Неточные совпадения
— Сергей Иваныч? А вот к чему! — вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что говорить? Только одно… Для чего ты
приехал ко
мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая
со стула, — и ступай, и ступай!
— Вы знаете? Кити
приедет сюда и проведет
со мною лето.
«Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он
приедет сейчас. — Она вынула часы и посмотрела на них. — Но как он мог уехать, оставив
меня в таком положении? Как он может жить, не примирившись
со мною?» Она подошла к окну и стала смотреть на улицу. По времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и считать минуты.
— Поверите ли, ваше превосходительство, — продолжал Ноздрев, — как сказал он
мне: «Продай мертвых душ», —
я так и лопнул
со смеха.
Приезжаю сюда,
мне говорят, что накупил на три миллиона крестьян на вывод: каких на вывод! да он торговал у
меня мертвых. Послушай, Чичиков, да ты скотина, ей-богу, скотина, вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор?
Тогда еще из Петербурга только что
приехал камер-юнкер князь Щегольской… протанцевал
со мной мазурку и на другой же день хотел
приехать с предложением; но
я сама отблагодарила в лестных выражениях и сказала, что сердце мое принадлежит давно другому.
Но,
приехав в Петербург, он третьего дня, при первом нашем свидании,
со мной поссорился, и
я выгнал его от себя, чему есть два свидетеля.
—
Приезжает ко
мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести: во-первых, настает Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же днях поступает в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку с дамой и погналась за ними, и даже схватила его за рукав, и взывала к содействию публики, крича
со слезами: «Боже мой, он
мне должен!» Но это повело только к тому, что ее от должника с его дамою отвлекли, а привлекли к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте.
— Что
мне за дело? — с нетерпением сказал Райский, отталкивая книги… — Ты точно бабушка: та лезет с какими-то счетами, этот с книгами! Разве
я за тем
приехал, чтобы вы
меня со света гнали?
Аркаша, знаешь, он вчера (глаза ее засияли, и она вдруг обхватила
мне обеими руками шею) — он вчера
приехал к Анне Андреевне и прямо,
со всей откровенностью сказал ей, что не может любить ее…
Тогда же
приехал к нам с Амура бывший генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев и, пробыв у нас дня два на фрегате, уехал в Николаевск, куда должна была идти и шкуна «Восток» для доставления его
со свитою в Аян на Охотском море. На этой шкуне
я и отправился с фрегата, и с радостью, что возвращаюсь домой, и не без грусти, что должен расстаться с этим кругом отличных людей и товарищей.
— Вы, вероятно, испугались перспективы провести
со мной скучных полчаса? Теперь вы искупите свою вину и неделикатность тем, что проскучаете
со мной целый час… Да, да, Александр просил сейчас же известить его, как вы
приедете, — он теперь в своем банке, — а
я нарочно пошлю за ним через час. Что, испугались?
И вот вдруг
мне тогда в ту же секунду кто-то и шепни на ухо: «Да ведь завтра-то этакая, как
приедешь с предложением руки, и не выйдет к тебе, а велит кучеру
со двора тебя вытолкать.
— А и убирайся откуда
приехал! Велю тебя сейчас прогнать, и прогонят! — крикнула в исступлении Грушенька. — Дура, дура была
я, что пять лет себя мучила! Да и не за него себя мучила вовсе,
я со злобы себя мучила! Да и не он это вовсе! Разве он был такой? Это отец его какой-то! Это где ты парик-то себе заказал? Тот был сокол, а это селезень. Тот смеялся и
мне песни пел… А я-то, я-то пять лет слезами заливалась, проклятая
я дура, низкая
я, бесстыжая!
— Хорошо-с. Правду сказать, — продолжал он
со вздохом, — у купцов, например, то есть, нашему брату лучше. У купцов нашему брату оченно хорошо. Вот к нам вечор
приехал купец из Венёва, — так
мне его работник сказывал… Хорошо, неча сказать, хорошо.
Ах, если б вы в самом деле
приехали,
я не знаю, что
со мною бы было.
На святках староста опять
приехал и объявил, что Ольга Порфирьевна уж кончается.
Я в это время учился в Москве, но на зимнюю вакацию
меня выпросили в Заболотье. Матушка в несколько минут собралась и вместе с отцом и
со мной поехала в Уголок.
Я всегда чувствовал большое несоответствие между
мной и стилем Браницких, хотя графиня Браницкая, светски умная и с большим шармом, была
со мной очень мила и тогда, когда
я был уже марксистом и
приезжал после споров с Луначарским.
