Неточные совпадения
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он
с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди
делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают
семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между
семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
— Большой, волосатый, рыжий, горластый, как дьякон,
с бородой почти до пояса,
с глазами быка и такой же силой, эдакое, знаешь, сказочное существо. Поссорится
с отцом, старичком пудов на
семь, свяжет его полотенцами, втащит по лестнице на крышу и, развязав, посадит верхом на конек. Пьянствовал, разумеется. Однако — умеренно. Там все пьют, больше
делать нечего. Из трех
с лишком тысяч населения только пятеро были в Томске и лишь один знал, что такое театр, вот как!
— Непременно, Вера! Сердце мое приютилось здесь: я люблю всех вас — вы моя единственная, неизменная
семья, другой не будет! Бабушка, ты и Марфенька — я унесу вас везде
с собой — а теперь не держите меня! Фантазия тянет меня туда, где… меня нет! У меня закипело в голове… — шепнул он ей, — через какой-нибудь год я
сделаю… твою статую — из мрамора…
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в грязь. Мы легко
сделали тридцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились
с Ч. и Ф., провожавшими нас, в другой раз на половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже молчит, под конец и мы замолчали и часов в
семь вечера молча доехали до юрты, где и ночевали.
Нехлюдов никогда не слыхал в подробности этого рассказа и потому
с интересом слушал. Он застал рассказ в том месте, когда отравление уже совершилось, и в
семье узнали, что
сделала это Федосья.
Что они все вынесли друг для друга, что они
делали для
семьи — невероятно, и всё
с поднятой головой, нисколько не сломившись.
С своей стороны, и женщина, встречающая, выходя из-под венца, готовую
семью, детей, находится в неловком положении; ей нечего
с ними
делать, она должна натянуть чувства, которых не может иметь, она должна уверить себя и других, что чужие дети ей так же милы, как свои.
Лондон ждет приезжего часов
семь на ногах, овации растут
с каждым днем; появление человека в красной рубашке на улице
делает взрыв восторга, толпы провожают его ночью, в час, из оперы, толпы встречают его утром, в
семь часов, перед Стаффорд Гаузом.
Но и русский язык был доведен до того же; для него и для всего прочего был приглашен сын какой-то вдовы-попадьи, облагодетельствованной княгиней, разумеется, без особых трат: через ее ходатайство у митрополита двое сыновей попадьи были сделаны соборными священниками. Учитель был их старший брат, диакон бедного прихода, обремененный большой
семьей; он гибнул от нищеты, был доволен всякой платой и не смел
делать условий
с благодетельницей братьев.
Бывает и так, что, кроме хозяина, застаешь в избе еще целую толпу жильцов и работников; на пороге сидит жилец-каторжный
с ремешком на волосах и шьет чирки; пахнет кожей и сапожным варом; в сенях на лохмотьях лежат его дети, и тут же в темном я тесном углу его жена, пришедшая за ним добровольно,
делает на маленьком столике вареники
с голубикой; это недавно прибывшая из России
семья.
Дело в том, что любимая дочь Федосья бежала из дому, как это
сделала в свое время Татьяна, —
с той разницей, что Татьяна венчалась, а Федосья ушла в раскольничью
семью сводом.
Маремьянствую несознательно, а иначе
сделать не умею.
С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под военный суд при Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит
с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось, в
семье нашей, толковать о таких грязных делах?
Annette советует мне перепроситься в Ялуторовск, но я еще не решаюсь в ожидании Оболенского и по некоторой привычке, которую ко мне
сделали в
семье Ивашева. Без меня у них будет очень пусто — они неохотно меня отпускают в Тобольск, хотя мне кажется, что я очень плохой нынче собеседник. В Ялуторовске мне было бы лучше,
с Якушкиным мы бы спорили и мирились. Там и климат лучше, а особенно соблазнительно, что возле самого города есть роща, между тем как здесь далеко ходить до тени дерева…
Лиза, давно отбившаяся от
семьи и от прежнего общества,
сделала из себя многое для практики того социального учения, в котором она искала исхода из лабиринта сложных жизненных условий, так или иначе спутавших ее вольную натуру
с первого шага в свет и сделавших для нее эту жизнь невыносимою.
— Но что вы
сделаете с деспотизмом
семьи и общества?
— Казенный! Всю
семью он нашу извел: сначала
с родителем нашим поссорился; тот в старшинах сидел — он начет на него
сделал, а потом обчество уговорил, чтобы того сослали на поселенье; меня тоже ладил, чтобы в солдаты сдать, — я уже не стерпел того и бежал!
