Неточные совпадения
Попеременно они то трепещут, то торжествуют, и чем
сильнее дает себя
чувствовать унижение, тем жестче и мстительнее торжество.
И, несмотря на то, он
чувствовал, что тогда, когда любовь его была
сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он не
чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана.
При этих словах глаза братьев встретились, и Левин, несмотря на всегдашнее и теперь особенно
сильное в нем желание быть в дружеских и, главное, простых отношениях с братом,
почувствовал, что ему неловко смотреть на него. Он опустил глаза и не знал, что сказать.
Честолюбивые планы его опять отступили на задний план, и он,
чувствуя, что вышел из того круга деятельности, в котором всё было определено, отдавался весь своему чувству, и чувство это всё
сильнее и
сильнее привязывало его к ней.
«Боже мой, что я сделал! Господи Боже мой! Помоги мне, научи меня», говорил Левин, молясь и вместе с тем
чувствуя потребность
сильного движения, разбегаясь и выписывая внешние и внутренние круги.
Мысли эти томили и мучали его то слабее, то
сильнее, но никогда не покидали его. Он читал и думал, и чем больше он читал и думал, тем дальше
чувствовал себя от преследуемой им цели.
Он
чувствовал, что Яшвин один, несмотря на то, что, казалось, презирал всякое чувство, — один, казалось Вронскому, мог понимать ту
сильную страсть, которая теперь наполнила всю его жизнь.
Алексей Александрович, столь
сильный человек в государственной деятельности, тут
чувствовал себя бессильным.
— Иди, иди, Стива! — крикнул Левин,
чувствуя, как сердце у него начинает
сильнее биться и как вдруг, как будто какая-то задвижка отодвинулась в его напряженном слухе, все звуки, потеряв меру расстояния, беспорядочно, но ярко стали поражать его.
Нынче
сильнее, чем когда-нибудь, Сережа
чувствовал приливы любви к ней и теперь, забывшись, ожидая отца, изрезал весь край стола ножичком, блестящими глазами глядя пред собой и думая о ней.
Чувство это теперь было еще
сильнее, чем прежде; еще менее, чем прежде, он
чувствовал себя способным понять смысл смерти, и еще ужаснее представлялась ему ее неизбежность; но теперь, благодаря близости жены, чувство это не приводило его в отчаяние: он, несмотря на смерть,
чувствовал необходимость жить и любить.
Он
чувствовал себя невыразимо несчастным теперь оттого, что страсть его к Анне, которая охлаждалась, ему казалось, в последнее время, теперь, когда он знал, что навсегда потерял ее, стала
сильнее, чем была когда-нибудь.
Она
чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни старалась, она не будет
сильнее самой себя.
Ему приятно было
чувствовать эту легкую боль в
сильной ноге, приятно было мышечное ощущение движений своей груди при дыхании.
Он
чувствовал, что любовь спасала его от отчаяния и что любовь эта под угрозой отчаяния становилась еще
сильнее и чище.
— Нет, — перебил он и невольно, забывшись, что он этим ставит в неловкое положение свою собеседницу, остановился, так что и она должна была остановиться. — Никто больше и
сильнее меня не
чувствует всей тяжести положения Анны. И это понятно, если вы делаете мне честь считать меня за человека, имеющего сердце. Я причиной этого положения, и потому я
чувствую его.
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он
сильный любитель музыки и удивительно
чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая
чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было.
Бедная Софья Ивановна не знала совершенно, что ей делать. Она
чувствовала сама, между каких
сильных огней себя поставила. Вот тебе и похвасталась! Она бы готова была исколоть за это иголками глупый язык.
— Я, признаюсь, тоже, — произнесла не без удивления просто приятная дама и
почувствовала тут же
сильное желание узнать, что бы такое могло здесь скрываться. Она даже произнесла с расстановкой: — А что ж, вы полагаете, здесь скрывается?
