Неточные совпадения
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку
с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда
поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности
с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя,
с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых
дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Через несколько минут он растянулся на диване и замолчал; одеяло на груди его волнообразно
поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки
деревьев, то резало
деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече
с таким барином…
Там, на востоке,
поднимались тяжко синие тучи, отемняя серую полосу дороги, и, когда лошади пробегали мимо одиноких
деревьев, казалось, что
с голых веток сыплется темная пыль.
Шагая по тепленьким, озорниковато запутанным переулкам, он обдумывал, что скажет Лидии, как будет вести себя, беседуя
с нею; разглядывал пестрые, уютные домики
с ласковыми окнами,
с цветами на подоконниках. Над заборами
поднимались к солнцу ветви
деревьев, в воздухе чувствовался тонкий, сладковатый запах только что раскрывшихся почек.
Сорванная
с деревьев листва закружилась в вихре и стала
подниматься кверху. Порывы ветра были так сильны, что ломали сучья, пригибали к земле молодняк и опрокидывали сухие
деревья.
На этом протяжении в Синанцу впадают следующие горные речки: Пярл-гоу и Изимлу — справа; Лаза-гоу и Хунголя-гоу [Пянь-эр-гоу — покатая долина. Лаза-гоу — скалистая долина. Хуан-га-лян-гоу — долина красного гаоляна.] — слева. Сама по себе река немноговодна, но бурелом, сложенный в большие груды, указывает на то, что во время дождей вода
поднимается настолько высоко, что
деревья по ней свободно переносятся
с одного места на другое.
Старик таза тоже отказался лезть на
дерево. Тогда я решил взобраться на кедр сам. Ствол его был ровный, гладкий и
с подветренной стороны запорошенный снегом.
С большими усилиями я
поднялся не более как на три метра. У меня скоро озябли руки, и я должен был спуститься обратно на землю.
Однажды, скитаясь
с Ермолаем по полям за куропатками, завидел я в стороне заброшенный сад и отправился туда. Только что я вошел в опушку, вальдшнеп со стуком
поднялся из куста; я выстрелил, и в то же мгновенье, в нескольких шагах от меня, раздался крик: испуганное лицо молодой девушки выглянуло из-за
деревьев и тотчас скрылось. Ермолай подбежал ко мне. «Что вы здесь стреляете: здесь живет помещик».
Прошло несколько мгновений… Она притихла, подняла голову, вскочила, оглянулась и всплеснула руками; хотела было бежать за ним, но ноги у ней подкосились — она упала на колени… Я не выдержал и бросился к ней; но едва успела она вглядеться в меня, как откуда взялись силы — она
с слабым криком
поднялась и исчезла за
деревьями, оставив разбросанные цветы на земле.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я
поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от
деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом
с казаками и уснул крепким сном.
Они прыгали по тропе и близко допускали к себе человека, но, когда подбегали к ним собаки,
с шумом
поднимались с земли и садились на ближайшие кусты и
деревья.
Подъехав к господскому дому, он увидел белое платье, мелькающее между
деревьями сада. В это время Антон ударил по лошадям и, повинуясь честолюбию, общему и деревенским кучерам как и извозчикам, пустился во весь дух через мост и мимо села. Выехав из деревни,
поднялись они на гору, и Владимир увидел березовую рощу и влево на открытом месте серенький домик
с красной кровлею; сердце в нем забилось; перед собою видел он Кистеневку и бедный дом своего отца.
Весьма часто случается, что тяжело раненный тетерев слетает
с дерева как ни в чем не бывал, но, пролетев иногда довольно значительное пространство, вдруг
поднимается вверх столбом и падает мертвый.
Когда же солнце начнет склоняться к западу, тетерева
поднимаются с лежки, то есть
с места своего отдохновения, опять садятся на
деревья и сидят нахохлившись, как будто дремлют, до глубоких сумерек; потом пересаживаются в полдерева и потом уже спускаются на ночлег; ночуют всегда на земле.
Поднявшись с земли, рябчики сейчас садятся на
деревья.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро кончится, но ошибся.
С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи снегу
с земли и
с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья
деревьев, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже
подымется на воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы
деревьев.
Мало-помалу и Буян, и конь, и Максим исчезли и
с травы и
с дерев; наступили сумерки; кое-где забелел туман; вечерние жуки
поднялись с земли и, жужжа, стали чертить воздух.
