Неточные совпадения
Она опять вся забилась, как рыбка, треща
крыльями седла, выпростала передние ноги, но, не в силах
поднять зада, тотчас же замоталась и опять упала на бок.
Когда она
поднимала руки, широкие рукава взмахивались, точно
крылья, и получалось странное, жуткое противоречие между ее белой крылатой фигурой, наглой, вызывающей улыбкой прекрасного лица, мягким блеском ласковых глаз и бесстыдством слов, которые наивно выговаривала она.
Когда мы подходили к его клетке, он поспешно удалялся от нас, метался во все четыре угла, как будто отыскивая еще пятого, чтоб спрятаться; но когда мы уходили прочь, он бежал к двери, сердился,
поднимал ужасную возню, топал ногами, бил
крыльями в дверь, клевал ее — словом, так и просился, по характеру, в басни Крылова.
— Поживите — узнаете. Есть чувства, которые
поднимают нас от земли. Не беспокойтесь, у вас будут
крылья.
Я не помню, как дошел я до З. Не ноги меня несли, не лодка меня везла: меня
поднимали какие-то широкие, сильные
крылья. Я прошел мимо куста, где пел соловей, я остановился и долго слушал: мне казалось, он пел мою любовь и мое счастье.
Дядья, в одинаковых черных полушубках, приподняли крест с земли и встали под
крылья; Григорий и какой-то чужой человек, с трудом
подняв тяжелый комель, положили его на широкое плечо Цыганка; он пошатнулся, расставил ноги.
Мне случалось не раз, бродя рано по утрам, попадать нечаянно на место тетеревиного ночлега; в первый раз я был даже испуган: несколько десятков тетеревов вдруг, совершенно неожиданно, поднялись вверх столбом и осыпали меня снежною пылью, которую они
подняли снизу и еще более стряхнули сверху, задев
крыльями за ветви дерев, напудренных инеем.
Я видал по вечерним зарям, что дупели гоняются друг за другом, припрыгивают, распустив
крылья и
подняв веером свои хвостики, подобно токующим косачам или надувающимся индейским петухам.
Но и все его движения исполнены прелести: начнет ли он пить и, зачерпнув носом воды,
поднимет голову вверх и вытянет шею; начнет ли купаться, нырять и плескаться своими могучими
крыльями, далеко разбрасывая брызги воды, скатывающейся с его пушистого тела; начнет ли потом охорашиваться, легко и свободно закинув дугою назад свою белоснежную шею, поправляя и чистя носом на спине, боках и в хвосте смятые или замаранные перья; распустит ли
крыло по воздуху, как будто длинный косой парус, и начнет также носом перебирать в нем каждое перо, проветривая и суша его на солнце, — все живописно и великолепно в нем.
Наконец выбрали и накидали целые груды мокрой сети, то есть стен или
крыльев невода, показалась мотня, из длинной и узкой сделавшаяся широкою и круглою от множества попавшейся рыбы; наконец стало так трудно тащить по мели, что принуждены были остановиться, из опасения, чтоб не лопнула мотня;
подняв высоко верхние подборы, чтоб рыба не могла выпрыгивать, несколько человек с ведрами и ушатами бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в мешок, накладывали ее в свою посуду, выбегали на берег, вытряхивали на землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость груза, все дружно схватились за нижние и верхние подборы и с громким криком выволокли мотню на берег.
Он не договорил,
поднял ее и крепко обнял. Она судорожно прижалась к его груди и
скрыла на его плече свою голову.
А внизу — образно изогнутая спина, прозрачно колыхающиеся от гнева или от волнения крылья-уши.
Поднявши вверх правую руку и беспомощно вытянув назад левую — как больное, подбитое
крыло, он подпрыгивал вверх — сорвать бумажку — и не мог, не хватало вот столько.
Белугин (тихо Скопищеву). Подождешь, брат; больно высоко
крылья подымаешь!
Прониклась ею и современная французская литература, и для того, чтоб
скрыть свою низменность, не без наглости
подняла знамя реализма.
Я совершенно убежден, что я его не
поднял, но первое движение, сделанное мною, было неоспоримо;
скрыть его я уже не мог и покраснел как дурак. Хитрец тотчас же извлек из обстоятельства всё, что ему можно было извлечь.
