Неточные совпадения
Было несколько похоже на гимназию, с той однако разницей, что
учителя не раздражались, не кричали на учеников, но преподавали истину с несомненной и горячей верой в ее
силу.
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях
силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый был в науке славы
Ей дан
учитель: не один
Урок нежданный и кровавый
Задал ей шведский паладин.
Но в искушеньях долгой кары
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
«Как это он? и отчего так у него вышло живо, смело, прочно?» — думал Райский, зорко вглядываясь и в штрихи и в точки, особенно в две точки, от которых глаза вдруг ожили. И много ставил он потом штрихов и точек, все хотел схватить эту жизнь, огонь и
силу, какая была в штрихах и полосах, так крепко и уверенно начерченных
учителем. Иногда он будто и ловил эту тайну, и опять ускользала она у него.
Только совестясь опекуна, не бросал Райский этой пытки, и кое-как в несколько месяцев удалось ему сладить с первыми шагами. И то он все капризничал: то играл не тем пальцем, которым требовал
учитель, а каким казалось ему ловчее, не хотел играть гамм, а ловил ухом мотивы, какие западут в голову, и бывал счастлив, когда удавалось ему уловить ту же экспрессию или
силу, какую слышал у кого-нибудь и поразился ею, как прежде поразился штрихами и точками
учителя.
Исцеление ли было в самом деле или только естественное улучшение в ходе болезни — для Алеши в этом вопроса не существовало, ибо он вполне уже верил в духовную
силу своего
учителя, и слава его была как бы собственным его торжеством.
Семя было брошено; на посев и защиту всходов пошла их
сила. Надобно было людей нового поколения, несвихнутых, ненадломленных, которыми мысль их была бы принята не страданием, не болезнью, как до нее дошли
учители, а передачей, наследием. Молодые люди откликнулись на их призыв, люди Станкевичева круга примыкали к ним, и в их числе такие сильные личности, как К. Аксаков и Юрий Самарин.
Еще в Житомире, когда я был во втором классе, был у нас
учитель рисования, старый поляк Собкевич. Говорил он всегда по — польски или по — украински, фанатически любил свой предмет и считал его первой основой образования. Однажды, рассердившись за что-то на весь класс, он схватил с кафедры свой портфель, поднял его высоко над головой и изо всей
силы швырнул на пол. С сверкающими глазами, с гривой седых волос над головой, весь охваченный гневом, он был похож на Моисея, разбивающего скрижали.
За то ли Ломоносова близ его поставим, что преследовал электрической
силе в ее действиях; что не отвращен был от исследования о ней, видя
силою ее
учителя своего пораженного смертно.
Марья Потапьевна поспешно сошла с кушетки и как-то оторопела, словно институтка, перед которой вырос из земли
учитель и требует ее к ответу в ту самую минуту, когда она всеми
силами души призывала к себе «калегварда».
— Я скажу всего несколько слов! — спокойно заявил молодой человек. — Товарищи! Над могилой нашего
учителя и друга давайте поклянемся, что не забудем никогда его заветы, что каждый из нас будет всю жизнь неустанно рыть могилу источнику всех бед нашей родины, злой
силе, угнетающей ее, — самодержавию!
Я. было хотел, чтоб дело просто сталось, по родительскому, то есть, благословению, по той причине, что и
учители наши сказывают:"Не в том-де замыкается
сила тайны брака, чтоб через попа оную отправить"; [См.
— Приказывать — не мое дело. Я могу принять меры — и больше ничего. Всему злу корень —
учитель Воскресенский, насчет которого я уже распорядился… Ах, Николай Николаич! Неужели вы думаете, что мне самому не жаль этой заблуждающейся молодой девицы? Поверьте мне, иногда сидишь вот в этом самом кресле и думаешь: за что только гибнут наши молодые
силы?
Какие перспективы может иметь
учитель латинской грамматики? какую производительную
силу представляет он собой?
Но есть, великий
учитель мой, вещи не по
силам нашей душе и нашему самоуважению.
