Неточные совпадения
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все
Русские так вдруг полюбили братьев
Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями
Славянами. Вот и Константин.
— Да ну-у? — удивился Долганов и вздохнул: — Не похоже. Такое
русское лицо и — вообще… Марксист — он чистенький, лощеный и на все смотрит с немецкой философской колокольни, от Гегеля, который говорил: «Люди и
русские», от Моммзена, возглашавшего: «Колотите
славян по башкам».
И такое отношение будет вполне согласным с душой
русского народа, великодушной, бескорыстной и терпимой, дарящей, а не отнимающей, которой все еще не знают
славяне, так как она закрыта для них нашей не народной государственной политикой.
И Бакунин в своей пламенной жажде мирового пожара, в котором все старое должно сгореть, был
русским,
славянином, был мессианистом.
Самодовольная мещанская семья — замкнутая ячейка, в которой эгоизм личный помножается на эгоизм семейный, процветает не у нас,
русских, не у
славян, а именно у парижан, которые почему-то известны миру лишь со стороны своей развратной репутации.
Славянофильство отпугивает и поляков, и
славян, и прогрессивные слои
русского общества.
Справедливо указывали на то, что
русские должны сначала у себя освободить угнетенных
славян, а потом уже освобождать чужих
славян.
Чаадаев и
славяне равно стояли перед неразгаданным сфинксом
русской жизни, — сфинксом, спящим под солдатской шинелью и под царским надзором; они равно спрашивали: «Что же из этого будет? Так жить невозможно: тягость и нелепость настоящего очевидны, невыносимы — где же выход?»
Если аристократы прошлого века, систематически пренебрегавшие всем
русским, оставались в самом деле невероятно больше
русскими, чем дворовые оставались мужиками, то тем больше
русского характера не могло утратиться у молодых людей оттого, что они занимались науками по французским и немецким книгам. Часть московских
славян с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм.
В мире не было ничего противуположнее
славянам, как безнадежный взгляд Чаадаева, которым он мстил
русской жизни, как его обдуманное, выстраданное проклятие ей, которым он замыкал свое печальное существование и существование целого периода
русской истории. Он должен был возбудить в них сильную оппозицию, он горько и уныло-зло оскорблял все дорогое им, начиная с Москвы.
Именно это чувство неизвестности овладело мной, покуда я, неся под мышками и в руках какие-то совсем ненужные коробки, слонялся в полумраке платформы. Собственно говоря, я не искал, а в глубоком унынии спрашивал себя: где-то он, мой шесток ("иде домув мой?"как певали братья
славяне на Минерашках у Излера), обретается? Не знаю, долго ли бы я таким манером прослонялся, если б в ушах моих не раздался, на чистейшем
русском диалекте, призыв...
Между прочим, я имею очень редкую книгу, под названием «Путеводитель по
русским съезжим домам», соч. австрийского серба Глупчича-Ядрилича, приезжавшего вместе с прочими братьями-славянами, в 1870 году, в Россию, но не попавшего ни в Петербург, ни в Москву, потому что Соломенный помпадур, под личною своею ответственностью, посадил его на все время торжеств на съезжую.
Фрей предсказал войну, хотя знал об истинном положении дел на Балканском полуострове не больше других, то есть ровно ничего. Русско-турецкая война открыла нам и Сербию и Болгарию, о которых мы знали столько же, сколько о китайских делах.
Русское общество ухватилось за
славян с особенным азартом, потому что нужен же был какой-нибудь интерес. Сразу выплыли какие-то никому не известные деятели, ораторы, радетели и просто жалобные люди, взасос читавшие последние известия о новых турецких зверствах.
— Вздор-с! Разумеется, если ее дипломатическим путем к тому приглашать, она не дастся, а клич по земле
русской кликнуть… как Бирнамский лес с прутьями пойдем и всех перепорем, и
славян освободим, и Константинополь возьмем, и Парижскую губернию учредим, — и сюсюку Дергальского туда губернатором посадим.
— Шайка
русских разбойников или толпа польской лагерной челяди ничего не доказывают. Нет, Алексей: я уважаю храбрых и благородных поляков. Придет время, вспомнят и они, что в их жилах течет кровь наших предков,
славян; быть может, внуки наши обнимут поляков, как родных братьев, и два сильнейшие поколения древних владык всего севера сольются в один великий и непобедимый народ!