Все это старуха Арина
скрыла от Ченцова, рассчитывая так, что бесстыжая Маланья языком только брешет, ан вышло не то, и раз, когда Валерьян Николаич, приехав к Арине, сидел у нее вместе с своей Аксюшей в особой горенке, Маланья нагрянула в избу к Арине,
подняла с ней ругню, мало того, — добралась и до Ченцова.
Он шел так несколько минут и вдруг остановился. Перед ним поднималась в чаще огромная клетка из тонкой проволоки, точно колпаком покрывшая дерево. На ветвях и перекладинах сидели и тихо дремали птицы, казавшиеся какими-то серыми комками. Когда Матвей подошел поближе, большой коршун
поднял голову, сверкнул глазами и лениво расправил
крылья. Потом опять уселся и втянул голову между плеч.
Кожемякин
поднял руку к лицу, желая
скрыть улыбку, нащупал бороду и сконфуженно поправился...
Выскочил из подворотни молодой петушок, ещё цыплёнок, бросился под ноги ему, встряхивая
крыльями, — портной остановился, упираясь рукою в забор,
поднял ногу и оглушительно свистнул.
В этих низменных сферах общественной жизни душа вянет, сохнет в вечном беспокойстве, забывает о том, что у нее есть
крылья, и, вечно наклоненная к земле, не
подымает взора к солнцу.
«И предложил он свободной птице: „А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. Быть может,
крылья тебя
поднимут и поживешь ты еще немного в твоей стихии“.
Девочка освободила руку из руки женщины, оборвала лепестки цветов и, высоко
подняв ручонку, темную, точно
крыло воробья, бросила алые цветы в чашу вина.
Обыватель не может своевременно процентов получить, а зло накопляется, распространяет
крыле свои,
поднимает голову и в конце концов образует гидру! Обыватель тщетно расточает льстивые уверения перед сонмищем секретарей, стараясь убедить их в правоте имущественного своего иска, а зло между тем рыщет и останавливается лишь для того, чтобы выкопать бездну! Зло счастливо и беспечно: оно не получает процентов и не имеет имущественных процессов!
— Я или не я, какое вам до этого дело; только перевод недурен, за это я вам ручаюсь, — прибавил с гордой улыбкою красноречивый незнакомец, вынимая из кармана исписанную кругом бумагу. Купец протянул руку; но в ту самую минуту молодой человек
поднял глаза и — взоры их встретились. Кипящий гневом и исполненный презрения взгляд купца, который не мог уже долее
скрывать своего негодования, поразил изменника; он поспешил спрятать бумагу опять в карман и отступил шаг назад.
Иногда, уставая от забот о деле, он чувствовал себя в холодном облаке какой-то особенной, тревожной скуки, и в эти часы фабрика казалась ему каменным, но живым зверем, зверь приник, прижался к земле, бросив на неё тени, точно
крылья,
подняв хвост трубою, морда у него тупая, страшная, днём окна светятся, как ледяные зубы, зимними вечерами они железные и докрасна раскалены от ярости.
Когда же полдень над главою
Горел в лучах, то пленник мой
Сидел в пещере, где от зною
Он мог сокрыться. Под горой
Ходили табуны. — Лежали
В тени другие пастухи,
В кустах, в траве и близ реки,
В которой жажду утоляли…
И там-то пленник мой глядит:
Как иногда орел летит,
По ветру
крылья простирает,
И видя жертвы меж кустов,
Когтьми хватает вдруг, — и вновь
Их с криком кверху
поднимает…
Так! думал он, я жертва та,
Котора в пищу им взята.
Итальянцы ни от кого не
скрывали цели своего приезда: они действительно пришли в Балаклаву с тем, чтобы попытаться исследовать место крушения и если обстоятельства позволят —
поднять со дна все наиболее ценное, — главным образом, конечно, легендарное золото.
