Неточные совпадения
Молитвы Иисусовой
Не сотворив, уселися
У земского стола,
Налой и крест поставили,
Привел наш поп, отец Иван
К присяге понятых.
Искали, искали они князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да, спасибо, случился тут пошехонец-слепород, который эти три сосны как свои пять пальцев знал. Он вывел их на торную дорогу и
привел прямо
к князю на двор.
И вот вожделенная минута наступила. В одно прекрасное утро, созвавши будочников, он
привел их
к берегу реки, отмерил шагами пространство, указал глазами на течение и ясным голосом произнес...
Еще во времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и
привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма
к другу о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
— Одного
привез, водой отлил, — проговорил ездивший за ним помещик, подходя
к Свияжскому. — Ничего, годится.
Приказчик, ездивший
к купцу, приехал и
привез часть денег за пшеницу. Условие с дворником было сделано, и по дороге приказчик узнал, что хлеб везде застоял в поле, так что неубранные свои 160 копен было ничто в сравнении с тем, что было у других.
И действительно, на это дело было потрачено и тратилось очень много денег и совершенно непроизводительно, и всё дело это, очевидно, ни
к чему не могло
привести.
— Да, это
приводит меня
к цели моего разговора, — сказал он, с усилием успокоиваясь.
— Барыня, голубушка! — заговорила няня, подходя
к Анне и целуя ее руки и плечи. — Вот Бог
привел радость нашему новорожденному. Ничего-то вы не переменились.
— Хорошо, хорошо. Ах, да! — вдруг обратилась она
к хозяйке, — хороша я… Я и забыла… Я вам
привезла гостя. Вот и он.
Попытка развода могла
привести только
к скандальному процессу, который был бы находкой для врагов, для клеветы и унижения его высокого положения в свете.
Из театра Степан Аркадьич заехал в Охотный ряд, сам выбрал рыбу и спаржу
к обеду и в 12 часов был уже у Дюссо, где ему нужно было быть у троих, как на его счастье, стоявших в одной гостинице: у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего из-за границы, у нового своего начальника, только что поступившего на это высшее место и ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его непременно
привезти обедать.
Но это говорили его вещи, другой же голос в душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с собой сделать всё возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел
к углу, где у него стояли две пудовые гири, и стал гимнастически поднимать их, стараясь
привести себя в состояние бодрости. За дверью заскрипели шаги. Он поспешно поставил гири.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал, что
приведет жену, но теперь, дав себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он решил, что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не ходила
к больному. «За что ей мучаться, как я?» подумал он.
― Ну, так поедем
к Анне. Сейчас? А? Она дома. Я давно обещал ей
привезти тебя. Ты куда собирался вечером?
«Один раз увидать ее и потом зарыться, умереть», думал он и, делая прощальные визиты, высказал эту мысль Бетси. С этим посольством Бетси ездила
к Анне и
привезла ему отрицательный ответ.
«И разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку,
приводя его
к знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться
к тому, что всем известно?»
— Нет, — перебила его графиня Лидия Ивановна. — Есть предел всему. Я понимаю безнравственность, — не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла понять того, что
приводит женщин
к безнравственности, — но я не понимаю жестокости,
к кому же?
к вам! Как оставаться в том городе, где вы? Нет, век живи, век учись. И я учусь понимать вашу высоту и ее низость.
«Разумеется», сказал он себе, как будто логический, продолжительный и ясный ход мысли
привел его
к несомненному заключению.
Когда Татарин явился со счетом в двадцать шесть рублей с копейками и с дополнением на водку, Левин, которого в другое время, как деревенского жителя,
привел бы в ужас счет на его долю в четырнадцать рублей, теперь не обратил внимания на это, расплатился и отправился домой, чтобы переодеться и ехать
к Щербацким, где решится его судьба.
— Поезжай с этой же запиской в деревню
к графине Вронской, знаешь? И тотчас же
привези ответ, — сказала она посланному.
Левин видел, что так и не найдет он связи жизни этого человека с его мыслями. Очевидно, ему совершенно было всё равно,
к чему
приведет его рассуждение; ему нужен был только процесс рассуждения. И ему неприятно было, когда процесс рассуждения заводил его в тупой переулок. Этого только он не любил и избегал, переводя разговор на что-нибудь приятно-веселое.
Как убившийся ребенок, прыгая,
приводит в движенье свои мускулы, чтобы заглушить боль, так для Алексея Александровича было необходимо умственное движение, чтобы заглушить те мысли о жене, которые в ее присутствии и в присутствии Вронского и при постоянном повторении его имени требовали
к себе внимания.