Так говорит сам Наполеон, так говорят почти все французские писатели; а есть люди (мы не скажем, к какой они принадлежат нации), которые полагают, что французские писатели всегда говорят правду — даже и тогда, когда уверяют, что в России нет соловьев; но есть зато фрукт величиною с вишню, который называется арбузом; что
русские происходят от татар, а венгерцы от
славян; что Кавказские горы отделяют Европейскую Россию от Азиатской; что у нас знатных людей обыкновенно венчают архиереи; что ниема глебониш пописко рюскоф — самая употребительная фраза на чистом
русском языке; что название
славян происходит от французского слова esclaves [рабы] и что, наконец, в 1812 году французы били
русских, когда шли вперед, били их же, когда бежали назад; били под Москвою, под Тарутиным, под Красным, под Малым Ярославцем, под Полоцком, под Борисовым и даже под Вильною, то есть тогда уже, когда некому нас было бить, если б мы и сами этого хотели.
Он мог назваться верным типом южного
славянина и отличался радушием и гостеприимством; хотя его наружность и приемы, при огромном росте и резких чертах лица, сначала казались суровыми и строгими, но он имел предобрейшее сердце; жена его была
русская дворянка Руднева; дом их в городе Казани отличался вполне славянской надписью над воротами: «Добрые люди, милости просим!»
Какие степи, горы и моря
Оружию
славян сопротивлялись?
И где веленью
русского царя
Измена и вражда не покорялись?
Смирись, черкес! и запад и восток,
Быть может, скоро твой разделит рок.
Настанет час — и скажешь сам надменно
Пускай я раб, но раб царя вселенной!
Настанет час — и новый грозный Рим
Украсит Север Августом другим!
Так точно — не потому
русские до сих пор подражали Западу, что уж такая у
славян природа эклектическая; а просто потому, что к подражанию вел их весь ход
русской цивилизации.
Во время языческой древности у
русских, как и у всех
славян, существовала уже поэзия народная.
Тут мы, кстати, имели случай убедиться в той глубокой симпатии, которую к нам,
русским, питают наши западные братья-славяне.
Такие песни существуют у всех народов, но, по свидетельству всех занимавшихся исследованием народной поэзии, ни один народ не отличается такой любовью к пению, как
славяне, и между ними
русские.
Грудь
русская была против груди
русской, и витязи с обеих сторон хотели доказать, что они
славяне.
Храбрые
славяне, изумленные их явлением, сражаются и гибнут, земля
русская обагряется кровью
русских, города и села пылают, гремят цепи па девах и старцах…
— Отчего же у немцев, — заметил третий, вовсе не стриженный, — семейная жизнь сохранилась, я полагаю, не хуже, нежели у нас, и это нисколько не мешает появлению хороших актрис? Да потом я и в главном не согласен с вами: не знаю, что делается около очага у западных
славян, а мы,
русские, право, перестаем быть такими патриархами, какими вы нас представляете.
У нас,
русских, две души: одна — от кочевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя, убежденного в том, что „Судьба — всем делам судья“, „Ты на земле, а Судьба на тебе“, „Против Судьбы не пойдешь“, а рядом с этой бессильной душою живет душа
славянина, она может вспыхнуть красиво и ярко, но недолго горит, быстро угасая, и мало способна к самозащите от ядов, привитых ей, отравляющих ее силы.
И тогдашнее и теперешнее так называемое славянофильство было и есть не что иное, как
русское направление, откуда уже естественно вытекает любовь к
славянам и участие к их несчастному положению.
Он происходил откуда-то из южных
славян; служил когда-то без году неделю в
русской артиллерии и, выйдя в отставку, управлял с очень давних пор княжескими имениями.
Он помнит Глафиру, окруженную каким-то чехом, двумя южными
славянами с греческим типом и двумя пожилыми
русскими дамами с седыми пуклями; он помнит все эти лица и помнит, что прежде чем он решил себе, чему приписать их присутствие в помещении Бодростиной, она, не дав ему вымолвить слова и не допустив его поставить на пол его бедный саквояж, сказала...