Эффект состоит в том, что вся дворовая и около дворов живущая птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного пирата: куры
поднимут кудахтанье, цыплята с жалобным писком побегут скрыться под распущенные
крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом и как безумные попрячутся куда ни попало — и я часто видел, как дерево, задрожав и зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало в свои ветви целую стаю воробьев; с тревожным пронзительным криком, а не щебетаньем, начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место; защекочут сороки, закаркают вороны и потянутся в ту же сторону — одним словом, поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался где-нибудь под поветью, в овине, или сел в чащу зеленых ветвей ближайшего дерева.
Потрясает он меня речью своей,
поднимает на ноги и как бы оружие в руки даёт, трепещет вокруг меня лёгкая тень, задевая
крыльями лицо моё, — страшно мне, кружится земля подо мной, и думаю я...
— Так и есть. Это вы, пан полковник! — сказал казак и,
подняв руку, сказал прегромко: — нате же вам, пане Азенко, дулю! — и с этим словом протянул к нему руку с сложенным шишом… Переднее полотнище, как некоею нечистою силою, рассказывали батенька, опустилось и
скрыло казака с шишом и все прочее зрелище.
Пролетка на Въезжей улице, и в эту пору, не могла не возбудить общего внимания. Кто из города мог рискнуть поехать по рытвинам и ухабам улицы, кто и зачем? Все
подняли головы и слушали. В тишине ночи ясно разносилось шуршание колес, задевавших за
крылья пролетки. Оно всё приближалось. Раздался чей-то голос, грубо спрашивавший...
Я чувствую неведомые силы,
Готов один
поднять всю Русь на плечи,
Готов орлом лететь на супостата,
Забрать под
крылья угнетенных братий
И грудью в бой кровавый и последний.
Была также у меня очень большая ночная бабочка, вся светлобурая, у которой на
крыльях лежала диагональная полоса беловато-розового цвета, так что когда я разложил ее и
поднял верх длинноватые и угловатые ее
крылья, то конец перевязки на верхнем сошелся с началом перевязки на нижнем
крыле и они составили бы треугольник, если бы продолжить их сходящиеся концы.
Полунагая, едва одетая легкой тканью, которая более обнаруживала ее красоту, нежели
скрывала своими фантастическими драпри, трепещущая и огненная, стояла она перед ним, не смея ни
поднять на него взора, ни оторвать его от пестрых цветов ковра, до которого чуть касались ее маленькие ножки.
Иногда оба они, один вслед за другим,
подымали свои головы и прямо и широко растопыривали
крылья, что придавало им надутый, гневный и комический вид.
В конце залы была большая дверь из светлой желтой меди. Лишь только они подошли к ней, как соскочили со стен два рыцаря, ударили копьями об щиты и бросились на черную курицу. Чернушка
подняла хохол, распустила
крылья… вдруг сделалась большая-большая, выше рыцарей, и начала с ними сражаться! Рыцари сильно на нее наступали, а она защищалась
крыльями и носом. Алеше сделалось страшно, сердце в нем сильно затрепетало, и он упал в обморок.
Ужин готов. Патап Максимыч стал гостей за стол усаживать. Явились и стерляди, и индейки, и другие кушанья, на славу Никитишной изготовленные. Отличилась старушка: так настряпала, что не жуй, не глотай, только с диву брови
подымай. Молодой Снежков, набравшийся в столицах толку по части изысканных обедов и тонких вин, не мог
скрыть своего удивленья и сказал Аксинье Захаровне...
Зубы у Ольги не болели. Если она плакала, то не от боли, а от чего-то другого… Я еще хотел поговорить с Сашей, но это мне не удалось, потому что послышался лошадиный топот, и скоро мы увидели всадника, некрасиво прыгавшего на седле, и грациозную амазонку. Чтобы
скрыть от Ольги свою радость, я
поднял на руки Сашу, и перебирая пальцами ее белокурые волосы, поцеловал ее в голову.
Сокол поймал зайца. Царь отнял зайца и стал искать воды, где бы напиться. В бугре царь нашел воду. Только она по капле капала. Вот царь достал чашу с седла и подставил под воду. Вода текла по капле, и когда чаша набралась полная, царь
поднял ее ко рту и хотел пить. Вдруг сокол встрепенулся на руке у царя, забил
крыльями и выплеснул воду. Царь опять подставил чашу. Он долго ждал, пока она наберется вровень с краями, и опять, когда он стал подносить ее ко рту, сокол затрепыхался и разлил воду.