Я приехал на Запад
со своими русскими идеями.
— А Полуянов? Вместе с мельником Ермилычем
приехал, потребовал сейчас водки и хвалится, что засудит
меня, то есть за мое показание тогда на суде.
Мне, говорит, нечего терять… Попадья
со страхов убежала в суседи, а
я вот сижу с ними да слушаю. Конечно, во-первых,
я нисколько его не боюсь, нечестивого Ахава, а во-вторых, все-таки страшно…
Лопахин. Леонид Андреич
со мной приехал, он идет…
Лекарство
со мною хотя всегда ездило в запасе, но, по пословице: на всякого мудреца довольно простоты, — против бреду
я себя не предостерег, и оттого голова моя,
приехав на почтовый стан, была хуже болвана.
Я и теперь тебя за деньги
приехал всего купить, ты не смотри, что
я в таких сапогах вошел, у
меня денег, брат, много, всего тебя и
со всем твоим живьем куплю… захочу, всех вас куплю!
Странное дело! Таня
со мной прощается, а
я в ее прощайвижу зарю отрадного свидания! И так ясно вижу эту звездочку, что теперь сам прошу
приехать прямо в Аннушкину комнату.
Мне кажется, что
я просто с ума сошел, —
меня отталкивают, а
я убеждаюсь, что — ближе, нежели когда-нибудь, и все мечтаю!..
Скоро оттуда
приедет Н.
Я. Балакшин, он
мне подробно все расскажет, часто видается с моими домашними. — Попеняйте Ротчеву, что он сюда не заехал;
со мной считаться визитами нельзя —
я бы давно посетил всех в Восточной Сибири, но, к сожалению, она вне окружности круга, описанного комитетом гг. министров, который, верно по ошибке, взял радиус в 30 верст. Уж лучше бы в 20, тогда было бы по версте на каждый год и было бы понятно.
Начнем с Викторыча. От него
я не имею писем, но знаю от сестер Бестужевых, что он и не думает возвращаться, а хочет действовать на каком-то прииске в Верхнеудинском округе. Что-то не верится. Кажется, это у него маленькое сумасшествие. Бестужевы видели его в Иркутске — они
приехали в Москву в конце октября, простились совсем с Селенгинском, где без Николая уже не приходилось им оставаться. Брат их Михайло покамест там, но, может быть,
со временем тоже с семьей своей переселится в Россию.
В Петербурге навещал
меня, больного, Константин Данзас. Много говорил
я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал
мне, что раз как-то, во время последней его болезни,
приехала У. К. Глинка, сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может принять. Вскоре потом
со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
— Студент Каетан Слободзиньский с Волыня, — рекомендовал Розанову Рациборский, — капитан Тарас Никитич Барилочка, — продолжал он, указывая на огромного офицера, — иностранец Вильгельм Райнер и мой дядя, старый офицер бывших польских войск, Владислав Фомич Ярошиньский. С последним и вы, Арапов, незнакомы: позвольте вас познакомить, — добавил Рациборский и тотчас же пояснил: — Мой дядя соскучился обо
мне, не вытерпел, пока
я возьму отпуск, и вчера
приехал на короткое время в Москву, чтобы повидаться
со мною.
К обеду, о котором, как
я заметил, заранее хлопотали тетушки, все воротились из Неклюдова; даже
приехали бабушкины племянницы
со старшими детьми.
—
Я вот к вам поэтому, полковник, и
приехал: не можете ли вы узнать, за что
я, собственно, обвинен и что, наконец,
со мной хотят делать?
— Благодарю вас, что вы
приехали ко
мне, — говорила m-me Фатеева, привставая немного
со своих кресел, и сама при этом несколько покраснела в лице.
—
Я надеюсь, что вы
приехали разделить
со мной тяжелое бремя службы, — сказал он.
— Ехать-то
мне, — начал Павел, — вот ты хоть и не хочешь быть
мне отцом, но
я все-таки тебе откроюсь: та госпожа, которая жила здесь
со мной, теперь — там, ухаживает за больным, умирающим мужем.
Приеду я туда, и мы никак не утерпим, чтобы не свидеться.
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте
со мной ехать к Александре Григорьевне… Она
мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у
меня не был!» У нее сын ее теперь
приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его
приехали; там пропасть теперь молодежи.
