Неточные совпадения
Но
в это самое мгновенье оба вдруг услыхали пронзительный свист, который как будто стегнул их по
уху, и оба вдруг схватились за ружья, и две молнии блеснули, и два удара
раздались в одно и то же мгновение. Высоко летевший вальдшнеп мгновенно сложил крылья и упал
в чащу, пригибая тонкие побеги.
Она летела прямо на него: близкие звуки хорканья, похожие на равномерное наддирание тугой ткани,
раздались над самым
ухом; уже виден был длинный нос и шея птицы, и
в ту минуту, как Левин приложился, из-за куста, где стоял Облонский, блеснула красная молния; птица, как стрела, спустилась и взмыла опять кверху.
Чичиков, чинясь, проходил
в дверь боком, чтоб дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как
раздавались его речи по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха и лещей
в уху, а карасей —
в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
Почему слышится и
раздается немолчно
в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня?
Они слышали своим
ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву, весь их треск, свист, стрекотанье, — все это звучно
раздавалось среди ночи, очищалось
в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух.
Мятежный шум
Невы и ветров
раздавалсяВ его
ушах.
Базаров тихонько двинулся вперед, и Павел Петрович пошел на него, заложив левую руку
в карман и постепенно поднимая дуло пистолета… «Он мне прямо
в нос целит, — подумал Базаров, — и как щурится старательно, разбойник! Однако это неприятное ощущение. Стану смотреть на цепочку его часов…» Что-то резко зыкнуло около самого
уха Базарова, и
в то же мгновенье
раздался выстрел. «Слышал, стало быть ничего», — успело мелькнуть
в его голове. Он ступил еще раз и, не целясь, подавил пружинку.
Вдруг
в плечо ему слегка впились чьи-то тонкие пальцы, как когти хищной птицы, и
в ухе раздался сдержанный смех.
В предместье мы опять очутились
в чаду китайской городской жизни; опять охватили нас разные запахи,
в ушах раздавались крики разносчиков, трещанье и шипенье кухни, хлопанье на бумагопрядильнях. Ах, какая духота! вон, вон, скорей на чистоту, мимо интересных сцен! Однако ж я успел заметить, что у одной лавки купец, со всеми признаками неги, сидел на улице, зажмурив глаза, а жена чесала ему седую косу. Другие у лавок ели, брились.
Я повернулся на другой бок — над
ухом раздался дуэт и потом трио, а там все смолкло и вдруг — укушение
в лоб, не то
в щеку.
Я думал прихлопнуть ночных забияк и не раз издали, тихонько целился ладонью
в темноте: бац — больно — только не комару, и вслед за пощечиной
раздавалось опять звонкое пение: комар юлил около другого
уха и пел так тихо и насмешливо.
Сейчас только он слышал голос его, и голос этот еще
раздавался в его
ушах.
В это время
в лесу
раздался какой-то шорох. Собаки подняли головы и насторожили
уши. Я встал на ноги. Край палатки приходился мне как раз до подбородка.
В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять повторился тот же шум, но сильнее и дальше
в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но
в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это повторилось несколько раз кряду.
Даже
в девичьей слышалось подозрительное хихиканье, которое также не ускользнуло от внимания матушки. Очевидно, и туда успели проникнуть Ивановы шутки и
в особенности произвели впечатление на «кузнечих», которым они напомнили золотое время, когда
в ушах их немолчно
раздавался бесшабашный жаргон прожженных московских мастеровых.
Однажды привиделся ему сон. Стоит будто он
в ангельском образе, окутанный светлым облаком;
в ушах раздается сладкогласное ангельское славословие, а перед глазами присносущий свет Христов горит… Все земные болести с него как рукой сняло; кашель улегся, грудь дышит легко, все существо устремляется ввысь и ввысь…
Глянул
в лицо — и лицо стало переменяться: нос вытянулся и повиснул над губами; рот
в минуту
раздался до
ушей; зуб выглянул изо рта, нагнулся на сторону, — и стал перед ним тот самый колдун, который показался на свадьбе у есаула.