По вечерам на крыльце дома собиралась большая компания: братья К., их сестры, подростки; курносый гимназист Вячеслав Семашко; иногда приходила барышня Птицына, дочь какого-то важного чиновника. Говорили о книгах, о стихах, — это было близко, понятно и мне; я читал больше, чем все они. Но чаще они рассказывали друг другу о гимназии, жаловались на
учителей; слушая их рассказы, я чувствовал себя свободнее товарищей, очень удивлялся
силе их терпения, но все-таки завидовал им — они учатся!
Но для того, чтобы убедиться в этом, мне пришлось пережить много тяжелых лет, многое сломать в душе своей, выбросить из памяти. А в то время, когда я впервые встретил
учителей жизни среди скучной и бессовестной действительности, — они показались мне людьми великой духовной
силы, лучшими людьми земли. Почти каждый из них судился, сидел в тюрьме, был высылаем из разных городов, странствовал по этапам с арестантами; все они жили осторожно, все прятались.
Церковные
учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты
силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
«А то учение, требующее слишком многого, неисполнимого, хуже, чем то, которое требует от людей возможного, соответственно их
силам», — думают и утверждают ученые толкователи христианства, повторяя при этом то, что давно уже утверждали и утверждают и не могли не утверждать о христианском учении те, которые, не поняв его, распяли за то
учителя, — евреи.
— Принимая на себя обязанность быть
учителем вашего сына, я поступлю, как совесть и честь… разумеется, насколько
силы мои… впрочем, я употреблю все старания, чтоб оправдать доверие ваше… вашего превосходительства…
— Это как вы хотите, — отвечал спокойно Калатузов, но, заметив, что непривычный к нашим порядкам
учитель и в самом деле намеревается бестрепетною рукой поставить ему «котелку», и сообразив, что в
силу этой отметки, он, несмотря на свое крупное значение в классе, останется с ленивыми без обеда, Калатузов немножко привалился на стол и закончил: — Вы запишете мне нуль, а я на следующий класс буду все знать.
Наемные
учителя были равнодушны к моим успехам, и сама мать, напрягавшая все
силы для моего развития, не умела за это взяться.
— Могут и не хотеть! Подумайте, — люди с великим трудом наладили для себя какую-то жизнь, привыкли к ней, а кто-то один — бунтует: не так живете! Не так? Да мы же лучшие
силы наши вложили в эту жизнь, дьявол тебя возьми! И — бац его,
учителя, праведника. Не мешай! А все же таки живая правда с теми, которые говорят: не так живете! С ними правда. И это они двигают жизнь к лучшему.
Это был художник, каких мало, одно из тех чуд, которых извергает из непочатого лона своего только одна Русь, художник-самоучка, отыскавший сам в душе своей, без
учителей и школы, правила и законы, увлеченный только одною жаждою усовершенствованья и шедший, по причинам, может быть, неизвестным ему самому, одною только указанною из души дорогою; одно из тех самородных чуд, которых часто современники честят обидным словом «невежи» и которые не охлаждаются от охулений и собственных неудач, получают только новые рвенья и
силы и уже далеко в душе своей уходят от тех произведений, за которые получили титло невежи.
Это покаяние произвело на публику очень хорошее впечатление и дало возможность Вавилову скормить ей и селедку и капусту, — всё это публика, под приправой своего впечатления, незаметно скушала. Факт весьма значительный, ибо он не только увеличивал престиж
учителя, но и знакомил обывателя с
силой печатного слова. Случалось, что
учитель читал в трактире лекции практической морали.
Таинственная, всё уничтожающая
сила, именуемая смертью, как бы оскорбленная присутствием этого пьяного человека при мрачном и торжественном акте ее борьбы с жизнью, решила скорее кончить свое бесстрастное дело, —
учитель глубоко вздохнул, тихо простонал, вздрогнул, вытянулся и замер.
Астреин выбивался из
сил, стараясь направить лодку к левому берегу, но она неслась неведомо куда. И в это время фельдшер и
учитель яростно ругали друг друга всеми бранными словами, какие им попадали на язык.
Итак, герой наш спит, приятный сон,
Покойна ночь, а вы, читатель милый,
Пожалуйте, — иначе принужден
Я буду удержать вас
силой…
Роман, вперед!.. Не úдет? — Ну, так он
Пойдет назад. Герой наш спит покуда,
Хочу я рассказать, кто он, откуда,
Кто мать его была, и кто отец,
Как он на свет родился, наконец,
Как он попал в позорную обитель,
Кто был его лакей и кто
учитель.