*
На заре, заре
В дождевой крутень
Свистом ядерным
Мы встречали день.
Подымая вверх,
Как тоску, глаза,
В куртке кожаной
Коммунар сказал:
«Братья, если здесь
Одолеют нас,
То октябрьский свет
Навсегда погас.
Будет
крыть нас кнут,
Будет
крыть нас плеть,
Всем весь век тогда
В нищете корпеть».
С горьким гневом рук,
Утерев слезу,
Ротный наш с тех слов
Сапоги разул.
Громко кашлянув,
«На, — сказал он мне, —
Дома нет сапог,
Передай жене».
Христос научает человека тому, что в нем есть то, что
поднимает его выше этой жизни с ее суетой, страхами и похотями. Человек, познавший учение Христа, испытывает то, что испытала бы птица, если бы она не знала того, что у нее есть
крылья, и вдруг поняла бы, что она может летать, быть свободной и ничего не бояться.
Альбатросы легко ловились на крюки с приманкой, и когда их
поднимали на палубу, они как-то неуклюже ступали, сложив вчетверо свои громадные
крылья. Их отпускали на волю, и двум из них подвязали на цепочках дощечки с вырезанной на них надписью по-французски «Corchoune. Широта такая-то. Долгота такая-то» и выпустили. Они расправили
крылья и взвились с этими дощечками на шеях.
Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала своими большими
крыльями, и выехав за станицу, я заметил, что дорога стала тяжелее и засыпанное, ветер сильнее стал дуть мне в левую сторону, заносить вбок хвосты и гривы лошадей и упрямо
поднимать и относить снег, разрываемый полозьями и копытами.
И вот я теперь нахожусь как раз в таком положении. Но суть в том, что это прошлое уже отравило меня, — я ужасаюсь пустоты, в которую иду, я не могу жить без смысла и без цели. А
крыльев нет, которые
подняли бы над болотом.
— Он подле престола Создателя… там, между другими ангелами. У него золотые
крылья… и у твоей деды тоже… они оба улыбаются… манят… Мне душно… очень душно…
подними мне голову… я, должно быть, умираю…
— Я бы внес, — выговорил обидчиво Черносошный и
поднял высоко голову, — но у меня таких денег нет… Вы это прекрасно знаете, Василий Иваныч. Во всяком случае, товарищ ваш осрамлен. Простая жалость должна бы, кажется… Тем более что вы при свидании обошлись с ним жестковато. Не
скрою… он мне жаловался. Следственно, ему обращаться к вам с просьбою — слишком чувствительно. Но всякий поймет… всякий, кто…
Если я легкомысленно пустился на этой"галере"в широкое море, то и был примерно наказан. И отец мой был вправе попенять мне за то, что он еще в 1862 году предлагал мне на выкупную ссуду
поднять его хозяйство и вести его сообща. Мать моя не отговаривала меня, не желая обрезывать мне
крылья, и даже не хотела, чтобы я оставался при ней в провинции.
Но вот лежавшая в тени у ног Памфалона длинномордая серая собака чутьем почуяла близость стороннего человека,
подняла свою голову и, заворчав, встала на ноги, а с этим ее движением на ее медном ошейнике зазвонили звонцы, и от них сейчас же проснулась и вынула из-под
крыла голову разноперая птица. Она встрепенулась и не то свистнула, не то как-то резко проскрипела клювом. Памфалон разогнулся, отнял на минуту губы от паяла и крикнул...
— Лидочка, милая, успокойся! — отвечает она и,
подняв глаза к небу, добавляет: — Ей там лучше, Лида… У нее сейчас
крылья за плечами и тело легкое, прозрачное, как у чистых дев далекого рая… И она царит в безбрежности или гуляет в заоблачных садах…
— Ах, нет, если не считать двух любительских спектаклей… Но с детства я упиваюсь отрывками трагедий, стихами… С детства чувствую призвание к сценическому искусству, хотя имею о нем пока лишь смутное понятие… И я… я живу мечтою о чем-то большом и красивом, что должно
поднять меня на своих
крыльях и унести от земли…