Неточные совпадения
Купеческий клуб помещался в обширном доме, принадлежавшем в екатерининские времена фельдмаршалу и московскому главнокомандующему
графу Салтыкову и после наполеоновского нашествия перешедшем в
семью дворян Мятлевых. У них-то и нанял его московский Купеческий клуб в сороковых годах.
Всё ж будет верст до восьмисот,
А главная беда:
Дорога хуже там пойдет,
Опасная езда!..
Два слова нужно вам сказать
По службе, — и притом
Имел я счастье
графа знать,
Семь лет служил при нем.
Отец ваш редкий человек
По сердцу, по уму,
Запечатлев в душе навек
Признательность к нему,
К услугам дочери его
Готов я… весь я ваш…
Чем кончилось это дело, я не знаю, так как вскоре я оставил названную губернию. Вероятно, Чумазый порядочно оплатился, но затем, включив свои траты в
графу: „издержки производства“, успокоился. Возвратились ли закабаленные в „первобытное состояние“ и были ли вновь освобождены на основании Положения 19-го февраля, или поднесь скитаются между небом и землей, оторванные от
семей и питаясь горьким хлебом поденщины?
Княжна Анастасия была лет на восемь старше братьев и воспитывалась, по некоторым обстоятельствам, против воли матери, в институте. Это была старая история; другая касающаяся ее история заключалась в том, что княжна шестнадцати лет, опять не по желанию матери, вышла замуж за лихой памяти старого
графа Функендорфа, который сделал немало зла
семье Протозановых.
— Грустно это,
граф… Безбожное дело сделалось! люди были верные,
семь лет назад все на видную смерть шли. Не избыть срама тем, кем не по истине это дело государю представлено.
Отступление от этих правил
граф считал позволительным только в том единственном случае, когда для человека возникают новые обязательства к существам, с которыми он должен искать полного единения, для которых человек обязан «оставить отца и мать». Такое существо, разумеется, жена. Высоко ставя принцип семейный,
граф говорил, что он считает в высшей степени вредным, чтобы члены одной и той же
семьи держались разных религиозных взглядов и принадлежали к разным церквам.
— Благодетель всей нашей
семьи! — воскликнул
граф Хвостиков, вскакивая, и хотел было обнять Бегушева.
Перед балом в Дворянском собрании Бегушев был в сильном волнении. «Ну, как Домна Осиповна не будет?» — задавал он себе вопрос и почти в ужас приходил от этой мысли. Одеваться на бал Бегушев начал часов с
семи, и нельзя умолчать, что к туалету своему приложил сильное и давно им оставленное старание: он надел превосходное парижское белье, лондонский фрак и даже слегка надушился какими-то тончайшими духами.
Графу Хвостикову Бегушев объявил, чтобы тот непременно был готов к половине девятого.
В тот самый день, как Эльчанинов ехал к
графу, у того назначен был бал, на котором хозяйкою должна была быть Клеопатра Николаевна. Пробило
семь часов. Эльчанинов первый подъехал к графскому крыльцу.
От Коровина до Каменок было не более
семи верст, но так как
граф, по просьбе Савелья, велел ехать шагом, чтоб не обеспокоить больной, то переезд их продолжался около двух часов.
— Да, — отвечала Лиза, не чувствуя почему-то уже ни малейшего смущения в беседе с
графом, — я по утрам, часов в
семь, по хозяйству хожу, так и гуляю немножко с Пимочкой — маменькиной воспитанницей.
Как это Пьер мог додуматься до идеи жениться на дочери директора одного из первоклассных цирков? Или он не понимает, что расстояние от него до
семьи Суров будет побольше, чем от земли до неба? Или, может быть, Пьер замаскированный барон,
граф или принц, у которого есть свои замки? Или он переодетый Гагенбек? Или у него в Америке есть свой собственный цирк, вместимостью в двадцать тысяч человек, но только мы все об этом раньше не знали?
По отъезде визитеров я и
граф сели за стол и продолжали завтракать. Завтракали мы до
семи часов вечера, когда с нашего стола сняли посуду и подали нам обед. Молодые пьяницы знают, как коротать длинные антракты. Мы всё время пили и ели по маленькому кусочку, чем поддерживали аппетит, который пропал бы у нас, если бы мы совсем бросили есть.
И все представляемые были встречаемы
графом Северином все с одним и тем же выражением снисходительного достоинства, сквозь которое просвечивала холодность и сдержанность человека, поставленного обстоятельствами в чуждую и презираемую среду, имеющую над ним в данный момент перевес грубой физической силы:
граф чувствовал себя членом угнетенной национальности, членом европейски-цивилизованной
семьи, беспомощно оторванным силой на чужбину, в плен к диким, но довольно благодушным и наивным татарам.
Находясь в самых критических обстоятельствах, принцесса обращалась с просьбой о займе шести или
семи тысяч червонцев то к
графу Ланьяско, то к маркизу д'Античи, то к кардиналу Альбани, но отовсюду получала отказы, хотя и вежливые.
В конце письма принцесса, будто мимоходом, упомянула о надежде занять у
графа Ланьяско, посланника Трирского курфирста, до
семи тысяч червонцев и просила кардинала замолвить за нее словечко при свидании с этим посланником.
Его жена, графиня Софья Михайловна, была для всего нашего кружка гораздо привлекательнее
графа. Но первое время она казалась чопорной и даже странной, с особым тоном, жестами и говором немного на иностранный лад. Но она была — в ее поколении — одна из самых милых женщин, каких я встречал среди наших барынь света и придворных сфер; а ее мать вышла из
семьи герцогов Биронов, и воспитывали ее вместе с ее сестрой Веневитиновой чрезвычайно строго.