Кроме страстного влечения, которое он внушал мне, присутствие его возбуждало во мне в не менее
сильной степени другое чувство — страх огорчить его, оскорбить чем-нибудь, не понравиться ему: может быть, потому, что лицо его имело надменное выражение, или потому, что, презирая свою наружность, я слишком много ценил в других преимущества красоты, или, что вернее всего, потому, что это есть непременный признак любви, я
чувствовал к нему столько же страху, сколько и любви.
Он не старался уяснить самому себе свою мысль, но он
чувствовал, что ему хотелось удержать то блаженное время чем-нибудь более
сильным, нежели память; ему хотелось вновь осязать близость своей Марии, ощутить ее теплоту и дыхание, и ему уже чудилось, как будто над ним…
— Полноте, что вы! — воскликнул Самгин, уверенно
чувствуя себя человеком более значительным и
сильным, чем гость его. — Я слушал с глубоким интересом. И, говоря правду, мне очень приятно, лестно, что вы так…
Он не слышал, что где-то в доме хлопают двери чаще или
сильнее, чем всегда, и не
чувствовал, что смерть Толстого его огорчила. В этот день утром он выступал в суде по делу о взыскании семи тысяч трехсот рублей, и ему показалось, что иск был признан правильным только потому, что его противник защищался слабо, а судьи слушали дело невнимательно, решили торопливо.
Испугав хоть и плохонького, но все-таки человека, Самгин
почувствовал себя
сильным. Он сел рядом с Лидией и смело заговорил...
Слушая все более оживленную и уже горячую речь Прейса, Клим не возражал ему, понимая, что его, Самгина, органическое сопротивление идеям социализма требует каких-то очень
сильных и веских мыслей, а он все еще не находил их в себе, он только
чувствовал, что жить ему было бы значительно легче, удобнее, если б социалисты и противники их не существовали.
Дронов не возразил ему. Клим понимал, что Дронов выдумывает, но он так убедительно спокойно рассказывал о своих видениях, что Клим
чувствовал желание принять ложь как правду. В конце концов Клим не мог понять, как именно относится он к этому мальчику, который все
сильнее и привлекал и отталкивал его.
Затем все примолкло, и в застывшей тишине Клим еще
сильнее почувствовал течение неоформленной мысли.
Но скоро Самгин
почувствовал, что эта скромная женщина в чем-то
сильнее или умнее его.
Он вызывал у Клима впечатление человека смущенного, и Климу приятно было
чувствовать это, приятно убедиться еще раз, что простая жизнь оказалась
сильнее мудрых книг, поглощенных братом.
Дождь шуршал листвою все
сильнее, настойчивей, но, не побеждая тишины, она чувствовалась за его однотонным шорохом. Самгин
почувствовал, что впечатления последних месяцев отрывают его от себя с силою, которой он не может сопротивляться. Хорошо это или плохо? Иногда ему казалось, что — плохо. Гапон, бесспорно, несчастная жертва подчинения действительности, опьянения ею. А вот царь — вне действительности и, наверное, тоже несчастен…
Темнота легко подсказывала злые слова, Самгин снизывал их одно с другим, и ему была приятна работа возбужденного чувства, приятно насыщаться гневом. Он
чувствовал себя
сильным и, вспоминая слова жены, говорил ей...
Прежде Вера прятала свои тайны, уходила в себя, царствуя безраздельно в своем внутреннем мире, чуждаясь общества,
чувствуя себя
сильнее всех окружающих. Теперь стало наоборот. Одиночность сил, при первом тяжелом опыте, оказалась несостоятельною.
С мыслью о письме и сама Вера засияла опять и приняла в его воображении образ какого-то таинственного, могучего, облеченного в красоту зла, и тем еще
сильнее и язвительнее казалась эта красота. Он стал
чувствовать в себе припадки ревности, перебирал всех, кто был вхож в дом, осведомлялся осторожно у Марфеньки и бабушки, к кому они все пишут и кто пишет к ним.
