Неточные совпадения
Татьяна слушала с досадой
Такие сплетни; но тайком
С неизъяснимою отрадой
Невольно думала о том;
И в сердце дума заронилась;
Пора пришла, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой;
Давно
сердечное томленье
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала… кого-нибудь...
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В
сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а
поройБлистал послушною слезой!
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему
сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне
пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей,
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.
Щеки и уши рдели у нее от волнения; иногда на свежем лице ее вдруг сверкала игра
сердечных молний, вспыхивал луч такой зрелой страсти, как будто она сердцем переживала далекую будущую
пору жизни, и вдруг опять потухал этот мгновенный луч, опять голос звучал свежо и серебристо.
Из 7-го номера пишу тебе два слова, добрый,
сердечный друг. Вчера утром сюда приехал и сегодня отправляюсь в дальнейший путь. Эта даль должна, наконец, меня с тобой сблизить. До сих
пор благополучно с Ваней путешествуем. Менее двух суток досюда спутник мой не скучает и на станциях не болтает с бабами. Они его называют: говорок — и меня преследуют вопросами об нем…
Будь уверена, что я не выскажусь Марье, не потому, чтоб я был мастер в этом отношении, как ты говоришь, но потому, что это заветное дело
сердечное недоступно для других. Это как будто какой-то тайник отрадный, боящийся чужого дыхания. До сих
пор он только Киту доступен. Опять на то возвращаюсь, хотя сказал, что не буду писать об этом…
Пора молодости, любви и каких бы то ни было новых
сердечных отношений для него давно уже миновалась, а служебную деятельность, которая была бы теперь свойственна его возрасту и могла бы вызвать его снова на борьбу, эту деятельность он должен был покинуть навсегда и, как подстреленный орел, примкнув к числу недовольных, скромно поселиться вместе с Настенькой и капитаном в Москве.
Ищу напрасно впечатлений:
Она прошла,
пора стихов,
Пора любви, веселых снов,
Пора сердечных вдохновений!
— Пойду, пойду, Федорыч! Я не в других: не стану дожидаться, чтоб меня в шею протолкали. А жаль мне тебя, голубчик, право жаль! То-то вдовье дело!.. Некому тебя ни прибрать, ни приходить!.. Смотри-ка,
сердечный, как ты замаран!.. чернехонек!.. местечка беленького не осталось!.. Эх, Федорыч, Федорыч!.. Не век жить неумойкою!
Пора прибраться!.. Захватит гостья немытого, плохо будет!
— Да вот поделиться с нами твоими воспоминаниями, рассказать l'histoire intime de ton coeur… [твою интимную
сердечную историю… (франц.)] Ведь ты любил — да? Ну, и опиши нам, как это произошло… Comment cela t'est venu [Как это случилось с тобой (франц.)] и что потом было… И я тогда, вместе с другими, прочту… До сих
пор, я, признаюсь, ничего твоего не читала, но ежели ты про любовь… Да! чтоб не забыть! давно я хотела у тебя спросить: отчего это нам, дамам, так нравится, когда писатели про любовь пишут?
Без
сердечного трепета, без замиранья сердца не могу я до сих
пор вспомнить летнего полдня на этом острове.
Оттого до сих
пор история народов представляет в своем ходе некоторого рода путаницу: одни постоянно спят, потому что хоть и имеют некоторые знания, но не выработали их до степени
сердечных, практических убеждений; другие не возвысили еще своего эгоизма над инстинктами хищной природы и хотят удовлетворить себя притеснением других; третьи, не понимая настоящего, переносят свой эгоизм на будущее; четвертые, не понимая самих себя, тешат свой эгоизм помещением себя под чужой покров и т. д.
Иногда учителю начинает казаться, что о-н, с тех
пор как помнит себя, никуда не выезжал из Курши, что зима никогда не прекращалась и никогда не прекратится и что он только в забытой сказке или во сне слышал про другую жизнь, где есть цветы, тепло, свет,
сердечные, вежливые люди, умные книги, женские нежные голоса и улыбки.
Глядя на умное и выразительное лицо Гаврилова, на его до сих
пор еще величественный стан, конечно, каждый бы почувствовал к нему невольное
сердечное влечение; а между тем как странно и безвестно прошла вся жизнь этого человека: еще в чине поручика гвардии, глубоко оскорбившись за то, что обойден был ротой, он вышел в отставку и поселился в Бакалайском уезде, и с тех
пор про него постоянно шла такого рода молва, что он был примерный сын в отношении своей старушки-матери, женщины очень богатой, некогда бывшей статс-дамы, а потом безвестно проживавшей в своем Гаврилкове, и больше ничего об нем нельзя было сказать.
Мечты любви умчались, как туман.
Свобода стала ей всего дороже.
Обманом сердце платит за обман
(Я так слыхал, и вы слыхали тоже).
В ее лице характер южных стран
Изображался резко. Не наемный
Огонь горел в очах; без цели, томно,
Покрыты светлой влагой, иногда
Они блуждали, как
порой звезда
По небесам блуждает, — и, конечно,
Был это знак тоски немой,
сердечной.
Все это неожиданное, быстрое движение ее, это серьезное личико, эта простодушная наивность, эти не подозреваемые до сих
пор сердечные слезы, накипевшие в ее вечно смеющихся глазках, были в ней таким неожиданным дивом, что все стояли перед нею как будто наэлектризированные ее взглядом, скорым, огневым словом и жестом.
