Неточные совпадения
Коробкин. В следующем году повезу сынка в столицу на пользу
государства, так
сделайте милость, окажите ему вашу протекцию, место отца заступите сиротке.
— Да, но на что направлена его деятельность? — сказал Алексей Александрович. — На то ли, чтобы
делать дело, или переделывать то, что сделано? Несчастье нашего
государства — это бумажная администрация, которой он достойный представитель.
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в
государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только
сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
— Это человек, который не то что именьем помещика, — целым
государством управит. Будь у меня
государство, я бы его сей же час
сделал министром финансов.
Зачем же выставлять напоказ бедность нашей жизни и наше грустное несовершенство, выкапывая людей из глуши, из отдаленных закоулков
государства? Что ж
делать, если такого свойства сочинитель, и так уже заболел он сам собственным несовершенством, и так уже устроен талант его, чтобы изображать ему бедность нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдаленных закоулков
государства! И вот опять попали мы в глушь, опять наткнулись на закоулок.
Как они
делают, бог их ведает: кажется, и не очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное
государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
— И очень просто быть пророками в двуглавом вашем
государстве. Вы не замечаете, что у вашего орла огромная мужицкая голова смотрит направо, а налево смотрит только маленькая голова революционеров? Ну, так когда вы свернете голову мужика налево, так вы увидите, каким он
сделает себя царем над вами!
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим
сделать все как можно лучше; мы терпеливо ждем, когда подрастут люди, которым можно дать голос в делах управления
государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей школы.
— Я не купец, не дворянин, я вне сословий. Я
делаю тяжелую работу, защищая права личности в
государстве, которое все еще не понимает культурного значения широты этих прав.
— Ну, что же я
сделаю, если ты не понимаешь? — отозвалась она, тоже как будто немножко сердясь. — А мне думается, что все очень просто: господа интеллигенты почувствовали, что некоторые излюбленные традиции уже неудобны, тягостны и что нельзя жить, отрицая
государство, а
государство нестойко без церкви, а церковь невозможна без бога, а разум и вера несоединимы. Ну, и получается иной раз, в поспешных хлопотах реставрации, маленькая, противоречивая чепуха.
Но человек
сделал это на свою погибель, он — враг свободной игры мировых сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы религии, философии, науки,
государства и вся мерзость жизни.
Формы русского
государства делали русского человека бесформенным.
Таким образом выходило, что церковь лишь санкционировала то, что
делали другие внецерковные и внехристианские силы, и не имела собственного идеала общества и
государства.
И в нашей литературе указывали на то, что немцы обнаружили не только жестокость и волю к господству и насилие, но и чувство долга, патриотизм, огромную самодисциплину, способность к самопожертвованию во имя
государства, что само зло
делают они, оставаясь верными моральному категорическому императиву.
Учение об естественном праве, которое признавало права человека независимо от политических прав, установленных
государством,
делало теоретическую ошибку, которая свойственна незрелой метафизике того времени.
— Ваше царское величество, не прикажите казнить, прикажите миловать! Из чего, не во гнев будь сказано вашей царской милости, сделаны черевички, что на ногах ваших? Я думаю, ни один швец ни в одном
государстве на свете не сумеет так
сделать. Боже ты мой, что, если бы моя жинка надела такие черевики!
Но кто причиною, что сия смрадная болезнь во всех
государствах делает столь великие опустошения, не токмо пожиная много настоящего поколения, но сокращая дни грядущих?
Если бы воссел на сии корабли, то, в веселиях начав путешествие и в веселиях его скончая, столь же бы много
сделал открытий, сидя на одном месте (и в моем
государстве), толико же бы прославился; ибо ты бы почтен был твоим государем.
— Сначала вы мне скажете о причинах, побудивших короля французского взять крест, — сказал он, поднимая брови и указывая пальцем на чернильницу, — потом объясните мне общие характеристические черты этого похода, — прибавил он,
делая всей кистью движение такое, как будто хотел поймать что-нибудь, — и, наконец, влияние этого похода на европейские
государства вообще, — сказал он, ударяя тетрадями по левой стороне стола, — и на французское королевство в особенности, — заключил он, ударяя по правой стороне стола и склоняя голову направо.