Победы Румянцева при Ларге и Кагуле, истребление графом Орловым турецкого флота при Чесме, блистательные действия князя Репнина, овладевшего Измаилом, Килеею и Аккерманом, занятие
русскими войсками Молдавии, Валахии и Крыма сильно потрясли Порту: подвластные ей
славяне, греки и закавказские христиане восстали, чтобы, пользуясь удобным случаем, свергнуть турецкое иго; египетский паша Али-бей также поднял оружие против султана.
При нем находился огромный штат офицеров, сухопутных и морских, он набирал в
русскую службу способных иностранцев, особенно из единоплеменных
славян, и по предоставленной императрицей власти производил в чины до штаб-офицерского.
При мне к нему ходило несколько человек, больше иностранцев, мужчин и женщин, а учеником его был впоследствии сам лектор
русского языка и славянских наречий — Луи Леже, которого в этой аудитории сначала я издали принимал за"брата-славянина", потому что он уже бойко болтал и по-польски и даже по-чешски.
Нет личности и фигуры в нелегальном мире
русской интеллигенции более яркой и даровитой, чем этот москвич 30-х годов, сочетавший в себе все самые выдающиеся свойства великорусской натуры, хотя он и был незаконное чадо от сожительства немки с барином из рода Яковлевых, которые вместе с Шереметьевыми и Боборыкиными происходят от некоего Комбиллы, пришедшего"из Прусс"(то есть от балтийских
славян) со своей дружиной в княжение Симеона Гордого.
Этот радетель славяно-русского дела был типичный образец заграничного батюшки, который сумел очень ловко поставить свой дом центром
русского воздействия под шумок на братьев
славян, нуждавшихся во всякого рода — правда, очень некрупных — подачках. У него каждую неделю были и утренние приемы, после обедни, и вечерние. Там можно было всегда встретить и заезжих университетских молодых людей, и славянскую молодежь.
Братья
славяне — из тех, которые льнут к
русской церкви и самому ее <…>, при ближайшем знакомстве не вызывали особенных симпатий.
И эти полухохлы и другие братья
славяне из бедных студентов по необходимости льнули к тому очагу
русского воздействия, который представлял собою дом тогдашнего настоятеля посольской церкви, протоиерея Раевского.
В психической жизни создателя
русской школы произошла (это было в те годы, когда я жил за границей) резкая перемена, совпадающая с его поездкой к
славянам.
Имя"Вейдевут"выбрал я неспроста. Род Боборыкиных ведет свое начало от Андрея Комбиллы (переиначенного
русскими XIII века в Кобылу), который пришел с дружиной при Симеоне Гордом и считался потомком славянобалтийского короля Вейдевута. Н.Костомаров считал этого Вейдевута чем-то вроде легендарного Геркулеса поморских
славян, что и высказывал в своих этюдах на тему: кто были Варяго-Русь?
— Мы надеемся, что вы, как и прежде, этих-то, которые над нами в издевку… и насчет
русских и
славян…
То сочувствие, с которым не только
русское общество, но и
русский народ встретил объявление войны за освобождение наших братьев-славян от турецкого ига, не поддается описанию.
В последнее время и за границей появлялись некоторые сочинения о
русском расколе. Кроме лондонского «Сборника о раскольниках» г. Кельсиева (на
русском языке), особенно замечательны: на немецком — барона Гакстгаузена (в его «Путешествии по России»), на английском — графа Красинского (о протестантизме у
славян) и на французском — неизвестного автора, но по всему видно, что
русского чиновника, «Le Raskol»…
Певец
Тебе сей кубок,
русский царь!
Цвети твоя держава;
Священный трон твой нам алтарь;
Пред ним обет наш: слава.
Не изменим; мы от отцов
Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,
К тебе горим любовью;
Наш каждый ратник
славянин;
Все долгу здесь послушны;
Бежит предатель сих дружин,
И чужд им малодушный.
Недавно у меня была в руках поучительная в этом отношении переписка православного славянофила с христианином-революционером. Один отстаивал насилие войны во имя угнетенных братьев-славян, другой — насилие революции во имя угнетенных братьев —
русских мужиков. Оба требуют насилия, и оба опираются на учение Христа.