Пора,
пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
За Кузьмой Васильевичем водился один только грешок: он питал
сердечную склонность к прекрасному полу; однако и тут умел сдерживать свои
порывы и никакого «малодушества» себе не позволял.
Мужик (пашет, глядит вверх). Вот и полдни,
пора отпрягать. Но, вылезь! Заморилась,
сердечная. Вот завернусь оттуда, последнюю борозду проеду, да и обедать. Спасибо, догадался, с собою краюшку хлеба взял. Домой не поеду. Закушу у колодца, вздремну, а буланка травки покушает. Да с богом опять за работу. Рано отпашусь, бог даст.
Ясно, следовательно, что существо, одаренное чутьем, ни в каком случае не может быть скучным. Чутье скажет ему, когда следует укоротить
порыв веселости, чтобы не пересолить; скажет, где остановиться на пути
сердечных излияний, чтобы не наскучить; словом, укажет ему ту почти неуловимую границу, которая разделяет скуку от занимательности.
— Не успели, — молвила Манефа. — В чем спали, в том и выскочили. С той
поры и началось Рассохиным житье горе-горькое. Больше половины обители врозь разбрелось. Остались одни старые старухи и до того дошли,
сердечные, что лампадки на большой праздник нечем затеплить, масла нет. Намедни, в рождественский сочельник, Спасову звезду без сочива встречали. Вот до чего дошли!
Если ж она полюбит в ту
пору такого человека, что хоть на два либо на три года моложе ее, тогда любовь для нее не радость
сердечная, вместо любви жгучий пламень по телу разливается…
— Этого Александра Иваныча
пора уж и в архив бы сдать: выдыхаться начинает,
сердечный!
Этот проект создался молодым затаенным горем, опасностью огласки, стыдом перед целым городом, мыслью о горьком позоре старого отца, которого она по-свóему любила детски-деспотическою любовью, а с тех
пор как, покинутая Полояровым, осталась одна со своей затаенной кручиной, полюбила его еще более, глубже,
сердечнее, серьезней.
— Здравствуйте, моя милая, здравствуйте, моя
сердечная, — обратилась Дуня к Дарье Сергевне и в слезах поцеловалась с нею. Дарья Сергевна зарыдала, склонившись лицом на плечо Дуни. Но что-то недовольное таилось в душе ее с тех
пор, как ее воспитанница поддалась влиянию ненавистной Марьи Ивановны.
Чиста, непорочна Наташа была,
сердечных тревог еще не изведала — ее
пора еще не пришла.
Maman, видевшая на своему веку не один десяток поколений институток, не утерпела: с едва заметной улыбкой презрения она заметила, что такой лентяйки, как Ренн, ей не встречалось до сих
пор. Батюшка, добрый и
сердечный, никогда ни на что не сердившийся, неодобрительно покачал головою, когда Ренн объявила экзаменующим, что Ной был сын Моисея и провел три дня и три ночи во чреве кита. Отец Дмитрий, чужой священник с академическим знаком, насмешливо усмехался себе в бороду.
Но ветреник в делах
сердечных был совсем другой в делах государственных, и если б
порывы пламенной души его не разрушали иногда созданий его ума, то Россия имела бы в нем одного из лучших своих министров.
До сих
пор Вольдемар сидел несколько согнувшись, опустив голову на грудь; пасмурное лицо его выражало глубокую задумчивость, из которой выводил его только сильный голос вопрошателя, способный, кажется, разбудить и мертвых от сна; иногда улыбка бродила по бледным устам его; однако ж видно было, что приличие выдавливало ее на них без согласия
сердечного или лукавство приправляло ее насмешкою своей.
Сначала дичившаяся его, Талечка с течением времени привыкла к нему, стала разговорчивее и откровеннее, но в ее детских глазках он никогда не мог прочесть ни малейшего смущения даже в ответ на бросаемые им
порой страстные, красноречивые взгляды — ясно было, что ему ни на мгновение не удалось нарушить
сердечный покой молодой девушки, не удалось произвести ни малейшей зыби на зеркальной поверхности ее души.
— О! и я за это ручаюсь сама. Но искушения ежедневных сближений с красивым, пылким, умным молодым человеком… К тому ж кузен, хоть и седьмая вода на киселе… родственные отношения, под прикрытием которых говорится многое, чего не дозволено постороннему, высказываются тайны
сердечные красноречиво, с жаром… ныне, завтра, месяцы… И металл поддается. Сердце — не камень. Лизавета Михайловна в
поре разгара страстей, кипучая натура… И вы не удивитесь, если они оба потеряли головы.
Но большинство он выслушивал сидя за столом, изредка прибавляя
порой резко и отрывисто, а
порой таким
сердечным тоном, который далеко не гармонировал с его угрюмой фигурой...
Несмотря на первую
сердечную рану, которую нанесла ему жизнь смертью Глаши, Суворов не предался отчаянию, не отстал от дела. Он только еще более ушел в самого себя и в исполнение своих служебных обязанностей и в изучении военных наук старался найти забвение происшедшего. Он и достиг этого. И если образ Глаши и устремленные на него ее глаза и мелькали
порой перед Александром Васильевичем, то лишь для того, чтобы напомнить ему его клятву о сохранении целомудрия.