Налево от шоссе тянулось потемневшее жнивье, и только на бугристом и близком горизонте одинокими купами
поднимались невысокие разрозненные
деревья и кусты. Впереди, недалеко, была застава и возле нее трактир
с железной красной крышей, а у трактира кучка людей дразнила деревенского дурачка Илюшу.
Вдали, направо, стояла красная стена старообрядческого кладбища, его звали «Бугровский скит», налево, над оврагом,
поднималась с поля темная группа
деревьев, там — еврейское кладбище.
Далеко, за лесами луговой стороны, восходит, не торопясь, посветлевшее солнце, на черных гривах лесов вспыхивают огни, и начинается странное, трогающее душу движение: все быстрее встает туман
с лугов и серебрится в солнечном луче, а за ним
поднимаются с земли кусты,
деревья, стога сена, луга точно тают под солнцем и текут во все стороны, рыжевато-золотые.
К восьми часам туман, сливавшийся
с душистым дымом шипящих и трещащих на кострах сырых сучьев, начал
подниматься кверху, и рубившие лес, прежде за пять шагов не видавшие, а только слышавшие друг друга, стали видеть и костры, и заваленную
деревьями дорогу, шедшую через лес; солнце то показывалось светлым пятном в тумане, то опять скрывалось.
Всю дорогу грусть томила Передонова. Враждебно все смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер дул навстречу и вздыхал о чем-то.
Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато
поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце
с чего-то пряталось за тучи, — подсматривало, что ли?
Всю ночь Людмиле снились такие знойные, африканские сны! То грезилось ей, что лежит она в душно-натопленной горнице и одеяло сползает
с нее, и обнажает ее горячее тело, — и вот чешуйчатый, кольчатый змей вполз в ее опочивальню и
поднимается, ползет по
дереву, по ветвям ее нагих, прекрасных ног…
В картине этой было что-то похожее на летний вечер в саду, когда нет ветру, когда пруд стелется, как металлическое зеркало, золотое от солнца, небольшая деревенька видна вдали, между
деревьев, роса
поднимается, стадо идет домой
с своим перемешанным хором крика, топанья, мычанья… и вы готовы от всего сердца присягнуть, что ничего лучшего не желали бы во всю жизнь… и как хорошо, что вечер этот пройдет через час, то есть сменится вовремя ночью, чтоб не потерять своей репутации, чтоб заставить жалеть о себе прежде, нежели надоест.
Оно особенно выгодно и приятно потому, что в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом: в маленькую рыбачью лодку садятся двое; плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа лодку в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку
с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к траве, под кусты и наклонившиеся
деревья, где вода тиха и засорена падающими сухими листьями: к ним обыкновенно
поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку на ходу.
Расплачиваясь
с извозчиком и потом
поднимаясь к себе по лестнице, он все никак не мог очнуться и видел, как пламя перешло на
деревья, затрещал и задымил лес; громадный дикий кабан, обезумевший от ужаса, несся по деревне… А девушка, привязанная к седлу, все смотрела.
—
С моею фигурой,
с положением моим в обществе оно, точно, неправдоподобно; но вы знаете — уже Шекспир сказал:"Есть многое на свете, друг Гонца, и так далее. Жизнь тоже шутить не любит. Вот вам сравнение:
дерево стоит перед вами, и ветра нет; каким образом лист на нижней ветке прикоснется к листу на верхней ветке? Никоим образом. А
поднялась буря, все перемешалось — и те два листа прикоснулись.
Не кончив, она тихонько смеется, потом
с минуту все идут молча. Навстречу им выдвигается,
поднимаясь с земли, темный холм, — развалины какого-то здания, — над ним задумчиво опустил тонкие ветки ароматный эвкалипт, и, когда они трое поравнялись
с деревом, ветви его как будто тихо вздрогнули.
— А в овраге спугнули мы сову, — рассказывал мальчик. — Вот потеха-то была! Полетела это она, да
с разлету о
дерево — трах! даже запищала, жалобно таково… А мы ее опять спугнули, она опять
поднялась и все так же — полетит, полетит, да на что-нибудь и наткнется, — так от нее перья и сыплются!.. Уж она трепалась, трепалась по оврагу-то… насилу где-то спряталась… мы и искать не стали, жаль стало, избилась вся… Она, тятя, совсем слепая днем-то?