Он так и
сделал. Но прежде приехал к отцу,
с которым у него были неприятные отношения за новую
семью, которую завел отец. Теперь же он решил сблизиться
с отцом. И так и
сделал. И отец удивлялся, смеялся над ним, а потом сам перестал нападать на него и вспомнил многие и многие случаи, где он был виноват перед ним.
Делать нечего, надо сбирать обед. Священник и вся
семья суетятся, потчуют. В кашу льется то же постное масло, во щи нарезывается та же солонина
с запашком; но то, что сходит
с рук своему брату, крестьянину, ставится священнику в укор."Работали до седьмого пота, а он гнилятиной кормит!"
А как это
сделать — не знаю и об этом тоскую, но только вдруг меня за плечо что-то тронуло: гляжу — это хворостинка
с ракиты пала и далеконько так покатилась, покатилася, и вдруг Груша идет, только маленькая, не больше как будто ей всего шесть или
семь лет, и за плечами у нее малые крылышки; а чуть я ее увидал, она уже сейчас от меня как выстрел отлетела, и только пыль да сухой лист вслед за ней воскурились.
— Он
делал зло тысячам, так им одним
с его
семьей можно пожертвовать для общей пользы, — отвечал Калинович.
В другой раз не пускала его в театр, а к знакомым решительно почти никогда. Когда Лизавета Александровна приехала к ней
с визитом, Юлия долго не могла прийти в себя, увидев, как молода и хороша тетка Александра. Она воображала ее так себе теткой: пожилой, нехорошей, как большая часть теток, а тут, прошу покорнейше, женщина лет двадцати шести,
семи, и красавица! Она
сделала Александру сцену и стала реже пускать его к дяде.
В
семь часов
сделали перекличку. Батальонный командир отдал приказание надеть юнкерам парадную форму. В восемь часов юнкеров напоили чаем
с булками и сыром, после чего Артабалевский приказал батальону построиться в двухвзводную колонну, оркестр — впереди знаменной роты и скомандовал...
— Вот оно что, ну, ловко вы меня поддели! Нет, что уж… только меня, пожалуйста, не пропишите, будто мы
с вами не видались,
сделайте милость, — сами понимаете, дело подначальное, а у меня
семья, дети…
— Потому что наше вино сурьезное, — в один голос говорили приказчики, да и обойдется дешевле, потому что мы его на всяком месте
сделать можем. Агличин, примерно, за свою бутылку рубль просит, а мы полтинник возьмем; он
семь гривен, а мы — сорок копеечек. Мы, сударь, лучше у себя дома лишних десять копеечек накинем, нежели против агличина сплоховать! Сунься-ко он в ту пору
с своей малагой — мы ему нос-то утрем! Задаром товар отдадим, а уж своих не сконфузим!
С Бутлером же он тотчас же,
с первого знакомства дружески сошелся и много и охотно говорил
с ним, расспрашивая его про его жизнь и рассказывая ему про свою и сообщая о тех известиях, которые приносили ему лазутчики о положении его
семьи, и даже советуясь
с ним о том, что ему
делать.
Последний лазутчик, который был у него в Нухе, сообщил ему, что преданные ему аварцы собираются похитить его
семью и выйти вместе
с семьею к русским, но людей, готовых на это, слишком мало, и что они не решаются
сделать этого в месте заключения
семьи, в Ведено, но
сделают это только в том случае, если
семью переведут из Ведено в другое место.
Хаджи-Мурат попытался было заговорить и здесь, на бале,
с Воронцовым о своем деле выкупа
семьи, но Воронцов,
сделав вид, что не слыхал его слов, отошел от него. Лорис-Меликов же сказал потом Хаджи-Мурату, что здесь не место говорить о делах.
Не может человек нашего времени, исповедуй он или не исповедуй божественности Христа, не знать, что участвовать в качестве ли царя, министра, губернатора, или урядника в том, чтобы продать у бедной
семьи последнюю корову на подати для того, чтобы отдать эти деньги на пушки или на жалованье и пансионы роскошествующим, праздным и вредным чиновникам; или участвовать в том, чтобы посадить в тюрьму кормильца
семьи за то, что мы сами развратили его, и пустить
семью его по миру; или участвовать в грабежах и убийствах войн; или во внушении вместо Христова закона диких идолопоклоннических суеверий; или загнать забежавшую на свою землю корову человека, у которого нет земли; или
с человека, работающего на фабрике, вычесть за нечаянно испорченный предмет; или содрать вдвое за предмет
с бедного только потому, что он в крайней нужде; не может не знать ни один человек нашего времени, что все эти дела — скверные, постыдные и что
делать их не надо.