В Карлове после Дондуковых поселилась
семья автора"Тарантаса"
графа В.А.Соллогуба, которого я впервые увядал у Дондуковых, когда он приехал подсмотреть для своего семейства квартиру еще за год до найма булгаринских хором.
На корм охотничьим собакам молодых
графов тратится по сорок четвертей овса в год, — «вдвое более того, что осчастливило бы десятки
семей», по замечанию Толстого, — а Толстой в этой избыточной жизни сам шьет себе сапоги.
Алексей Андреевич очень любил Федора Карловича, бывшего некогда командиром полка имени
графа, и даже предлагал ему выйти в отставку и поселиться с
семьей в Грузине, обещая сделать его своим наследником, но генерал фон Фрикен уклонился от этого.
Нет сомнения, что и на этот раз его просьба была исполнена, но чисто с формальной стороны. Туманное облако, густо заволакивавшее прошлое появившейся в доме девочки и далеко не рассеянное шаблонным объяснением
графа, образовало неизбежную натянутость между таинственной пришелицей и приютившей ее
семьей.
Это был подвижный человек, лет сорока
семи, среднего роста, с добродушно-хитрым татарским выражением лица. Уроженец Казани, он учился в тамошней гимназии и начал службу в канцелярии
графа Панина в первую турецкую войну, перешел потом к московскому главнокомандующему князю Долгорукову-Крымскому, который назначил его правителем своей канцелярии и выхлопотал чин премьер-майора.
В применении ко всякой другой девушке тогдашних дворянских
семей все эти рассуждения
графа были бы совершенно правильны — каждая из них была бы счастлива судьбою жены всемогущего Аракчеева, и недаром все маменьки и дочки с злобным завистливым ропотом встретили весть о замужестве Наташи Хомутовой, но, увы, для этой последней, воспитанницы m-lle Дюран, было мало наружного блеска, материального довольства, возможности исполнения дорогих капризов, ее стремления были иные, увы, неосуществимые.
Граф Владимир Петрович в своих безумных увлечениях действительно потерял сознание о долге перед
семьей вообще и перед женой, как единственной собственницей бесчестно расточаемых им денег.
Назначенная патером Вацлавом неделя показалась
графу Иосифу Яновичу Свянторжецкому вечностью. Чего не передумал, чего не переиспытал он в эти томительные
семь дней.
Здание дворца, которое поручила Елизавета Петровна построить
графу Растрелли, должно быть построено в три этажа, длиною четырнадцать сажен, шириной в девять и вышиной до
семи, — дворец со всем блеском украшений, приличный жилищу владетельницы обширной империи. Искусный зодчий сделал все, чего требовала изысканная роскошь того времени.
Граф снова погряз в омуте своей прежней жизни и окончательно погиб для
семьи.
Убитым, казалось, безысходным горем голосом начала рассказ Екатерина Петровна. Она описала ей свое падение в Грузине, выставив себя жертвой соблазна
графа, свою жизнь за последние
семь лет, свою сиротскую, горькую долю.
Проследим вкратце деятельность за эти смутные и славные
семь лет главного героя нашего правдивого повествования
графа Алексея Андреевича Аракчеева.
Домашние
графа — его жена графиня Мария Осиповна, далеко еще не старая женщина, с величественной походкой и с надменно-суровым выражением правильного и до сих пор красивого лица, дочь-невеста Элеонора, или, как ее звали в
семье уменьшительно, Лора, красивая, стройная девушка двадцати одного года, светлая шатенка, с холодным, подчас даже злобным взглядом зеленоватых глаз, с надменным, унаследованным от матери выражением правильного, как бы выточенного лица, и сын, молодой гвардеец, только что произведенный в офицеры, темный шатен, с умным, выразительным, дышащим свежестью молодости лицом, с выхоленными небольшими, мягкими, как пух, усиками, — знали о появлении в их
семье маленькой иностранки лишь то немногое, что заблагорассудил сказать им глава семейства, всегда державший последнее в достодолжном страхе, а с летами ставший еще деспотичнее.
— Я прошу обращаться с ней, как с членом нашей
семьи! — заключил
граф это свое короткое объяснение.
Сначала он порывался было сейчас идти к
графу, снова напомнить ему об обмане Настасьи, представить ему свое несчастное и неестественное положение в обществе и всю гнусность его поступка — украсть человека из родной
семьи и воровски дать ему право незаконно пользоваться не принадлежащими ему именем, состоянием и честью. Но Михаила Андреевича удерживала клятва, данная родной матери, и страх мести со стороны Настасьи его матери за открытие тайны.
Граф Самойлов приехал без двадцати пяти минут
семь.
Из таких-то статей, не входящих в
графы, составляется главный приход мужицкой
семьи.
«Si vous n’avez rien de mieux à faire, M. le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer». [Если y вас,
граф (или князь), нет в виду ничего лучшего и если перспектива вечера у бедной больной не слишком вас пугает, то я буду очень рада видеть вас нынче у себя между
семью и десятью часами. Анна Шерер.]
— Эта? Да, это — добрая собака, ловит, — равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три
семьи дворовых. — Так и у вас,
граф, умолотом не хвалятся? — продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому
графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своею шириной.
Свадьба Наташи, вышедшей в 13-м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой
семье Ростовых. В тот же год
граф Илья Андреевич умер и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая
семья.