Когда они нашли Евсея, коснулись его, он
с трудом
поднялся на ноги и пошёл в сумерках рощи вслед за ними. У опушки остановился и, прислонясь к
дереву, стал ждать, слушая отдалённый, сердитый шум города. Уже был вечер, небо посинело, над городом тихо разгоралось матовое зарево.
В маленьком Закхее было нечто такое, что защищало его от всякого покушения сделать ему грубость: люди, приходившие
с ним в соприкосновение, чувствовали, что его не достанешь, потому что они стоят на земле, между тем как он взлез на
дерево, и это высокое, крепкое и сеннолиственное
дерево есть беспристрастнейшая правда, во имя которой он режет всем без лицезрения: «это неблагородно, невеликодушно», и сам
поднимается на ней все выше и выше, как гений на облаке.
Он сказал, что
с одной стороны фасада растет очень высокий дуб, вершина которого
поднимается выше третьего этажа. В третьем этаже, против дуба, расположены окна комнат, занимаемых Галуэем, слева и справа от него, в том же этаже, помещаются Томсон и Дигэ. Итак, мы уговорились
с Попом, что я влезу на это
дерево после восьми, когда все разойдутся готовиться к торжеству, и употреблю в дело таланты, так блестяще примененные мной под окном Молли.
И вот, когда наступила ночь и луна
поднялась над Силоамом, перемешав синюю белизну его домов
с черной синевой теней и
с матовой зеленью
деревьев, встала Суламифь
с своего бедного ложа из козьей шерсти и прислушалась. Все было тихо в доме. Сестра ровно дышала у стены, на полу. Только снаружи, в придорожных кустах, сухо и страстно кричали цикады, и кровь толчками шумела в ушах. Решетка окна, вырисованная лунным светом, четко и косо лежала на полу.
Эффект состоит в том, что вся дворовая и около дворов живущая птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного пирата: куры поднимут кудахтанье, цыплята
с жалобным писком побегут скрыться под распущенные крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом и как безумные попрячутся куда ни попало — и я часто видел, как
дерево, задрожав и зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало в свои ветви целую стаю воробьев;
с тревожным пронзительным криком, а не щебетаньем, начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место; защекочут сороки, закаркают вороны и потянутся в ту же сторону — одним словом,
поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался где-нибудь под поветью, в овине, или сел в чащу зеленых ветвей ближайшего
дерева.
Уже
с полудня парило и в отдалении всё погрохатывало; но вот широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой на самой черте небосклона, стала расти и показываться из-за вершин
деревьев, явственнее начал вздрагивать душный воздух, всё сильнее и сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер
поднялся, прошумел порывисто в листьях, замолк, опять зашумел продолжительно, загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.
Копер скрипел и дрожал, над головами толпы
поднимались обнаженные, загорелые и волосатые руки, вытягиваясь вместе
с веревкой; их мускулы вздувались шишками, но сорокапудовый кусок чугуна взлетал вверх всё на меньшее расстояние, и его удар о
дерево звучал всё слабее.
Сверкнула молния; разорванная ею тьма вздрогнула и, на миг открыв поглощённое ею, вновь слилась. Секунды две царила подавляющая тишина, потом, как выстрел, грохнул гром, и его раскаты понеслись над домом. Откуда-то бешено рванулся ветер, подхватил пыль и сор
с земли, и всё, поднятое им, закружилось, столбом
поднимаясь кверху. Летели соломинки, бумажки, листья; стрижи
с испуганным писком пронизывали воздух, глухо шумела листва
деревьев, на железо крыши дома сыпалась пыль, рождая гулкий шорох.
В ночной темноте приземистые, широкие постройки отца, захватившие много земли, лежали на берегу реки, сливаясь вместе
с деревьями в большую тяжёлую кучу, среди неё горели два красных огня, один выше другого. Мельница очертаниями своими была похожа на чью-то лобастую голову, она чуть
поднялась над землёю и, мигая неровными глазами, напряжённо и сердито следит за течением своевольней реки.
Обитель спала. Только чириканье воробьев, прыгавших по скату крутой часовенной крыши, да щебетанье лесных птичек, гнездившихся в кустах и
деревьях кладбища, нарушали тишину раннего утра. Голубым паром
поднимался туман
с зеленеющих полей и бурых, железистой ржавчиной крытых мочажин…
С каждой минутой ярче и шире алела заря… Золотистыми перьями раскидывались по ней лучи скрытого еще за небосклоном светила.
