Неточные совпадения
«Пей, вахлачки, погуливай!»
Не в меру было весело:
У каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной
пропастиНа свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
У вас товар некупленный,
Из вас на солнце топится
Смола, как из сосны!»
Опять упали бедные
На дно бездонной
пропасти,
Притихли, приубожились,
Легли на животы;
Лежали, думу думали
И вдруг запели.
Пропали фрукты-ягоды,
Пропали гуси-лебеди
У холуя в зобу!
Что шаг, то натыкалися
Крестьяне на диковину:
Особая и странная
Работа всюду шла.
Один дворовый мучился
У двери: ручки медные
Отвинчивал; другой
Нес изразцы какие-то.
«Наковырял, Егорушка?» —
Окликнули с пруда.
В саду ребята яблоню
Качали. — Мало, дяденька!
Теперь они осталися
Уж только наверху,
А было их до
пропасти!
Простаков. Да он сам с Правдиным из глаз
у меня сгиб да
пропал. Я чем виноват?
Как всегда,
у него за время его уединения набралось
пропасть мыслей и чувств, которых он не мог передать окружающим, и теперь он изливал в Степана Аркадьича и поэтическую радость весны, и неудачи и планы хозяйства, и мысли и замечания о книгах, которые он читал, и в особенности идею своего сочинения, основу которого, хотя он сам не замечал этого, составляла критика всех старых сочинений о хозяйстве.
— Очень вам благодарна, моя милая, за вашу внимательность; а что князь Михайло не приехал, так что ж про то и говорить…
у него всегда дел
пропасть, да и то сказать, что ему за удовольствие с старухой сидеть?
— Чем бы не козак был? — сказал Тарас, — и станом высокий, и чернобровый, и лицо как
у дворянина, и рука была крепка в бою!
Пропал,
пропал бесславно, как подлая собака!
«Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера
у этой ведьмы в квартире был… и про кровь спрашивал? В один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду, по лицу узнать; и-на-че… хоть
пропаду, да узнаю!»
Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
Тихохонько Медведя толк ногой:
«Смотри-ка», говорит: «кум милый мой!
Что́ это там за рожа?
Какие
у неё ужимки и прыжки!
Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.
А, ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». —
«Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»
Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту
пропал.
— Вероятно, то же, что и вы! — любезно ответил Клим, чувствуя, что
у него
пропало желание разоблачать хитрости Инокова.
Самгин положил ложку, снял салфетку с шеи, чувствуя, что
у него
пропал аппетит и что в нем закипает злоба против этого человека.
— Ну, вот! Жених —
пропал, а
у меня будет насморк и бронхит. Клим, не смей смотреть на меня бесстыжими глазами!
Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю?
У меня совесть-то чище золота, одно слово — хрусталь, да что ж ты прикажешь делать, коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело — хлопоты даром
пропадают, а второе дело — всему нашему званию мараль. А просто сказать: «Знать, не судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам за всю свою провинность теперь заслужу.
Бальзаминов. Еще украдут, пожалуй. Вот едем мы дорогой, все нам кланяются. Приезжаем в Эрмитаж, и там все кланяются; я держу себя гордо. (В испуге вскакивает и ходит в волнении.) Вот гадость-то! Ведь деньги-то
у меня, пятьдесят-то тысяч, которые я взял,
пропали.
Матрена. Вот тут есть одна: об пропаже гадает. Коли что
пропадет у кого, так сказывает. Да и то по именам не называет, а больше всё обиняком. Спросят
у нее: «Кто, мол, украл?» А она поворожит, да и скажет: «Думай, говорит, на черного или на рябого». Больше от нее и слов нет. Да и то, говорят, от старости, что ли, все врет больше.
И на свадьбу не похоже, а скорее на похороны, что
у тетеньки все головка болит, а барышня плачут да молчат; да в доме и приданого не готовят;
у барышни чулков
пропасть нештопаных, и те не соберутся заштопать; что на той неделе даже заложили серебро…
И она хотела что-то сказать, но ничего не сказала, протянула ему руку, но рука, не коснувшись его руки, упала; хотела было также сказать: «прощай», но голос
у ней на половине слова сорвался и взял фальшивую ноту; лицо исказилось судорогой; она положила руку и голову ему на плечо и зарыдала.