— Ну, Иларион Ардальонович, — сказал он, входя к Захаревскому, — я сейчас со следствия; во-первых, это — святейшее и величайшее дело. Следователь важнее попа для народа: уполномоченный правом
государства, он входит в дом к человеку,
делает у него обыск, требует ответов от его совести, это черт знает что такое!
— Не могу же я, Николай Силыч, — возразил Павел, — как русский, смотреть таким образом на Московское княжество, которое
сделало мое
государство.
Многое, что прежде считалось позволительным, стало казаться возмущающим, революционным, подкапывающим все основы
государства; литераторов и издателей призывали и
делали им внушения.
А между тем этот человек существует (cogito ergo sum [мыслю — значит, существую (лат.)]), получает жалованье, устроивает, как может, свои дела, и я даже положительно знаю, что 20-го февраля он подал голос за республиканца. И все это он
делает, ни разу в жизни не спросив себя: «Что такое
государство?»
Печальный пример более цивилизованных
государств должен нам служить указанием не повторять чужих заблуждений, хотя Наполеон Первый и сказал, что чужие ошибки не
делают нас умнее.
"В некотором царстве, в некотором
государстве жил-был ретивый начальник. Случилось это давно, еще в ту пору, когда промежду начальников такое правило было: стараться как можно больше вреда
делать, а уж из сего само собой, впоследствии, польза произойдет.
— Разве ты думаешь, — сказал он строго, — что я без убойства жить не могу? Иное злодеи, подрывающие
государство, иное Никита, что Афоньку порубил. А из станичников посмотрю, кого казнить, кого помиловать. Пусть все, и с Никитой, соберутся перед Красным крыльцом на дворе. Когда выйду из опочивальни, увижу, что с ними
делать!
В другой брошюре, под заглавием: «Сколько нужно людей, чтобы преобразить злодейство в праведность», он говорит: «Один человек не должен убивать. Если он убил, он преступник, он убийца. Два, десять, сто человек, если они
делают это, — они убийцы. Но
государство или народ может убивать, сколько он хочет, и это не будет убийство, а хорошее, доброе дело. Только собрать побольше народа, и бойня десятков тысяч людей становится невинным делом. Но сколько именно нужно людей для этого?
Болезнь эта сыпная и потому заразительная, потому что как скоро одно
государство увеличивает свои войска, тотчас же все другие
делают то же.
Сказать, что они это
делают из убеждения, как это обыкновенно говорят и они сами повторяют, — из убеждения в необходимости поддержания государственного устройства, было бы несправедливо, во-первых, потому, что все эти люди едва ли когда-нибудь даже думали о государственном устройстве и необходимости его; во-вторых, никак не могут они быть убеждены, чтобы то дело, в котором они участвуют, служило бы поддержанию, а не разрушению
государства, а в-третьих, в действительности большинство этих людей, если не все, не только не пожертвуют никогда своим спокойствием и радостью для поддержания
государства, но никогда не пропустят случая воспользоваться для своего спокойствия и радости всем, чем только можно, в ущерб
государству.
И как скоро это
сделало одно
государство, другие должны были
сделать то же.
«Мы перестали быть людьми и сделались вещами — собственностью вымышленногоо чего-то, что мы называем
государством, которое порабощает каждого во имя воли всех, тогда как все, взятые отдельно, хотят как раз противное тому, что их заставляют
делать…
Надобно
сделать так, чтобы
государства не могли нападать вдруг на другие и в 24 часа захватить чужие владения.
Но что
делать с людьми, которые не проповедуют ни революции, ни каких-либо особенных религиозных догматов, а только потому, что они не желают
делать никому зла, отказываются от присяги, уплаты податей, участия в суде, от военной службы, от таких обязанностей, на которых зиждется всё устройство
государства?
Что бы мы ни
делали: основывали
государства, строили дворцы и памятники, сочиняли поэмы и песни, — всё это не надолго и всё проходит, не оставляя следа.
Стало быть, не из-за отвлеченного принципа
государства они
делают это.