Вдруг необыкновенно яркая молния ослепила мне глаза, и тотчас почти одновременно с ней
раздался такой резкий и сильный удар грома, что
в ушах моих закололо, и я как будто потерял сознание.
В этот момент чья-то рука ударила старика по плечу, и над его
ухом раздался сумасшедший хохот: это был дурачок Терешка, подкравшийся к Луке Назарычу босыми ногами совершенно незаметно.
Тихий голос Ступиной, звавшей ее из двери к чаю,
раздавался в ее
ушах раздирающим неприятным треском, как от щипанья лучины.
Тяжелый роковой топот
раздался в темной передней, и на порог залы выползла небольшая круглая фигурка
в крытом сукном овчинном тулупе, воротник которого был завернут за
уши.
В ближайшей церкви
раздался благовест, и колокольный звон, которого я давно не слыхал и как-то даже мало замечал
в Уфе, поразил мое
ухо и очень приятно отозвался у меня
в душе.
Мари некоторое время оставалась
в прежнем положении, но как только
раздались голоса
в номере ее мужа, то она, как бы под влиянием непреодолимой ею силы, проворно встала с своего кресла, подошла к двери, ведущей
в ту комнату, и приложила
ухо к замочной скважине.
Но старик даже и не пошевелился. Между немцами
раздался ропот негодования. Сам Миллер, привлеченный шумом, вошел
в комнату. Вникнув
в дело, он подумал, что старик глух, и нагнулся к самому его
уху.
Но как ни велико мое сочувствие благим начинаниям, я не могу выносить шума, я страдаю, когда
в ушах моих
раздается крик.
Я слышу хохот и вой:"жарь его!""наяривай!""накладывай!""
в загривок-то!
в загривок его!"
раздается в моих
ушах:"дурак! дурак! дурак!"
Покуда ямщик собирал вожжи и подавал тарантас,
в ушах моих
раздалось...
В ушах моих
раздаются слова:"фортель… загребать… как показать… никто как бог… тысячи, три тысячи… семь тысяч…"
Бьет час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция приходит
в движение: поднимается шум, беготня, суета.
В моих
ушах, словно перекрестный огонь,
раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го класса и бросаюсь на первую порожнюю скамью,
в надежде уснуть.
Но я уже не слушал: я как-то безучастно осматривался кругом.
В глазах у меня мелькали огни расставленных на столах свечей, застилаемые густым облаком дыма;
в ушах раздавались слова: «пас»,"проберем","не признает собственности, семейства"… И
в то же время
в голове как-то назойливее обыкновенного стучала излюбленная фраза:"с одной стороны, должно сознаться, хотя, с другой стороны, — нельзя не признаться"…
Дурак! дурак и дурак! — вот единственные выражения, которые
раздаются в моих
ушах.
Неизвестно почему, неизвестно откуда,
в ушах моих
раздаются звуки анданте пасторальной сонаты Бетховена.
И я действительно сконфужен; я чувствую себя совершенно уничтоженным, и, между тем как
в ушах моих снова начинает
раздаваться скрип полозьев, мне все мерещится: что подумает ямщик? и как это народ такую волю взял?
"Бедная! бедная! бедная!" —
раздавалось у нее
в ушах, стучало
в голове, разливалось волной по всему телу…
В полной и на этот раз уже добровольно принятой бездеятельности она бродила по комнатам, не находя для себя удовлетворения даже
в чтении.
В ушах ее
раздавались слова:"Нет, вы не бедная, вы — моя!"Она чувствовала прикосновение его руки к ее талии; поцелуй его горел на ее губах. И вдруг все пропало… куда? почему?
Целых четыре дня я кружился по Парижу с Капоттом, и все это время он без умолку говорил. Часто он повторялся, еще чаще противоречил сам себе, но так как мне,
в сущности, было все равно, что ни слушать, лишь бы упразднить представление"свиньи", то я не только не возражал, но даже механическим поматыванием головы как бы приглашал его продолжать. Многого, вероятно, я и совсем не слыхал, довольствуясь тем, что
в ушах моих не переставаючи
раздавался шум.