Станет снег осаживаться, станет отдувать лед на реках, польется вода
с гор,
поднимутся пары из воды в облака, пойдет дождь. Кто это все сделает? Солнце. Оттают семечки, выпустят ростки, зацепятся ростки за землю; из старых кореньев пойдут побеги, начнут расти
деревья и травы. Кто это сделал? Солнце.
Возок
поднялся на пригорок — и перед Хвалынцевым в версте расстояния развернулись то скученные, то широко разбросанные группы серых изб, сараи, амбары, овины и бани. Там и сям, над этими группами,
поднимались силуэты обнаженных
деревьев и белелась каменная церковь
с высокой пирамидальной колокольней. Это было село Высокие Снежки.
Они пили воду, поднимая кверху свои головки, нимало не смущаясь присутствием людей, и только неосторожное движение кого-нибудь из нас заставляло их
с криком
подниматься со льда и садиться на ветви ближайших
деревьев.
Он медленно плыл по воздуху, приноравливаясь к топографии места, то опускаясь там, где были на земле углубления и где ниже была растительность, то
поднимаясь кверху там, где повышалась почва и выше росли кустарники, и в то же время он всячески избегал соприкосновения
с ветвями
деревьев,
с травой и старательно обходил каждый сучок, каждую веточку и былинку.
Шел он мимо пруда, куда задумчиво гляделись
деревья красивых прибрежий, и
поднялся по крутой дороге сада. У входа, на скамье, сидели два старика. Никто его не остановил. Он знал, что сюда посторонних мужчин допускают, но женщин только раз в год, в какой-то праздник. Тихо было тут и приятно. Сразу стало ему легче. Отошла назад ризница и вся лавра,
с тяжкой ходьбой по церквам, трапезой, шатаньем толпы, базарной сутолокой у ворот и на торговой площади посада.
Мы
поднялись с зарею. На востоке тянулись мутно-красные полосы,
деревья туманились. Вдали уж грохотали пушки. Солдаты
с озябшими лицами угрюмо запрягали лошадей: был мороз, они под холодными шинелями ночевали в палатках и всю ночь бегали, чтобы согреться.
С тех пор как о ней знали не они вдвоем, надо было постоянно ожидать катастрофы. Вокруг в роще царствовала могильная тишина, нарушаемая шорохом шагов ходившей тревожно по траве женщины. Под
деревьями уже стали ложиться тени, а над прудом, где было еще светло, колебались облака тумана. По ту сторону пруда лежал луг, скрывавший своей обманчивой зеленью топкое болото. Там туман клубился еще гуще, серовато-белая масса его
поднималась с земли и, волнуясь, расстилалась дальше. Оттуда несло сыростью.
Это что же за притча такая: почудилось али нет Якову Потаповичу, что держит он в руке не коршуна, а того же змея, что ушел перед тем в чащу леса. Выпустил он птицу из руки — и
поднялась она быстро над верхушками вековых
деревьев, скрывшись из виду
с злобным карканьем.
Со стула
с мягким сиденьем и жесткой спинкою, которыми по стенам была уставлена эта комната, стоявшего у зеркала в рамке красного
дерева с таким же подзеркальником,
поднялась высокая, стройная молодая женщина.
Но чуть на небе начало слегка сереть, дикарь тихо
поднялся с саней, заложил руки поглубже за пазуху и опять побрел вдоль по опушке. Долго он не бывал назад, я долго видел, как он бродил и все останавливался: станет и что-то долго-долго на
деревьях разглядывает, и опять дальше потянет. И так он, наконец, скрылся
с моих глаз, а потом опять так же тихо и бесстрастно возвращается и прямо
с прихода лезет под сани и начинает там что-то настроивать или расстроивать.
Роса лежала на траве, на кустах, даже на нижних ветвях и кустов и
дерев, и голые ножонки девочек тотчас намокли и сначала захолодели, а потом разогрелись, ступая то по мягкой траве, то по неровностям сухой земли. Ягодное место было по сведенному лесу. Девчонки вошли прежде в прошлогоднюю вырубку. Молодая поросль только что
поднималась, и между сочных молодых кустов выдавались места
с невысокой травой, в которой зрели и прятались розовато-белые еще и кое-где красные ягоды.