И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не изменял своей семье, своей группе, не врастал в чужую почву, все
чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто, в часы досуга от работ и отрезвления от новых и
сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с собой туда, в свою Малиновку…
Что-то было такое серьезное и твердое в выражении старика, что ямщик,
почувствовав, что он имеет дело с
сильным человеком, несколько смутился, но не показывал этого и, стараясь не замолчать и не осрамиться перед прислушивающейся публикой, быстро отвечал...
Привалов
чувствовал, что у нее от слишком
сильного возбуждения руки и ноги не повиновались и точно мешали, когда хотелось вспорхнуть и улететь под звуки доносившейся из главной залы музыки.
Трудовая, почти бедная обстановка произвела на Василия Назарыча
сильное впечатление, досказав ему то, чего он иногда не понимал в дочери. Теперь, как никогда, он
чувствовал, что Надя не вернется больше в отцовский дом, а будет жить в том мирке, который создала себе сама.
Иногда девушка выражалась слишком резко о самых близких людях, и Привалов не мог не
чувствовать, что она находится под чьим-то исключительным, очень
сильным влиянием и многого не досказывает.
Россия в этот грозный час мировой истории
почувствовала себя
сильной, а не слабой, призванной помогать другим.
В этом месте защитника прервал довольно
сильный аплодисмент. В самом деле, последние слова свои он произнес с такою искренне прозвучавшею нотой, что все
почувствовали, что, может быть, действительно ему есть что сказать и что то, что он скажет сейчас, есть и самое важное. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил «очистить» залу суда, если еще раз повторится «подобный случай». Все затихло, и Фетюкович начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не тем, которым говорил до сих пор.
— Не только говорил, но это, может быть, всего
сильнее убивало его. Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, — с жаром ответил Алеша,
чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. — Но разве вы… про эти деньги знаете? — прибавил он и вдруг осекся.
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул
сильный ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг
почувствовал тяжесть в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу своему,
почувствовал, что не могу двинуться с места. Я медленно погружался в воду.
Он
чувствовал, что он
сильней других самцов, и потому отвечал на каждый брошенный ему вызов.
Это все равно, как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», так ведь тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо
чувствуешь, так вот то же самое, только в тысячу раз
сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется; и как это спокойно
чувствуешь, а не то, что сердце стучит, нет, это уж тревога была бы, этого не
чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать очень легко.
Вера Павловна, слушая такие звуки, смотря на такое лицо, стала думать, не вовсе, а несколько, нет не несколько, а почти вовсе думать, что важного ничего нет, что она приняла за
сильную страсть просто мечту, которая рассеется в несколько дней, не оставив следа, или она думала, что нет, не думает этого, что
чувствует, что это не так? да, это не так, нет, так, так, все тверже она думала, что думает это, — да вот уж она и в самом деле вовсе думает это, да и как не думать, слушая этот тихий, ровный голос, все говорящий, что нет ничего важного?
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я
чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «
сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
Люди обыкновенно вспоминают о первой молодости, о тогдашних печалях и радостях немного с улыбкой снисхождения, как будто они хотят, жеманясь, как Софья Павловна в «Горе от ума», сказать: «Ребячество!» Словно они стали лучше после,
сильнее чувствуют или больше.
Как же мне было признаться, как сказать Р. в январе, что я ошибся в августе, говоря ей о своей любви. Как она могла поверить в истину моего рассказа — новая любовь была бы понятнее, измена — проще. Как мог дальний образ отсутствующей вступить в борьбу с настоящим, как могла струя другой любви пройти через этот горн и выйти больше сознанной и
сильной — все это я сам не понимал, а
чувствовал, что все это правда.
Я всегда
сильнее чувствовал Бога-Сына, Христа-Богочеловека, Бога человечного, чем Бога-Силу, Бога-Творца.
В последнее время я опять остро
чувствую два начала в себе: с одной стороны, аристократическое начало, аристократическое понимание личности и творческой свободы; с другой стороны,
сильное чувство исторической судьбы, не допускающее возврата назад, и социалистические симпатии, вытекающие из религиозного источника.