрела. Между тем мазурка приближалась к концу. Аркадию стало жалко расстаться с своей дамой: он так хорошо провел с ней около часа! Правда, он в течение всего этого времени постоянно чувствовал, как будто она к нему снисходила, как будто ему следовало быть ей благодарным… но
молодые сердца не тяготятся этим чувством.
А в маленькой задней комнатке,
на большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке [Женская теплая кофта, обычно без рукавов, со сборками по талии.] и с наброшенным белым платком
на темных волосах,
молодая женщина, Фенечка, и то прислушивалась, то дремала, то
посматривала на растворенную дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка.
Я стал покупать шире и больше, — я брал все, что по моим соображениям, было нужно, и накупил даже вещи слишком рискованные, — так, например, нашему
молодому кучеру Константину я купил наборный поясной ремень, а веселому башмачнику Егорке — гармонию. Рубль, однако, все был дома, а
на лицо бабушки я уж не
смотрел и не допрашивал ее выразительных взоров. Я сам был центр всего, —
на меня все
смотрели, за мною все шли, обо мне говорили.
Варвара неприлично и до слез хохотала, Самгин, опасаясь, что квартирант обидится,
посматривал на нее укоризненно. Но Митрофанов не обижался, ему, видимо, нравилось смешить
молодую женщину, он вытаскивал из кармана руку и с улыбкой в бесцветных глазах разглаживал пальцем редковолосые усы.
На него
смотрели человек пятнадцать, рассеянных по комнате, Самгину казалось, что все
смотрят так же, как он: брезгливо, со страхом, ожидая необыкновенного. У двери сидела прислуга: кухарка, горничная,
молодой дворник Аким; кухарка беззвучно плакала, отирая глаза концом головного платка. Самгин сел рядом с человеком, согнувшимся
на стуле, опираясь локтями о колена, охватив голову ладонями.
Самгин
смотрел на плотную, празднично одетую массу обывателей, — она заполняла украшенную
молодыми березками улицу так же плотно, густо, как в Москве, идя под красными флагами, за гробом Баумана, не видным под лентами и цветами.
Клим никогда еще не видел ее такой оживленной и властной. Она подурнела, желтоватые пятна явились
на лице ее, но в глазах было что-то самодовольное. Она будила смешанное чувство осторожности, любопытства и, конечно, те надежды, которые волнуют
молодого человека, когда красивая женщина
смотрит на него ласково и ласково говорит с ним.
— Не знаю, — сказала Гогина. — Но я много видела и вижу этих ветеранов революции. Романтизм у них выхолощен, и осталась
на месте его мелкая, личная злость.
Посмотрите, как они не хотят понять
молодых марксистов, именно — не хотят.
«Что же я тут буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая же серая женщина, но
моложе, очень стройная, с четкими формами, в пенсне
на вздернутом носу. Удивленно
посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
Тетушка, остановясь, позвала его, он быстро побежал вперед, а Самгин, чувствуя себя лишним, свернул
на боковую дорожку аллеи, — дорожка тянулась между
молодых сосен куда-то вверх. Шел Самгин медленно,
смотрел под ноги себе и думал о том, какие странные люди окружают Марину: этот кучер, Захарий, Безбедов…
— Затем выбегает в соседнюю комнату, становится
на руки, как
молодой негодяй, ходит
на руках и сам
на себя в низок зеркала
смотрит. Но — позвольте! Ему — тридцать четыре года, бородка солидная и даже седые височки. Да-с! Спрашивают… спрашиваю его: «Очень хорошо, Яковлев, а зачем же ты вверх ногами ходил?» — «Этого, говорит, я вам объяснить не могу, но такая у меня примета и привычка, чтобы после успеха в деле пожить минуточку вниз головою».
Он
посмотрел в зеркало: бледен, желт, глаза тусклые. Он вспомнил тех
молодых счастливцев, с подернутым влагой, задумчивым, но сильным и глубоким взглядом, как у нее, с трепещущей искрой в глазах, с уверенностью
на победу в улыбке, с такой бодрой походкой, с звучным голосом. И он дождется, когда один из них явится: она вспыхнет вдруг, взглянет
на него, Обломова, и… захохочет!
Вошел
молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, с смеющимися щеками, губами и глазами. Зависть брала
смотреть на него.
Их, как малолетних, усадили было в укромный уголок, и они, с юными и глупыми физиономиями,
смотрели полуразиня рот
на всех, как
молодые желтоносые воронята, которые, сидя в гнезде, беспрестанно раскрывают рты, в ожидании корма.
Заехали они еще к одной
молодой барыне, местной львице, Полине Карповне Крицкой, которая
смотрела на жизнь, как
на ряд побед, считая потерянным день, когда
на нее никто не взглянет нежно или не шепнет ей хоть намека
на нежность.
Томная печаль, глубокая усталость
смотрела теперь из ее глаз. Горячие, живые тоны в лице заменились призрачной бледностью. В улыбке не было гордости, нетерпеливых, едва сдерживаемых
молодых сил. Кротость и грусть тихо покоились
на ее лице, и вся стройная фигура ее была полна задумчивой, нежной грации и унылого покоя.