У ней как будто вырвали оружие из рук. Умница
пропала — явилась просто женщина, беззащитная против горя.
И Илья Ильич вдруг робел, сам не зная отчего, когда начальник входил в комнату, и
у него стал
пропадать свой голос и являлся какой-то другой, тоненький и гадкий, как скоро заговаривал с ним начальник.
—
У таких женщин любовники есть, — говорил он, — да и хлопот много: доктора, воды и
пропасть разных причуд. Уснуть нельзя покойно!
— И порядка больше, — продолжал Тарантьев, — ведь теперь скверно
у тебя за стол сесть! Хватишься перцу — нет, уксусу не куплено, ножи не чищены; белье, ты говоришь,
пропадает, пыль везде — ну, мерзость! А там женщина будет хозяйничать: ни тебе, ни твоему дураку, Захару…
— Я как будто получше, посвежее, нежели как был в городе, — сказал он, — глаза
у меня не тусклые… Вот ячмень показался было, да и
пропал… Должно быть, от здешнего воздуха; много хожу, вина не пью совсем, не лежу… Не надо и в Египет ехать.
«Я соблазнитель, волокита! Недостает только, чтоб я, как этот скверный старый селадон, с маслеными глазами и красным носом, воткнул украденный
у женщины розан в петлицу и шептал на ухо приятелю о своей победе, чтоб… чтоб… Ах, Боже мой, куда я зашел! Вот где
пропасть! И Ольга не летает высоко над ней, она на дне ее… за что, за что…»
— Где, батюшка, Андрей Иваныч, нынче место найдешь? Был на двух местах, да не потрафил. Все не то теперь, не по-прежнему; хуже стало. В лакеи грамотных требуют: да и
у знатных господ нет уж этого, чтоб в передней битком набито было народу. Всё по одному, редко где два лакея. Сапоги сами снимают с себя: какую-то машинку выдумали! — с сокрушением продолжал Захар. — Срам, стыд,
пропадает барство!
— Вообразите, — сказала она, выходя из магазина, — каждый день бывал
у нас, потом вдруг
пропал. Мы собрались за границу; я послала к нему — сказали, что болен, не принимает: так и не видались.
— Как, ты и это помнишь, Андрей? Как же! Я мечтал с ними, нашептывал надежды на будущее, развивал планы, мысли и… чувства тоже, тихонько от тебя, чтоб ты на смех не поднял. Там все это и умерло, больше не повторялось никогда! Да и куда делось все — отчего погасло? Непостижимо! Ведь ни бурь, ни потрясений не было
у меня; не терял я ничего; никакое ярмо не тяготит моей совести: она чиста, как стекло; никакой удар не убил во мне самолюбия, а так, Бог знает отчего, все
пропадает!
У него вихрем неслись эти мысли, и он все смотрел на нее, как смотрят в бесконечную даль, в бездонную
пропасть, с самозабвением, с негой.
Страшна и неверна была жизнь тогдашнего человека; опасно было ему выйти за порог дома: его, того гляди, запорет зверь, зарежет разбойник, отнимет
у него все злой татарин, или
пропадет человек без вести, без всяких следов.
Но он чувствовал, что малейший намек на это вызовет
у ней взгляд удивления, потом прибавит холодности в обращении, может быть, и совсем
пропадет та искра участия, которую он так неосторожно погасил в самом начале. Надо ее раздуть опять, тихо и осторожно, но как — он решительно не знал.
— Мы было хотели, да братец не велят, — живо перебила она и уж совсем смело взглянула на Обломова, — «Бог знает, что
у него там в столах да в шкапах… — сказали они, — после
пропадет — к нам привяжутся…» — Она остановилась и усмехнулась.
У него, от напряженных усилий разгадать и обратить Веру к жизни («а не от любви», — думал он), накипало на сердце, нервы раздражались опять, он становился едок и зол. Тогда
пропадала веселость, надоедал труд, не помогали развлечения.
— Так, звон не дал мне спать, и мухи тоже. Какая их
пропасть у бабушки в доме: отчего это!
