Неточные совпадения
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему
казалось, глупую и
смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.
Как они делают, бог их ведает:
кажется, и не очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь
смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
От него отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, кого, как ей
показалось теперь, она знала, смутно помнила с детства. Он смотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних
смешных страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего — ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи, — она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича...
Соня остановилась в сенях у самого порога, но не переходила за порог и глядела как потерянная, не сознавая,
казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и
смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о
смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
— Может быть, они
кажутся вам
смешными?
— Ну, пусть не так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу
казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и
смешных анекдотов, но рассказывал не смеясь, а как бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
— Вы — как гимназисты. Вам
кажется, что вы сделали революцию, получили эту
смешную вашу Думу и — уже взрослые люди, уже европейцы, уже можете сжечь учебники, чтоб забыть, чему учились?
Он ощущал позыв к женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал
смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана,
казалось, что этот дом уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми запахами, на панелях, у дверей сидели и стояли очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось настроение усталости.
Наблюдая за его действиями, Самгин подумал, что раньше все это
показалось бы ему
смешным и не достойным человека, которому, вероятно, не менее пятидесяти лет, а теперь вот, вспомнив полковника Васильева, он невольно и сочувственно улыбнулся дяде Мише.
И
смешная печаль о фарфоровом трубочисте и все в этой девочке
казалось Климу фальшивым. Он смутно подозревал, что она пытается показать себя такой же особенной, каков он, Клим Самгин.
Тогда этот петушиный крик
показался Климу
смешным, а теперь носатая девица с угрями на лице
казалась ему несправедливо обиженной и симпатичной не только потому, что тихие, незаметные люди вообще были приятны: они не спрашивали ни о чем, ничего не требовали.
Она
казалась еще более искаженной театральностью и более
смешной в ее преклонении пред знаменитыми женщинами.
Белое лицо ее
казалось осыпанным мукой, голубовато-серые, жидкие глаза прятались в розовых подушечках опухших век, бесцветные брови почти невидимы на коже очень выпуклого лба, льняные волосы лежали на черепе, как приклеенные, она заплетала их в
смешную косичку, с желтой лентой в конце.
Три группы людей, поднимавших колокол, охали, вздыхали и рычали. Повизгивал блок, и что-то тихонько трещало на колокольне, но
казалось, что все звуки гаснут и вот сейчас наступит торжественная тишина. Клим почему-то не хотел этого, находя, что тут было бы уместно языческое ликование, буйные крики и даже что-нибудь
смешное.
— Нехаева? Она —
смешная, впрочем — тоже интересная. Помешалась на французских декадентах. А вот Спивак — это, брат, фигура! Ее трудно понять. Туробоев ухаживает за ней и,
кажется, не безнадежно. А впрочем — не знаю…
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных глаз. Климу
казалось, что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти
смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
— Нет, не нахожу
смешным, — повторил он ужасно серьезно, — не можете же вы не ощущать в себе крови своего отца?.. Правда, вы еще молоды, потому что… не знаю…
кажется, не достигшему совершенных лет нельзя драться, а от него еще нельзя принять вызов… по правилам… Но, если хотите, тут одно только может быть серьезное возражение: если вы делаете вызов без ведома обиженного, за обиду которого вы вызываете, то тем самым выражаете как бы некоторое собственное неуважение ваше к нему, не правда ли?
— Упрекаю себя тоже в одном
смешном обстоятельстве, — продолжал Версилов, не торопясь и по-прежнему растягивая слова, —
кажется, я, по скверному моему обычаю, позволил себе тогда с нею некоторого рода веселость, легкомысленный смешок этот — одним словом, был недостаточно резок, сух и мрачен, три качества, которые,
кажется, также в чрезвычайной цене у современного молодого поколения… Одним словом, дал ей повод принять меня за странствующего селадона.
— Ну, я вам скажу это прямо, потому что считаю вас за величайший ум… Мне всегда
казалось в вас что-то
смешное.
И это обхождение стола и пожимание рук всем присутствующим, хотя с большинством из них он никогда не разговаривал,
показалось ему нынче особенно неприятным и
смешным.