Сегодня, возвращаясь с прогулки, мы встретили
молодую крестьянскую девушку, очень недурную собой, но с болезненной бледностью
на лице. Она шла в пустую, вновь строящуюся избу. «Здравствуй! ты нездорова?» — спросили мы. «Была нездорова: голова с месяц болела, теперь здорова», — бойко отвечала она. «Какая же ты красавица!» — сказал кто-то из нас. «Ишь что выдумали! — отвечала она, — вот войдите-ка лучше
посмотреть, хорошо ли мы строим новую избу?»
На одном балконе, опершись локтями о решетку, сидела
молодая женщина с матовым лицом, с черными глазами; она
смотрела бойко: видно, что не спала совсем.
Удивляло ее в особенности то, что так жестоко осудили ее мужчины —
молодые, не старые мужчины, те самые, которые всегда так ласково
смотрели на нее.
Несколько раз в продолжение дня, как только она оставалась одна, Маслова выдвигала карточку из конверта и любовалась ею; но только вечером после дежурства, оставшись одна в комнате, где они спали вдвоем с сиделкой, Маслова совсем вынула из конверта фотографию и долго неподвижно, лаская глазами всякую подробность и лиц, и одежд, и ступенек балкона, и кустов,
на фоне которых вышли изображенные лица его и ее и тетушек,
смотрела на выцветшую пожелтевшую карточку и не могла налюбоваться в особенности собою, своим
молодым, красивым лицом с вьющимися вокруг лба волосами.
Еще не успели за ним затворить дверь, как опять раздались всё те же бойкие, веселые звуки, так не шедшие ни к месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки, так упорно заучивавшей их.
На дворе Нехлюдов встретил
молодого офицера с торчащими нафабренными усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был сам помощник. Он взял пропуск,
посмотрел его и сказал, что по пропуску в дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
Молодой с длинной шеей мускулистый человек с добрыми круглыми глазами и маленькой бородкой стоял подле койки и с испуганным лицом, поспешно надевая халат,
смотрел на входивших.
После зимы, проведенной в Дялиже, среди больных и мужиков, сидеть в гостиной,
смотреть на это
молодое, изящное и, вероятно, чистое существо и слушать эти шумные, надоедливые, но все же культурные звуки, — было так приятно, так ново…
А игра в войну у
молодых людей, в рекреационное время, или там в разбойники — это ведь тоже зарождающееся искусство, зарождающаяся потребность искусства в юной душе, и эти игры иногда даже сочиняются складнее, чем представления
на театре, только в том разница, что в театр ездят
смотреть актеров, а тут молодежь сами актеры.
Но
на этом беленьком личике были прелестные светло-голубые глаза, с умным, а иногда и глубоким выражением, не по возрасту даже, несмотря
на то что
молодой человек иногда говорил и
смотрел совсем как дитя и нисколько этим не стеснялся, даже сам это сознавая.
Вдруг,
смотрю, подымается из среды дам та самая
молодая особа, из-за которой я тогда
на поединок вызвал и которую столь недавно еще в невесты себе прочил, а я и не заметил, как она теперь
на вечер приехала.
Следующие 4 дня были посвящены осмотру рек Тахобе и Кумуху. Сопровождать нас вызвался младший из солонов, Да Парл. Это был
молодой человек крепкого телосложения, без усов и бороды. Он держал себя гордо и свысока
посматривал на стрелков. Я невольно обратил внимание
на легкость его походки, ловкость и изящество движений.
Старик вытянул свою темно-бурую, сморщенную шею, криво разинул посиневшие губы, сиплым голосом произнес: «Заступись, государь!» — и снова стукнул лбом в землю.
Молодой мужик тоже поклонился. Аркадий Павлыч с достоинством
посмотрел на их затылки, закинул голову и расставил немного ноги.
На другой день пошел я
смотреть лошадей по дворам и начал с известного барышника Ситникова. Через калитку вошел я
на двор, посыпанный песочком. Перед настежь раскрытою дверью конюшни стоял сам хозяин, человек уже не
молодой, высокий и толстый, в заячьем тулупчике, с поднятым и подвернутым воротником. Увидав меня, он медленно двинулся ко мне навстречу, подержал обеими руками шапку над головой и нараспев произнес...
Молодой человек долго стоял, потирая лоб, потом стал крутить усы, потом
посмотрел на рукав своего пальто; наконец, он собрался с мыслями. Он сделал шаг вперед к
молодой женщине, которая сидела по-прежнему неподвижно, едва дыша, будто в летаргии. Он взял ее руку...
Молодой человек взял письмо; и он побледнел, и у него задрожали руки, и он долго
смотрел на письмо, хотя оно было не велико, всего-то слов десятка два...
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен,
молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и
на это употребит еще год; если останется из этого года время, он
посмотрит и
на испанцев, и
на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой
смотрит издали
на играющих.