— Поди-ка сюда, Егор Прохорыч, ты куда это вчера
пропадал целый день? — или: — Семен Васильич, ты, кажется, вчера изволил трубочку покуривать на сеновале? Смотри
у меня!
Снаружи она казалась всем покойною, но глаза
у ней впали, краски не появлялись на бледном лице,
пропала грация походки, свобода движений. Она худела и видимо томилась жизнью.
Оказалось, что
у ней
пропало и пренебрежение к чужому мнению. Ей стало больно упасть в глазах даже и «глупцов», как выражался Марк. Она вздыхала по удивлению их к себе, ей стало жаль общего поклонения, теперь утраченного!
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда
у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом
пропасть месяца на три
у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
И старческое бессилие
пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь
у себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и шла опять с обрыва, к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов
у Приволжья.
— О, судьба-проказница! — продолжала она. — Когда ищешь в кошельке гривенника, попадают всё двугривенные, а гривенник после всех придет; ждешь кого-нибудь: приходят, да не те, кого ждешь, а дверь, как на смех, хлопает да хлопает, а кровь
у тебя кипит да кипит.
Пропадет вещь: весь дом перероешь, а она
у тебя под носом — вот что!
— Ты ничего не понимаешь в своей красоте: ты — chef-d’oeuvre! Нельзя откладывать до другого раза. Смотри,
у меня волосы поднимаются, мурашки бегают… сейчас слезы брызнут… Садись, — пройдет, и все
пропало!
Его мучила теперь тайна: как она,
пропадая куда-то на глазах
у всех, в виду, из дома, из сада, потом появляется вновь, будто со дна Волги, вынырнувшей русалкой, с светлыми, прозрачными глазами, с печатью непроницаемости и обмана на лице, с ложью на языке, чуть не в венке из водяных порослей на голове, как настоящая русалка!
— Как не верить: ими, говорят, вымощен ад. Нет, вы ничего не сделаете, и не выйдет из вас ничего, кроме того, что вышло, то есть очень мало. Много этаких
у нас было и есть: все
пропали или спились с кругу. Я еще удивляюсь, что вы не пьете: наши художники обыкновенно кончают этим. Это всё неудачники!
Надежда быть близким к Вере питалась в нем не одним только самолюбием:
у него не было нахальной претензии насильно втереться в сердце, как бывает
у многих писаных красавцев,
у крепких, тупоголовых мужчин, — и чем бы ни было — добиться успеха. Была робкая, слепая надежда, что он может сделать на нее впечатление, и
пропала.
Он обошел весь сад, взглянул на ее закрытые окна, подошел к обрыву и погрузил взгляд в лежащую
у ног его
пропасть тихо шумящих кустов и деревьев.
Он обнял ее за плечи: она опустила глаза, Райский тоже; смех
у ней
пропал из лица.
Видно было, что рядом с книгами, которыми питалась его мысль,
у него горячо приютилось и сердце, и он сам не знал, чем он так крепко связан с жизнью и с книгами, не подозревал, что если б
пропали книги, не
пропала бы жизнь, а отними
у него эту живую «римскую голову», по всей жизни его прошел бы паралич.
— Хорошо, только жарко,
у меня щеки и уши горят, посмотрите: я думаю, красные!
У меня много крови; дотроньтесь пальцем до руки, сейчас белое пятно выступит и
пропадет.
— Молчите вы с своим моционом! — добродушно крикнула на него Татьяна Марковна. — Я ждала его две недели, от окна не отходила, сколько обедов
пропадало! Сегодня наготовили, вдруг приехал и
пропал! На что похоже? И что скажут люди: обедал
у чужих — лапшу да кашу: как будто бабушке нечем накормить.
У Татьяны Марковны
пропала вся важность. Морщины разгладились, и радость засияла в глазах. Она сбросила на диван шаль и чепчик.
У меня звезда!» Я шел по тоненькому мостику из щепок, без перил, над
пропастью, и мне весело было, что я так иду; даже заглядывал в
пропасть.
Разом вышла и другая история:
пропали деньги в банке, под носом
у Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал место, где они лежали, «сейчас только лежали», и это место оказывалось прямо подле меня, соприкасалось со мной, с тем местом, где лежали мои деньги, то есть гораздо, значит, ближе ко мне, чем к Афердову.