Неточные совпадения
— Поди-ка сюда, Егор Прохорыч, ты куда это вчера
пропадал целый день? — или: — Семен Васильич, ты, кажется, вчера изволил трубочку покуривать на сеновале? Смотри
у меня!
Он обнял ее за плечи: она опустила глаза, Райский тоже; смех
у ней
пропал из лица.
Видно было, что рядом с книгами, которыми питалась его мысль,
у него горячо приютилось и сердце, и он сам не знал, чем он так крепко связан с жизнью и с книгами, не подозревал, что если б
пропали книги, не
пропала бы жизнь, а отними
у него эту живую «римскую голову», по всей жизни его прошел бы паралич.
— Молчите вы с своим моционом! — добродушно крикнула на него Татьяна Марковна. — Я ждала его две недели, от окна не отходила, сколько обедов
пропадало! Сегодня наготовили, вдруг приехал и
пропал! На что похоже? И что скажут люди: обедал
у чужих — лапшу да кашу: как будто бабушке нечем накормить.
— О, судьба-проказница! — продолжала она. — Когда ищешь в кошельке гривенника, попадают всё двугривенные, а гривенник после всех придет; ждешь кого-нибудь: приходят, да не те, кого ждешь, а дверь, как на смех, хлопает да хлопает, а кровь
у тебя кипит да кипит.
Пропадет вещь: весь дом перероешь, а она
у тебя под носом — вот что!
— Хорошо, только жарко,
у меня щеки и уши горят, посмотрите: я думаю, красные!
У меня много крови; дотроньтесь пальцем до руки, сейчас белое пятно выступит и
пропадет.
— Как не верить: ими, говорят, вымощен ад. Нет, вы ничего не сделаете, и не выйдет из вас ничего, кроме того, что вышло, то есть очень мало. Много этаких
у нас было и есть: все
пропали или спились с кругу. Я еще удивляюсь, что вы не пьете: наши художники обыкновенно кончают этим. Это всё неудачники!
У него, от напряженных усилий разгадать и обратить Веру к жизни («а не от любви», — думал он), накипало на сердце, нервы раздражались опять, он становился едок и зол. Тогда
пропадала веселость, надоедал труд, не помогали развлечения.
Надежда быть близким к Вере питалась в нем не одним только самолюбием:
у него не было нахальной претензии насильно втереться в сердце, как бывает
у многих писаных красавцев,
у крепких, тупоголовых мужчин, — и чем бы ни было — добиться успеха. Была робкая, слепая надежда, что он может сделать на нее впечатление, и
пропала.
— Так, звон не дал мне спать, и мухи тоже. Какая их
пропасть у бабушки в доме: отчего это!
Его мучила теперь тайна: как она,
пропадая куда-то на глазах
у всех, в виду, из дома, из сада, потом появляется вновь, будто со дна Волги, вынырнувшей русалкой, с светлыми, прозрачными глазами, с печатью непроницаемости и обмана на лице, с ложью на языке, чуть не в венке из водяных порослей на голове, как настоящая русалка!
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда
у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом
пропасть месяца на три
у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
У Татьяны Марковны
пропала вся важность. Морщины разгладились, и радость засияла в глазах. Она сбросила на диван шаль и чепчик.
Он обошел весь сад, взглянул на ее закрытые окна, подошел к обрыву и погрузил взгляд в лежащую
у ног его
пропасть тихо шумящих кустов и деревьев.
И старческое бессилие
пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь
у себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и шла опять с обрыва, к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов
у Приволжья.
Оказалось, что
у ней
пропало и пренебрежение к чужому мнению. Ей стало больно упасть в глазах даже и «глупцов», как выражался Марк. Она вздыхала по удивлению их к себе, ей стало жаль общего поклонения, теперь утраченного!
Снаружи она казалась всем покойною, но глаза
у ней впали, краски не появлялись на бледном лице,
пропала грация походки, свобода движений. Она худела и видимо томилась жизнью.
— Ты ничего не понимаешь в своей красоте: ты — chef-d’oeuvre! Нельзя откладывать до другого раза. Смотри,
у меня волосы поднимаются, мурашки бегают… сейчас слезы брызнут… Садись, — пройдет, и все
пропало!