В эту минуту жертвой старика был один маленький, кругленький и чрезвычайно опрятный немчик,
со стоячими, туго накрахмаленными воротничками и с необыкновенно красным лицом,
приезжий гость, купец из Риги, Адам Иваныч Шульц, как узнал
я после, короткий приятель Миллеру, но не знавший еще старика и многих из посетителей.
То есть заплачу за тебя;
я уверен, что он прибавил это нарочно.
Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы
приехали. Князь взял особую комнату и
со вкусом и знанием дела выбрал два-три блюда. Блюда были дорогие, равно как и бутылка тонкого столового вина, которую он велел принести. Все это было не по моему карману.
Я посмотрел на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
В одно время
со мной приехал и Алеша… прощаться.
— Чего же ты-то плачешь? — сказала ему Наташа, — что разлучаешься
со мной? Да надолго ли? В июне
приедешь?
Помню,
я еще тогда
приехал к себе в деревню с гуманными целями и, разумеется, скучал на чем свет стоит; и вы не поверите, что тогда случилось
со мною?
— Ну… сделать… или, как это… уступить… Господи, боже мой! да что же это за несчастие на
меня!
Я так всегда тебя уважала, да и ты всегда
со мной «по-родственному» был… и вдруг такой разговор! Право, хоть бы наши поскорее
приехали, а то ты
меня точно в плен взял!
— Из Петербурга
приехать изволили? — любезничал
со мной Промптов.
Промаявшись, покуда было светло, в бесплодной борьбе
со стихиями,
я приехал наконец на станцию, на которой предстояло
мне ночевать.
Однако, как бы ты думал? говорил он, говорил
со мною, да вдруг, так, знаешь, в скобках, и дал
мне почувствовать, что ему такой-то действительный статский советник Стрекоза внучатным братом приходится, а княгиня, дескать, Оболдуй-Тараканова друг детства с его женою, а вчера, дескать, у них раут был, баронесса Оксендорф
приезжала…
Хотя в Петербург он
приезжал довольно часто, но
со мной уже не видался. По-видимому, деятельность моя была ему не по нраву, и хотя он не выражал по этому поводу своих мнений с обычною в таких случаях ненавистью (все-таки старый товарищ!), но в глубине души, наверное, причислял
меня к разряду неблагонадежных элементов.
Те ему не верят и смеются, а он сказывает, как он жил, и в каретах ездил, и из публичного сада всех штатских господ вон прогонял, и один раз к губернаторше голый
приехал, «а ныне, — говорит, —
я за свои своеволия проклят и вся моя натура окаменела, и
я ее должен постоянно размачивать, а потому подай
мне водки! —
я за нее денег платить не имею, но зато
со стеклом съем».
— Нет,
я один. Mademoiselle Полина сюда переехала. Мать ее умерла. Она думает здесь постоянно поселиться, и
я уж кстати
приехал проводить ее, — отвечал рассеянно князь и приостановился немного в раздумье. — Не свободны ли вы сегодня? — вдруг начал он, обращаясь к Калиновичу. — Не хотите ли
со мною отобедать в кабачке, а после съездим к mademoiselle Полине. Она живет на даче за Петергофом — прелестнейшее местоположение, какое когда-либо создавалось в божьем мире.
Я приеду сам и
со всем вашим потрохом окормлю вас этой дрянью.
— Помню, как ты вдруг сразу в министры захотел, а потом в писатели. А как увидал, что к высокому званию ведет длинная и трудная дорога, а для писателя нужен талант, так и назад. Много вашей братьи
приезжают сюда с высшими взглядами, а дела своего под носом не видят. Как понадобится бумагу написать — смотришь, и того…
Я не про тебя говорю: ты доказал, что можешь заниматься, а
со временем и быть чем-нибудь. Да скучно, долго ждать. Мы вдруг хотим; не удалось — и нос повесили.
При обращенных
со всех сторон на
меня взглядах и при ярком блеске солнца на моих пуговицах, кокарде шляпы и шпаге
я приехал на Кузнецкий мост и остановился подле магазина картин Дациаро.
— Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, — от души сказал Александров. — Но
я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей сестры — управляющий гостиницы Фальц-Фейна, что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил
со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же поехал к моей маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее
приехала сюда и захватила бы с собою какое-нибудь штатское платье. А
я добровольно пойду в карцер и буду ждать.
Вот-с,
я ее на руках носил, с ней, десятилетней, мазурку танцевал, сегодня она
приехала, натурально лечу обнять, а она
мне со второго слова объявляет, что бога нет.