Неточные совпадения
Загнали во двор
старика, продавца красных воздушных пузырей,
огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся в глубине двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Версилов еще недавно имел
огромное влияние на дела этого
старика и был его другом, странным другом, потому что этот бедный князь, как я заметил, ужасно боялся его, не только в то время, как я поступил, но, кажется, и всегда во всю дружбу.
Слышал я мельком от
старика Бушо, что он во время революции был в Париже, мне очень хотелось расспросить его; но Бушо был человек суровый и угрюмый, с
огромным носом и очками; он никогда не пускался в излишние разговоры со мной, спрягал глаголы, диктовал примеры, бранил меня и уходил, опираясь на толстую сучковатую палку.
Старик посмотрел на меня, опуская одну седую бровь и поднимая другую, поднял очки на лоб, как забрало, вынул
огромный синий носовой платок и, утирая им нос, с важностью сказал...
Улита домовничала в Щучьей-Заводи и имела на барина
огромное влияние. Носились слухи, что и
стариковы деньги, в виде ломбардных билетов, на имя неизвестного, переходят к ней. Тем не менее вольной он ей не давал — боялся, что она бросит его, — а выпустил на волю двоих ее сыновей-подростков и поместил их в ученье в Москву.
За десятки лет все его
огромные средства были потрачены на этот музей, закрытый для публики и составлявший в полном смысле этого слова жизнь для своего
старика владельца, забывавшего весь мир ради какой-нибудь «новенькой старинной штучки» и никогда не отступившего, чтобы не приобрести ее.
Старик с
огромной козлиной седой бородой, да еще тверской, был прозван весьма удачно и не выносил этого слова, которого вообще тверцы не любили.
Это был
старик огромного роста, богатырского сложения, читал наизусть чуть не всего Пушкина, а «Евгения Онегина» знал всего и любил цитировать.
К шести часам в такие праздники обжорства Английский клуб был полон.
Старики, молодежь, мундиры, фраки… Стоят кучками, ходят, разговаривают, битком набита ближайшая к большой гостиной «говорильня». А двери в большую гостиную затворены: там готовится
огромный стол с выпивкой и закуской…
В одно из моих ранних посещений клуба я проходил в читальный зал и в «говорильне» на ходу, мельком увидел
старика военного и двух штатских, сидевших на диване в углу, а перед ними стоял
огромный, в черном сюртуке, с львиной седеющей гривой, полный энергии человек, то и дело поправлявший свое соскакивающее пенсне, который ругательски ругал «придворную накипь», по протекции рассылаемую по стране управлять губерниями.
Так, в левой зале крайний столик у окна с четырех часов стоял за миллионером Ив. Вас. Чижевым, бритым, толстенным
стариком огромного роста. Он в свой час аккуратно садился за стол, всегда почти один, ел часа два и между блюдами дремал.
После этого
старик умер, сын был сослан на Кавказ рядовым, а шляхтич стал законным владельцем
огромных имений…
Я вспоминаю одного из этих униатских священников, высокого
старика с
огромной седой бородой, с дрожащею головой и большим священническим жезлом в руках.
Дверь была заперта. Пришлось идти за сторожем. Тамара с трудом разыскала плешивого, древнего
старика, заросшего, точно болотным мхом, сваляной серой щетиной, с маленькими слезящимися глазами и
огромным, в виде лепешки, бугорчатым красно-сизым носом.
И старший рабочий, с рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими глазами; и
огромный парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и
старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
— Ловят, но откупаются. Вот она!.. Матушка наша Учня великая! — присовокупил
старик, показывая на открывшееся вдруг из лесу
огромное село, в котором, между прочим, виднелось несколько каменных домов, и вообще все оно показалось Вихрову как-то необыкновенно плотно и прочно выстроенным.
Старик Захаревский (сама Захаревская уже умерла) обожал дочь, и они жили в их
огромном доме только вдвоем.
Полковник был
огромный, тучный, осанистый
старик.
Старик оскалился своим
огромным ртом.
— А я его не узнал было, старика-то, — говорит солдат на уборке тел, за плечи поднимая перебитый в груди труп с
огромной раздувшейся головой, почернелым глянцовитым лицом и вывернутыми зрачками, — под спину берись, Морозка, а то, как бы не перервался. Ишь, дух скверный!»
Санин продолжал растирать его; но он глядел не на одну девушку. Оригинальная фигура Панталеоне также привлекла его внимание.
Старик совсем ослабел и запыхался; при каждом ударе щеткой подпрыгивал и визгливо кряхтел, а
огромные космы волос, смоченные потом, грузно раскачивались из стороны в сторону, словно корни крупного растения, подмытые водою.
Памятью о
старике осталась у меня
огромная, тяжелая, плетенная из сыромятного ремня нагайка, которую он мне подарил как любителю охоты «в угон» — этой старинной, давно забытой казачьей и калмыцкой охоты.