Бахарев сегодня был в самом хорошем расположении духа и встретил Привалова с веселым лицом. Даже болезнь, которая привязала его на целый месяц в кабинете,
казалась ему забавной, и он называл ее собачьей старостью. Привалов вздохнул свободнее, и у него тоже гора свалилась с плеч. Недавнее тяжелое чувство разлетелось дымом, и он весело смеялся вместе с Василием Назарычем, который рассказал несколько
смешных историй из своей тревожной, полной приключений жизни.
Привалову больше не
казались странными ни кабинет Ляховского, ни сам он, ни его
смешные выходки, — он как-то сразу освоился со всем этим.
— Разница в том, что у этих детей все средства в руках для выполнения их так нужно. Но ведь это только со стороны
кажется странным, а если стать на точку зрения отца — пожалуй,
смешного ничего и нет.
— Добрые вести не лежат на месте! — весело проговорила высокая, полная женщина,
показываясь в дверях спальни; за ее плечом виднелось розовое бойкое лицо Верочки, украшенное на лбу
смешным хохолком.
Он сразу повеселел, и многое, что его мучило еще так недавно,
показалось ему просто
смешным.
— И заметил ты, Смуров, что в средине зимы, если градусов пятнадцать или даже восемнадцать, то
кажется не так холодно, как например теперь, в начале зимы, когда вдруг нечаянно ударит мороз, как теперь, в двенадцать градусов, да еще когда снегу мало. Это значит, люди еще не привыкли. У людей все привычка, во всем, даже в государственных и в политических отношениях. Привычка — главный двигатель. Какой
смешной, однако, мужик.
— То есть не
смешной, это ты неправильно. В природе ничего нет
смешного, как бы там ни
казалось человеку с его предрассудками. Если бы собаки могли рассуждать и критиковать, то наверно бы нашли столько же для себя
смешного, если не гораздо больше, в социальных отношениях между собою людей, их повелителей, — если не гораздо больше; это я повторяю потому, что я твердо уверен, что глупостей у нас гораздо больше. Это мысль Ракитина, мысль замечательная. Я социалист, Смуров.
Как только появился огонь, таза тоже пришел в себя; он испуганно озирался по сторонам и имел вид сумасшедшего. В другое время он
показался бы
смешным.
Вечером явился квартальный и сказал, что обер-полицмейстер велел мне на словах объявить, что в свое время я узнаю причину ареста. Далее он вытащил из кармана засаленную итальянскую грамматику и, улыбаясь, прибавил: «Так хорошо случилось, что тут и словарь есть, лексикончика не нужно». Об сдаче и разговора не было. Я хотел было снова писать к обер-полицмейстеру, но роль миниатюрного Гемпдена в Пречистенской части
показалась мне слишком
смешной.
Наконец карета у крыльца. Тетеньки вылезают из нее и кланяются отцу, касаясь рукой до земли, а отец в это время крестит их; потом они ловят его руку, а он ловит их руки, так что никакого целования из этого взаимного ловления не выходит, а происходит клеванье носами, которое
кажется нам, детям, очень
смешным. Потом тетеньки целуют всех нас и торопливо суют нам в руки по прянику.
Наивным и
смешным казалось мне предположение гуманистов революции о революционной идиллии, о бескровной революции, в которой, наконец, обнаружится доброта человеческой природы и народных масс.
Этот рассказ мы слышали много раз, и каждый раз он
казался нам очень
смешным. Теперь, еще не досказав до конца, капитан почувствовал, что не попадает в настроение. Закончил он уже, видимо, не в ударе. Все молчали. Сын, весь покраснев и виновато глядя на студента, сказал...
Когда он пришел в первый раз, то сначала и он, и его походка, и его кургузая курточка, и белые воротнички с манжетами
показались нам необыкновенно
смешными.
Давешние «фантастические» мысли и опасения его (после разговора с Лебедевым)
казались ему теперь, при внезапных, но частых припоминаниях, таким несбыточным, невозможным и даже
смешным сном!
— Князь, — начал он опять, — там на меня теперь… по одному совершенно странному обстоятельству… и
смешному… и в котором я не виноват… ну, одним словом, это лишнее, — там на меня,
кажется, немножко сердятся, так что я некоторое время не хочу входить туда без зова.