— Да, им хорошо, как две хаты есть, — вмешалась за Марьяну старуха: — а вот к Фомушкиным тоже ихнего начальника отвели, так, бают, весь угол добром загородил, а
с своею
семьей деваться некуда. Слыхано ли дело, целую орду в станицу пригнали! Что будешь
делать, — сказала она. — И каку черную немочь они тут работать будут!
С большою-с,
с большою серьезностью… скорее
семь раз умрет, чем позволит себе клистир
сделать, да-с.
— Вот оно что, ну ловко вы меня поддели… нет, что уж… только, пожалуйста, меня не пропишите, как будто мы
с вами не видались,
сделайте милость, сами понимаете, дело подначальное, а у меня
семья, дети, пожалейте.
— Да бишь, да! Целую неделю…
Делать нечего! Недаром говорят, — прибавила Власьевна сквозь зубы, — что все эти колдуны
с причудами.
Семь дней!.. легко вымолвить!
Таким образом, в душе Боброва чередовалась тоска по Нине, по нервному пожатию ее всегда горячих рук,
с отвращением к скуке и манерности ее
семьи. Бывали минуты, когда он уже совершенно готовился
сделать ей предложение. Тогда его не остановило бы даже сознание, что она,
с ее кокетством дурного тона и душевной пустотой, устроит из семейной жизни ад, что он и она думают и говорят на разных языках. Но он не решался и молчал.
Так, никому не было известно, сколько жалованья получали его любимцы Початкин и Макеичев; получали они по три тысячи в год вместе
с наградными, не больше, он же
делал вид, что платит им по
семи; наградные выдавались каждый год всем приказчикам, но тайно, так что получивший мало должен был из самолюбия говорить, что получил много; ни один мальчик не знал, когда его произведут в приказчики; ни один служащий не знал, доволен им хозяин или нет.
Литвинов до самой ночи не выходил из своей комнаты; ждал ли он чего, бог ведает! Около
семи часов вечера дама в черной мантилье,
с вуалем на лице, два раза подходила к крыльцу его гостиницы. Отойдя немного в сторону и поглядев куда-то вдаль, она вдруг
сделала решительное движение рукой и в третий раз направилась к крыльцу…
Я был светлою личностью… Нельзя сострить ядовитей! Теперь мне сорок
семь лет. До прошлого года я так же, как вы, нарочно старался отуманивать свои глаза вашею этою схоластикой, чтобы не видеть настоящей жизни, — и думал, что
делаю хорошо. А теперь, если бы вы знали! Я ночи не сплю
с досады, от злости, что так глупо проворонил время, когда мог бы иметь все, в чем отказывает мне теперь моя старость!
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его отец и дядя были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо
сделали мы
с тобой. Слова ничего не стоят, когда говоришь их волку!» Я подумал: «Лукино может убить». Было жалко парня и его добрую
семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.
— Этого никто не хочет! — задумчиво проговорил Пётр, снова раскинув карты и озабоченно поглаживая щёку. — Потому ты должен бороться
с революционерами — агентами иностранцев, — защищая свободу России, власть и жизнь государя, — вот и всё. А как это надо
делать — увидишь потом… Только не зевай, учись исполнять, что тебе велят… Наш брат должен смотреть и лбом и затылком… а то получишь по хорошему щелчку и спереди и сзади… Туз пик,
семь бубен, десять пик…
Чтобы сколько-нибудь облегчить участь
семьи, конечно, можно было пожертвовать младшей сестрой и выдать ее замуж за дьячка, который бы принял отцовское место, но Марья Николаевна
с такою мыслью никак не могла помириться: она никем не хотела жертвовать, кроме себя самой, и нашлась, как это
сделать.
Чугунов. А доверие чего стоит-с? Кто ж это
сделает у нас в губернии? Да ни один человек. Чугунову в руки бланк! Конечно, все мы люди, Евлампия Николаевна, все человеки, бедность,
семья… а уж и ославили: «Вуколка плут, Вуколке гроша поверить нельзя». А вы вот что! На-ка!