Сережа, сияя глазами и улыбкой и держась одною рукой за мать, другою за няню, топотал по ковру жирными голыми ножками. Нежность любимой няни
к матери
приводила его в восхищенье.
То она ужасалась на это равнодушие, то радовалась тому, что
привело ее
к этому равнодушию.
И он задумался. Вопрос о том, выйти или не выйти в отставку,
привел его
к другому, тайному, ему одному известному, едва ли не главному, хотя и затаенному интересу всей его жизни.
Послали
к Степану Аркадьичу,
привезли рубашку; она была невозможно широка и коротка.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь приехать
к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы
привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
С тех пор как я живу и действую, судьба как-то всегда
приводила меня
к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние!
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему дни и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или дать им средство додраться, но он сам в себе чувствовал желание скорее как можно
привести дела
к концу; до тех пор ему казалось все неспокойно и неловко; все-таки приходила мысль: что души не совсем настоящие и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее с плеч.
В то время, когда Самосвистов подвизался в лице воина, юрисконсульт произвел чудеса на гражданском поприще: губернатору дал знать стороною, что прокурор на него пишет донос; жандармскому чиновнику дал знать, <что> секретно проживающий чиновник пишет на него доносы; секретно проживавшего чиновника уверил, что есть еще секретнейший чиновник, который на него доносит, — и всех
привел в такое положение, что
к нему должны были обратиться за советами.
— Хорошо, я тебе
привезу барабан. Такой славный барабан, этак все будет: туррр… ру… тра-та-та, та-та-та… Прощай, душенька! прощай! — Тут поцеловал он его в голову и обратился
к Манилову и его супруге с небольшим смехом, с каким обыкновенно обращаются
к родителям, давая им знать о невинности желаний их детей.
Он никак не мог предвидеть, чтобы мнение, им незадолго изъявленное,
привело его
к такому быстрому осуществленью на деле.
— Поставь самовар, слышишь, да вот возьми ключ да отдай Мавре, чтобы пошла в кладовую: там на полке есть сухарь из кулича, который
привезла Александра Степановна, чтобы подали его
к чаю!..
В другой раз Александра Степановна приехала с двумя малютками и
привезла ему кулич
к чаю и новый халат, потому что у батюшки был такой халат, на который глядеть не только было совестно, но даже стыдно.
— Я уж знала это: там все хорошая работа. Третьего года сестра моя
привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она, заглянувши
к нему в шкатулку. И в самом деле, гербовой бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не на чем.
Я плачу… если вашей Тани
Вы не забыли до сих пор,
То знайте: колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение
к летам…
А нынче! — что
к моим ногам
Вас
привело? какая малость!
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства разделяя,
Я музу резвую
привелНа шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров;
И
к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как вакханочка резвилась,
За чашей пела для гостей,
И молодежь минувших дней
За нею буйно волочилась,
А я гордился меж друзей
Подругой ветреной моей.
Минуты две они молчали,
Но
к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она в волненье
привелаДавно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю.
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт
привел меня
к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом.
Но не слышал никто из них, какие «наши» вошли в город, что
привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие
к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни дается чувствовать человеку.
Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход.
К вечеру
привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном.
Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной
к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью
привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
Я
к тебе два раза
приводил Зосимова.
Соня бросилась было удерживать Катерину Ивановну; но когда Амалия Ивановна вдруг закричала что-то про желтый билет, Катерина Ивановна отпихнула Соню и пустилась
к Амалии Ивановне, чтобы немедленно
привести свою угрозу, насчет чепчика, в исполнение.
Сам ты описал его, как мономана, когда меня
к нему
привел…
Конечно, я твердо уверена, что Дуня слишком умна и, кроме того, и меня и тебя любит… но уж не знаю,
к чему все это
приведет.
Огудалова. Я
к вам
привезла дочь, Юлий Капитоныч; вы мне скажите, где моя дочь!
Какие вещи — рублей пятьсот стоят. «Положите, говорит, завтра поутру в ее комнату и не говорите, от кого». А ведь знает, плутишка, что я не утерплю — скажу. Я его просила посидеть, не остался; с каким-то иностранцем ездит, город ему показывает. Да ведь шут он, у него не разберешь, нарочно он или вправду. «Надо, говорит, этому иностранцу все замечательные трактирные заведения показать!» Хотел
к нам
привезти этого иностранца. (Взглянув в окно.) А вот и Мокий Парменыч! Не выходи, я лучше одна с ним потолкую.
Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично приведшее меня
к Пугачеву, подавало мне случай
привести в действо мое намерение. Я решился им воспользоваться и, не успев обдумать то, на что решался, отвечал на вопрос Пугачева...