Наконец
учители признали его
силу, благословили его и велели идти, проповедуя слово божие.
Когда-то в детстве самой внушительной и страшной
силой, надвигающейся как туча или локомотив, готовый задавить, ей всегда представлялся директор гимназии; другой такою же
силой, о которой в семье всегда говорили и которую почему-то боялись, был его сиятельство; и был еще десяток
сил помельче, и между ними
учителя гимназии с бритыми усами, строгие, неумолимые, и теперь вот, наконец, Модест Алексеич, человек с правилами, который даже лицом походил на директора.
Но безграничная ли вера учеников в чудесную
силу их
учителя, сознание ли правоты своей или просто ослепление — пугливые слова Иуды встречались улыбкою, а бесконечные советы вызывали даже ропот. Когда Иуда добыл откуда-то и принес два меча, только Петру понравилось это, и только Петр похвалил мечи и Иуду, остальные же недовольно сказали...
Наконец, студент пожелал
учителю спокойной ночи и удалился в его спальню, а тот меж тем долго и долго еще сидел над своей книгой; только читалось ему нынче что-то плохо и больно уж рассеянно, хотя он всеми
силами напрягал себя, чтобы посторонней книгой отвлечь от завтрашнего дня свои не совсем-то веселые мысли.
И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих,
учителями; далее имущими
силы, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки» (1 Кор. 12:4-11,28).
Ученики в три года ушли много дальше своего
учителя и представляли
силу, которой ужаснулся сам Горданов.
Но, повторяю, я забывал о себе как авторе, я не услаждался тем, что вот, после дебюта в Москве с"Однодворцем", где будут играть лучшие
силы труппы, предстоит еще несомненный успех, и не потому, что моя драма так хороша, а потому, что такая Верочка, наверно, подымет всю залу, и пьеса благодаря ее игре будет восторженно принята, что и случилось не дальше как в январе следующего, 1862 года, в бенефис
учителя Позняковой — Самарина.
Потерять в нашем руководителе и
учителе ту
силу, перед которой склонялись лучшие артисты России, тот авторитет, который проник чуть ли не во все уголки нашего Отечества.
Но мои тонкие руки обладают, очевидно, некоторой
силой, и первые приемы вышли у меня достаточно удачно. Наши
учителя остались довольны мною и Ольгой. Обещают нам несомненный скорый успех в искусстве владеть рапирой и шпагой.
Он не задавался мечтами о широкой деятельности, не требовал себе обширного горизонта; он говорил, что можно и достаточно быть полезным в маленьком кругу, что принесение пользы надо соразмерять с
силами и возможностью человека, он указывал на лепту вдовицы, поставленную Великим
Учителем выше богатых приношений.
Было ли это следствием холодности ее натуры вообще, или же семена развития их общего с Александрой Яковлевной
учителя, студента Беляева, попали на благородную почву, и княжна Анны стала чужой в родной среде, относясь к ней с высокомерным презрением и им заменяя невозможный для нее, в
силу ее воспитания и положения, более явный протест?
В этом-то ученическом положении и относительно чужих живых народов и заключалась опасность для
силы и самостоятельности русского народа, ибо как соединить положение ученика со свободою, самостоятельностью в отношении к
учителю, как избежать при этом подчинении подражания?
Здесь проводил Александр Суворов большую часть своего времени один и с
учителем. Последний был из духовного звания, человек умный и любознательный, учившийся вместе со своим феноменом-учеником, едва успевая догонять его в познаниях. Мальчика нельзя было иногда по целым дням
силою оторвать от книги или от листа бумаги, на котором он собственно чертил планы сражений.
— Христианин!.. Ах, ты христианин! Так вот что!.. Христиане — это те, которых все презирают и гонят!.. Это те, которых
учитель хотел, чтобы люди отрекались от счастья любить; но ведь это, Зенон, безрассудно — бороться с природой. Ее одолеть невозможно, да и зачем это нужно?.. Ты мой, Зенон, да? Ты пылаешь любовью ко мне, ты не в
силах противиться мне, я люблю тебя, Зенон, я тебя призываю! — и с этим она рванулась к нему, и уста ее соединились с его устами.