Конечно, ничего, как и оказалось потом: через неделю же после того я стала слышать, что он всюду
с этой госпожой ездит в коляске, что она является то в одном дорогом платье, то в другом… один молодой человек
семь шляпок мне у ней насчитал, так что в этом даже отношении я не могла соперничать
с ней, потому что муж мне все говорил, что у него денег нет, и какие-то гроши выдавал мне на туалет; наконец, терпение мое истощилось… я говорю ему, что так нельзя, что пусть оставит меня совершенно; но он и тут было: «Зачем, для чего это?» Однако я такой ему
сделала ад из жизни, что он не выдержал и сам уехал от меня.
Так как бороться
с теперешним моим настроением было бы бесполезно, да и не в моих силах, то я решил, что последние дни моей жизни будут безупречны хотя
с формальной стороны; если я не прав по отношению к своей
семье, что я отлично сознаю, то буду стараться
делать так, как она хочет. В Харьков ехать, так в Харьков. К тому же в последнее время я так равнодушен ко всему, что мне положительно все равно, куда ни ехать, в Харьков, в Париж ли, или в Бердичев.
— Ага-а!.. — кричит Миха. — Этот? Да, этот праведной жизни скот, как же! За игру в карты из военных выгнан, за скандалы
с бабами — из духовной академии! Из офицеров в академию попал! В Чудовом монастыре всех монахов обыграл, сюда явился —
семь с половиной тысяч вклад
сделал, землю пожертвовал и этим велик почёт себе купил, да! Здесь тоже в карты играет — игумен, келарь, казначей да он
с ними. Девка к нему ездит… О, сволочи! Келья-то у него отдельная, ну, он там и живёт как ему хочется! О, великая пакость!
Цель его состояла в том, чтобы всё больше и больше освобождать себя от этих неприятностей и придать им характер безвредности и приличия; и он достигал этого тем, что он всё меньше и меньше проводил время
с семьею, а когда был вынужден это
делать, то старался обеспечивать свое положение присутствием посторонних лиц.
И теперь, когда всё устроилось так удачно и когда они сходились
с женою в цели и, кроме того, мало жили вместе, они так дружно сошлись, как не сходились
с первых лет женатой своей жизни. Иван Ильич было думал увезти
семью тотчас же, но настояния сестры и зятя, вдруг сделавшимися особенно любезными и родственными к Ивану Ильичу и его
семье,
сделали то, что Иван Ильич уехал один.
Вы превосходно знаете законы, очень честны и справедливы, уважаете брак и семейные основы, а из всего этого вышло то, что за всю свою жизнь вы не
сделали ни одного доброго дела, все вас ненавидят, со всеми вы в ссоре и за эти
семь лет, пока женаты, вы и
семи месяцев не прожили
с женой.
— А какое же зло можно
сделать тому, кто на десять рублей в месяц умеет
с семьей жить?
«Везли мы, — сказывает, — из Киева, в коренную, на
семи тройках орех, да только орех мы этот подмочили, и теперь, — говорит, —
сделало с нас купечество вычет, и едем мы к дворам совсем без заработка».
— Ну, пусть. Ну, допустим, обе они живы. Так ведь они теперь замужем, своя
семья у них, дети. И вдруг явишься ты, беспаспортный, беглый из Сибири… Думаешь — обрадуются? Что им
с тобой
делать?.. Имейте в виду, господа, — повернулся опять полковник
с своим поучением к молодежи, — я знаю этих людей: чем опытнее бродяга, чем больше исходил свету, тем глупее в житейских делах.
Вопрос, милостивые государи, для простого человека довольно затруднительный, но я, нечего
делать, начал и рассказал, как писано в Новегороде звездное небо, а потом стал излагать про киевское изображение в Софийском храме, где по сторонам бога Саваофа стоят седмь крылатых архистратигов, на Потемкина, разумеется, не похожих; а на порогах сени пророки и праотцы; ниже ступенью Моисей со скрижалию; еще ниже Аарон в митре и
с жезлом прозябшим; на других ступенях царь Давид в венце, Исаия-пророк
с хартией, Иезекииль
с затворенными вратами, Даниил
с камнем, и вокруг сих предстоятелей, указующих путь на небо, изображены дарования, коими сего славного пути человек достигать может, как-то: книга
с семью печатями — дар премудрости; седмисвещный подсвечник — дар разума; седмь очес — дар совета; седмь трубных рогов — дар крепости; десная рука посреди седми звезд — дар видения; седмь курильниц — дар благочестия; седмь молоний — дар страха божия.