Именно это чувство неизвестности овладело мной, покуда я, неся под мышками и
в руках какие-то совсем ненужные коробки, слонялся
в полумраке платформы. Собственно говоря, я не искал, а
в глубоком унынии спрашивал себя: где-то он, мой шесток ("иде домув мой?"как певали братья славяне на Минерашках у Излера), обретается? Не знаю, долго ли бы я таким манером прослонялся, если б
в ушах моих не
раздался, на чистейшем русском диалекте, призыв...
А во-вторых, я отлично понимаю, что противодействие властям, даже
в форме простого мнения, у нас не похваляется, а так как лета мои уже преклонные, то было бы
в высшей степени неприятно, если б
в ушах моих неожиданно
раздалось… фюить!
Перед обедом
в ушах моих
раздавалось...
Едите вы sole au vin blanc, [камбалу
в белом вине] а
в ушах раздается «колокольчик, дар Валдая» 1, а
в глазах стелется бесконечная снеговая степь.
«Ты виноват и виноват!» — твердила ему совесть, но когда он
в своем длиннополом подряснике медленно переходил пространство между Тверским бульваром и Страстным, то вдруг над самым
ухом его
раздался крик: «Пади, пади!».
Стих: «Приидите ко мне, братие и друзие, с последним лобызанием!», или ирмос [Ирмос — вид богослужебной песни.]: «Не рыдай мене, мати, зряще во гробе!» — почти немолчно
раздавались в ее
ушах.
Бывают такие случаи. Придешь совсем
в постороннее место, встретишь совсем посторонних людей, ничего не ждешь, не подозреваешь, и вдруг
в ушах раздаются какие-то звуки, напоминающие, что где-то варится какая-то каша,
в расхлебании которой ты рано или поздно, но несомненно должен будешь принять участие…
Слова призраков повторялись стократными отголосками. Отходные молитвы и панихидное пение
в то же время
раздавались над самыми
ушами Иоанна. Волосы его стояли дыбом.
Утро было свежее, солнечное. Бывшие разбойники, хорошо одетые и вооруженные, шли дружным шагом за Серебряным и за всадниками, его сопровождавшими. Зеленый мрак охватывал их со всех сторон. Конь Серебряного, полный нетерпеливой отваги, срывал мимоходом листья с нависших ветвей, а Буян, не оставлявший князя после смерти Максима, бежал впереди, подымал иногда, нюхая ветер, косматую морду или нагибал ее на сторону и чутко навастривал
ухо, если какой-нибудь отдаленный шум
раздавался в лесу.
Все внешние признаки специального головлевского отравления были налицо, и
в ушах его уже
раздавались стоны братца Павлушки-тихони, задохшегося на антресолях дубровинского дома.
По временам
в ушах его
раздавался звук полновесного удара: это кучер Архипушка всей пятерней дал раза Евпраксеюшке, гоняясь за нею
в горелках (и она не рассердилась, а только присела слегка); по временам до него доносился разговор...
Словно живой, метался перед ним этот паскудный образ, а
в ушах раздавалось слезно-лицемерное пустословие Иудушки, пустословие,
в котором звучала какая-то сухая, почти отвлеченная злоба ко всему живому, не подчиняющемуся кодексу, созданному преданием лицемерия.
Это старик зовет резвого мальчишку, своего приемыша, и клики эти так слышны
в доме протопопа, как будто они
раздаются над самым
ухом сидящей у окна протопопицы.
«Елена!» —
раздалось явственно
в ее
ушах. Она быстро подняла голову, обернулась и обомлела: Инсаров, белый, как снег, снег ее сна, приподнялся до половины с дивана и глядел на нее большими, светлыми, страшными глазами. Волосы его рассыпались по лбу, губы странно раскрылись. Ужас, смешанный с каким-то тоскливым умилением, выражался на его внезапно изменившемся лице.