— Но мне жаль, что вы отказываетесь от этой тетрадки, Ипполит, она искренна, и знаете, что даже самые
смешные стороны ее, а их много (Ипполит сильно поморщился), искуплены страданием, потому что признаваться в них было тоже страдание и… может быть, большое мужество. Мысль, вас подвигшая, имела непременно благородное основание, что бы там ни
казалось. Чем далее, тем яснее я это вижу, клянусь вам. Я вас не сужу, я говорю, чтобы высказаться, и мне жаль, что я тогда молчал…
Сомнения нет, что семейные мучения ее были неосновательны, причину имели ничтожную и до
смешного были преувеличены; но если у кого бородавка на носу или на лбу, то ведь так и
кажется, что всем только одно было и есть на свете, чтобы смотреть на вашу бородавку, над нею смеяться и осуждать вас за нее, хотя бы вы при этом открыли Америку.
Ничто не возбуждало моего сочувствия, и все рассказы разных анекдотов о соседях, видно очень
смешные, потому что все смеялись,
казались мне незанимательными и незабавными.
Зимний вид никольского замка, или дворца, напомнил мне великолепное угощение гостеприимного хозяина, и хотя тому прошло только несколько месяцев, но мне
казалось уже
смешным мое тогдашнее изумление и увлечение…
— Юмор — слово английское, — отвечал Павел не совсем твердым голосом, — оно означает известное настроение духа, при котором человеку
кажется все в более
смешном виде, чем другим.
Чтобы объяснить эти слова Клеопатры Петровны, я должен сказать, что она имела довольно странный взгляд на писателей; ей как-то
казалось, что они непременно должны были быть или люди знатные, в больших чинах, близко стоящие к государю, или, по крайней мере, очень ученые, а тут Вихров, очень милый и дорогой для нее человек, но все-таки весьма обыкновенный, хочет сделаться писателем и пишет; это ей решительно
казалось заблуждением с его стороны, которое только может сделать его
смешным, а она не хотела видеть его нигде и ни в чем
смешным, а потому, по поводу этому, предполагала даже поговорить с ним серьезно.
Когда соображу теперь, что ты скоро собираешься быть мужем, то это мне теперь
кажется совершенно несбыточным, нелепым, извини меня, даже
смешным.
Как бы то ни было, на примере старого зáмка я узнал впервые истину, что от великого до
смешного один только шаг. Великое в зáмке поросло плющом, повиликой и мхами, а
смешное казалось мне отвратительным, слишком резало детскую восприимчивость, так как ирония этих контрастов была мне еще недоступна.
Ему
смешным и претенциозным
казалось их общее пристрастие к разным эгреткам, шарфикам, огромным поддельным камням, к перьям и обилию лент: в этом сказывалась какая-то тряпичная, безвкусная, домашнего изделия роскошь.
Но замечательно то, что не только князь Гальцин, но и все эти господа, расположившись здесь кто на окне, кто задравши ноги, кто за фортепьянами,
казались совсем другими людьми, чем на бульваре: не было этой
смешной надутости, высокомерности, которые они выказывали пехотным офицерам; здесь они были между своими в натуре, особенно Калугин и Гальцин, очень милыми, простодушными, веселыми и добрыми ребятами. Разговор шел о петербургских сослуживцах и знакомых.
Как могущественно все настроивало ум к мечтам, сердце к тем редким ощущениям, которые во всегдашней, правильной и строгой жизни
кажутся такими бесполезными, неуместными и
смешными отступлениями… да! бесполезными, а между тем в те минуты душа только и постигает смутно возможность счастья, которого так усердно ищут в другое время и не находят.
— А когда бы ты хоть раз искренно произвел в себе это обновление, которое тебе теперь, как я вижу,
кажется таким
смешным, так, может быть, и не пожелал бы учиться добывать золото, ибо понял бы, что для человека существуют другие сокровища.
— И все, мой друг, так делают. Сперва чай пьют, потом, кто привык завтракать — завтракают, а вот я не привык завтракать — и не завтракаю; потом обедают, потом вечерний чай пьют, а наконец, и спать ложатся. Что же!
кажется, в этом ни
смешного, ни предосудительного нет! Вот, если б я…
На обе руки он навязывал наручники, а на голове, на самом лбу, прикреплял перевязкой какой-то деревянный ящичек, так что
казалось, изо лба Исая Фомича выходит какой-то
смешной рог.
Горбатый Ефимушка
казался тоже очень добрым и честным, но всегда —
смешным, порою — блаженным, даже безумным, как тихий дурачок. Он постоянно влюблялся в разных женщин и обо всем говорил одними и теми же словами...