«Однако все-таки можно допустить, что обмен взглядов между заинтересованными народами поможет в известной степени международному соглашению и
сделает возможным значительное уменьшение военных расходов, давящих теперь европейские народы в ущерб разрешению социальных вопросов, необходимость которого чувствуется каждым
государством отдельно под угрозой вызвать внутреннюю войну усилиями предотвратить внешнюю.
Ты говоришь, что ты
делаешь эти жестокие дела потому, что ты чувствуешь себя человеком общества,
государства, обязанным служить ему и исполнять его законы, землевладельцем, судьей, императором, военным.
Боркин. А по-моему, зачем драться? К чему все эти вооружения, конгрессы, расходы? Я что бы
сделал? Собрал бы со всего
государства собак, привил бы им пастеровский яд в хорошей дозе и пустил бы в неприятельскую страну. Все враги перебесились бы у меня через месяц.
Вот несколько дней тому назад один из них — я не назову его: я не доносчик — имел дерзость сказать вслух, что император дурно
сделал, ввезя в Россию на несколько миллионов фальшивых ассигнаций, и что никакие политические причины не могут оправдать поступка, за который во всех благоустроенных
государствах вешают и ссылают на галеры.
Весь процесс золотого дела обставлен тысячами таких формальностей, от которых пользы
государству ни на грош, а между тем эти именно формальности загораживают дорогу всему золотому делу, потому что лишают возможности старателя являться самостоятельным промышленником,
делая его вечным работником на купеческую мошну.
Но императрица, просматривая его труд и
делая на него свои замечания, говорит: «Я нашла во многом здравую критику «Записок касательно российской истории»; но что написано, то написано: по крайней мере ни нация, ни
государство в оных не унижено» (45).
Я напомню вам Монарха, ревностного к общему благу, деятельного, неутомимого, который пылал страстию человеколюбия, хотел уничтожить вдруг все злоупотребления,
сделать вдруг все добро, но который ни в чем не имел успеха и при конце жизни своей видел с горестию, что он
государство свое не приблизил к цели политического совершенства, а удалил от нее: ибо Преемнику для восстановления порядка надлежало все новости его уничтожить.
«Государь есть источник всякой власти в Монархии» (19); «но сия власть должна действовать чрез некоторые посредства, некоторым определенным образом: рождаются Правительства и закон, которые
делают твердым и неподвижным установление всякого
государства» (20,21).
Далее Воронцов замечает, что злоупотребления эти «сделались общими и не по одной военной, но по всем частям
государства распространялись» (стр. 99), и при этом
делает следующее примечание, очень характеристическое...
А что я
сделал для земли, что я
Для
государства сделал — то забыто!
— Ничего-с, так себе, потешиться захотели… — отвечал Иосаф. — Все ведь мы-с, чиновники, таковы!.. Не то, чтобы
сделать что-нибудь для кого, а нельзя ли каждого стеснить и сдавить… точно войско какое, пришли в завоеванное
государство и полонили всех.
Но, откинув в сторону все тонкие рассуждения о недостатках и слабостях почившего брата, нельзя не сознаться, что, проходя обширное, многозначительное поприще службы в самых трудных обстоятельствах
государства, начав с Морского кадетского корпуса, где Шишков был при Екатерине учителем, дойдя до высокого места государственного секретаря, с которого он двигал духом России писанными им манифестами в 1812 году, — Шишков имел одну цель: общую пользу; но и для достижения этой святой цели никаких уступок он не
делал.
Лжеучение
государства вредно уже одним тем, что выдает ложь за истину, но больше всего вредно тем, что приучает добрых людей
делать дела, противные совести и закону бога: обирать бедных, судить, казнить, воевать и думать, что все эти дела не дурные.
А корень всех вопросов в том, чтò люди считают пустой болтовней, потому что все эти вопросы, от вопроса борьбы капитала и труда до вопроса народностей и отношений церкви и
государства, всё это вопросы о том, есть ли случаи, когда человек может и должен
делать зло ближнему, или случаев таких нет и не может быть для разумного человека.
Христос не основывал никакой церкви, не устанавливал никакого
государства, не дал никаких законов, никакого правительства, ни внешнего авторитета, но он старался написать закон бога в сердцах людей с тем, чтобы
сделать их самоуправляющимися.