Крапчик с снова возвратившеюся к нему робостью вошел в эту серую комнату, где лицом ко входу сидел в покойных вольтеровских креслах небольшого роста
старик, с остатком слегка вьющихся волос на голове, с
огромным зонтиком над глазами и в сером широком фраке.
Митька скроил глупую рожу, взял хладнокровно из рук
старика огромную дубину, взвалил ее на плеча и пошел, переваливаясь, за своим отрядом ко кривому дубу.
Поют и другие песни, тоже невеселые, но эту — чаще других. Ее тягучий мотив не мешает думать, не мешает водить тонкой кисточкой из волос горностая по рисунку иконы, раскрашивая складки «доличного», накладывая на костяные лица святых тоненькие морщинки страдания. Под окнами стучит молоточком чеканщик Гоголев — пьяный
старик, с
огромным синим носом; в ленивую струю песни непрерывно вторгается сухой стук молотка — словно червь точит дерево.
В лодке поднялся
огромный, широкоплечий, краснорожий
старик, подсунул лодку к берегу и, когда она ткнулась в песок, сказал, густо и дружески...
Лицо
старика,
огромное и багровое, странно изменилось, щёки оплыли, точно тесто, зрачки слились с белками в мутные, серо-зелёные пятна, борода тряслась, и красные руки мяли картуз. Вот он двинул ногой в сторону Палаги и рыкнул...
На Алакаеву же
старики рассердились за требование такой
огромной суммы и не отвечали ей.
Пришедши в свой небольшой кабинет, женевец запер дверь, вытащил из-под дивана свой пыльный чемоданчик, обтер его и начал укладывать свои сокровища, с любовью пересматривая их; эти сокровища обличали как-то въявь всю бесконечную нежность этого человека: у него хранился бережно завернутый портфель; портфель этот, криво и косо сделанный, склеил для женевца двенадцатилетний Володя к Новому году, тайком от него, ночью; сверху он налепил выдранный из какой-то книги портрет Вашингтона; далее у него хранился акварельный портрет четырнадцатилетнего Володи: он был нарисован с открытой шеей, загорелый, с пробивающейся мыслию в глазах и с тем видом, полным упования, надежды, который у него сохранился еще лет на пять, а потом мелькал в редкие минуты, как солнце в Петербурге, как что-то прошедшее, не прилаживающееся ко всем прочим чертам; еще были у него серебряные математические инструменты, подаренные ему
стариком дядей; его же
огромная черепаховая табакерка, на которой было вытиснено изображение праздника при федерализации, принадлежавшая
старику и лежавшая всегда возле него, — ее женевец купил после смерти
старика у его камердинера.
Поезд отходил в два часа дня, но эшелон с 12 уже сидел в товарных вагонах и распевал песни. Среди провожающих было много немцев-колонистов, и к часу собралась вся труппа провожать меня: нарочно репетицию отложили. Все с пакетами, с корзинами.
Старик Фофанов прислал оплетенную
огромную бутыль, еще в старину привезенную им из Индии, наполненную теперь его домашней вишневкой.
Из арки улицы, как из трубы, светлыми ручьями радостно льются песни пастухов; без шляп, горбоносые и в своих плащах похожие на
огромных птиц, они идут играя, окруженные толпою детей с фонарями на высоких древках, десятки огней качаются в воздухе, освещая маленькую круглую фигурку
старика Паолино, ого серебряную голову, ясли в его руках и в яслях, полных цветами, — розовое тело Младенца, с улыбкою поднявшего вверх благословляющие ручки.
Она послушала людей и показала им сына — руки и ноги у него были короткие, как плавники рыбы, голова, раздутая в
огромный шар, едва держалась на тонкой, дряблой шее, а лицо — точно у
старика, всё в морщинах, на нем пара мутных глаз и большой рот, растянутый в мертвую улыбку.
С ненавистью и ужасом он смотрел, как мутные глаза Полуэктова становятся всё более
огромными, всё сильнее давил ему горло, и, по мере того как тело
старика становилось всё тяжелее, тяжесть в сердце Ильи точно таяла.
Он вел дела с Игнатом, и Фома не раз видел этого высокого и прямого, как сосна,
старика с
огромной белой бородой и длинными руками.
Тогда раздался страшный вой, визг, многие бросились бежать, сбили
Старика с ног, и он упал лицом в лужу, а когда вскочил, то увидал, что к нему идёт, махая руками,
огромный мужик и на месте лица у него — ослепительно красное, дрожащее пятно.
Детство, сердитый
старик Днепр, раздольная заднепровская пойма, облитая таким же серебристым светом; сестра с курчавой головкой, брат, отец в синих очках с
огромной «четьи-минеей», мать, Анна Михайловна, Дора — все ему было гораздо ближе, чем он сам себе и оконная рама, о которую он опирался головою.
Старик Оглоблин занимал в бельэтаже
огромную казенную квартиру, а внизу у него было так называемое присутствие его.
Возвратясь домой, Елена велела своей горничной собираться и укладываться: ей сделался почти противен воздух в доме князя. Часам к восьми вечера все было уложено. Сборы Елены между тем обратили внимание толстого метрдотеля княжеского,
старика очень неглупого, и длинновязого выездного лакея, малого тоже довольно смышленого, сидевших, по обыкновению, в
огромной передней и игравших в шашки.
Во время отсутствия господина с дамой в вагон вошло несколько новых лиц и в том числе высокий бритый, морщинистый
старик, очевидно купец, в ильковой шубе и суконном картузе с
огромным козырьком. Купец сел против места дамы с адвокатом и тотчас же вступил в разговор с молодым человеком, по виду купеческим приказчиком, вошедшим в вагон тоже на этой станции.
И вдруг, непонятный в первую минуту до равнодушия, вступает в поле зрения и медленно проходит через комнату, никуда не глядя, незнакомый
старик, бритый, грязный, в турецком с большими цветами халате. В оттянутых книзу губах его потухшая папироса в толстом и коротком мундштуке, и идет он медленно, никуда не глядя, и на халате его
огромные с завитушками узоры.
Долго не спала Настя. Все ей было грустно, и
старик два раза поднимался на локоть и взглядывал на свои
огромные серебряные часы, висевшие над его изголовьем на коричневом бисерном шнурочке с белыми незабудочками. Пришла ему на память и старость, и молодость, и люди добрые, и обычаи строгие, и если бы кто-нибудь заглянул в эту пору в душу Силы Иваныча, то не оказал бы, глядя на него, что все
Когда вследствие частых посещений буфета шум в приемной увеличился, со всех сторон поднялись голоса, обращавшиеся к Протасову с просьбой: «Дедушка, хрюкни!» Долго
старик отнекивался, но наконец, остановившись посреди комнаты, стал с совершенным подсвистываньем борова хрюкать, причем непонятным образом двигал и вращал своим
огромным сферическим животом.
Голова его несколько висела набок;
огромные коренастые руки
старика как-то безжизненно болтались при каждом шаге вдоль угловатых, костлявых ног, перепутанных разодранными онучами, покрытыми грязью.
Дверь отворилась, крепко хлопнула, и вошел
старик Дутлов, отряхая шапку, в своих лаптях, всегда
огромных, точно на ногах у него были лодки.
— Эх, Тяпа, — тоскливо воскликнул учитель, — это — верно! И народ — верно!.. Он
огромный. Но — я ему чужой… и — он мне чужой… Вот в чем трагедия. Но — пускай! Буду страдать… И пророков нет… нет!.. Я действительно говорю много… и это не нужно никому… но — я буду молчать… Только ты не говори со мной так… Эх,
старик! ты не знаешь… не знаешь… не можешь понять.
Хозяин был
старик угрюмый
С
огромной лысой головой.
От юных лет с казенной суммой
Он жил как с собственной казной.
В пучинах сумрачных расчета
Блуждать была его охота,
И потому он был игрок
(Его единственный порок).
Любил налево и направо
Он в зимний вечер прометнуть,
Четвертый куш перечеркнуть,
Рутёркой понтирнуть со славой,
И талью скверную порой
Запить Цимлянского струей.
Однажды, это было месяцев шесть спустя после смерти Ивана Кузьмича, я познакомился с одним довольно богатым домом. Меня пригласили, между прочим, бывать по субботам вечером; в одну из них я поехал и когда вошел в гостиную, там сидело небольшое общество:
старик серьезной наружности; муж хозяйки —
огромного роста блондин; дама-старуха в очках; дама очень молоденькая и, наконец, сама хозяйка. Между всеми этими лицами шел довольно одушевленный разговор. Я сел и начал прислушиваться.
Бондарь Кулугуров,
огромный бородатый
старик, спросил...
Передо мною бегал не
старик, а проворный молодой человек; его звучный, но еще как будто неустановившийся молодой голос, которым свободно выражались удивление, досада и радость дикаря, перенесенного в Европу, раздавался по всему
огромному театру, и его робкий шепот, к которому он так естественно переходил от громких восклицаний, был слышен везде.
Старик и молодая женщина вошли в большую, широкую улицу, грязную, полную разного промышленного народа, мучных лабазов и постоялых дворов, которая вела прямо к заставе, и повернули из нее в узкий, длинный переулок с длинными заборами по обеим сторонам его, упиравшийся в
огромную почерневшую стену четырехэтажного капитального дома, сквозными воротами которого можно было выйти на другую, тоже большую и людную улицу.