Неточные совпадения
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для
своего барина.
Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее
своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
И правда, что
не голосом —
Нутром —
свою «Голодную»
Пропели вахлаки.
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай глухим
голосом, ни на секунду
не спуская глаз с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил он, обтирая
свою бороду большими худыми ладонями.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает
своего мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке
голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда
не видала в нем. Он вошел в комнату и,
не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама
не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая
голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой
своих детей…
— Мне обедать еще рано, а выпить надо. Я приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он
своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла
голосом. — Нет,
не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой пойду.
Кити с гордостью смотрела на
своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее
голосом, и ее лицом, но более всего восхищалась ее манерой, тем, что Варенька, очевидно, ничего
не думала о
своем пении и была совершенно равнодушна к похвалам; она как будто спрашивала только: нужно ли еще петь или довольно?
В то время как она отходила к большим часам, чтобы проверить
свои, кто-то подъехал. Взглянув из окна, она увидала его коляску. Но никто
не шел на лестницу, и внизу слышны были
голоса. Это был посланный, вернувшийся в коляске. Она сошла к нему.
Алексей Александрович вздохнул, собираясь с духом. Но, раз решившись, он уже продолжал
своим пискливым
голосом,
не робея,
не запинаясь и подчеркивая некоторые слова.
Из-за двери еще на
свой звонок он услыхал хохот мужчин и лепет женского
голоса и крик Петрицкого: «если кто из злодеев, то
не пускать!» Вронский
не велел денщику говорить о себе и потихоньку вошел в первую комнату.
Она тоже
не спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему
свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама
не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и
голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она,
не думая,
не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
— Что вам нужно? — сказала она быстрым,
не своим, грудным
голосом.
Анализуя
свое чувство и сравнивая его с прежними, она ясно видела, что
не была бы влюблена в Комисарова, если б он
не спас жизни Государя,
не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы
не было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу, за милый для нее тонкий звук его
голоса с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.
Он стоял пред ней с страшно блестевшими из-под насупленных бровей глазами и прижимал к груди сильные руки, как будто напрягая все силы
свои, чтобы удержать себя. Выражение лица его было бы сурово и даже жестоко, если б оно вместе с тем
не выражало страдания, которое трогало ее. Скулы его тряслись, и
голос обрывался.
Левин
не верил
своему слуху, но нельзя было сомневаться: крик затих, и слышалась тихая суетня, шелест и торопливые дыхания, и ее прерывающийся, живой и нежный, счастливый
голос тихо произнес: «кончено».
— Я повторяю
свою просьбу
не говорить неуважительно о матери, которую я уважаю, — сказал он, возвышая
голос и строго глядя на нее.
На перекрестке у Газетного переулка, где всегда толпятся экипажи и извозчики, Алексей Александрович вдруг услыхал
свое имя, выкрикиваемое таким громким и веселым
голосом, что он
не мог
не оглянуться.
— Как же ты послала сказать княжне, что мы
не поедем? — хрипло прошептал ещё раз живописец ещё сердитее, очевидно раздражаясь ещё более тем, что
голос изменяет ему и он
не может дать
своей речи того выражения, какое бы хотел.
Любившая раз тебя
не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин,
не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем
голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто
не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло
не бывает так привлекательно; ничей взор
не обещает столько блаженства; никто
не умеет лучше пользоваться
своими преимуществами и никто
не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько
не старается уверить себя в противном.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век
свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым
голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда
голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а
не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток
не евши».
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну
своей болезни, что
не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что,
не испытанный измлада в борьбе с неудачами,
не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений
не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим
голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
И скоро звонкий
голос Оли
В семействе Лариных умолк.
Улан,
своей невольник доли,
Был должен ехать с нею в полк.
Слезами горько обливаясь,
Старушка, с дочерью прощаясь,
Казалось, чуть жива была,
Но Таня плакать
не могла;
Лишь смертной бледностью покрылось
Ее печальное лицо.
Когда все вышли на крыльцо,
И всё, прощаясь, суетилось
Вокруг кареты молодых,
Татьяна проводила их.
Княгиня очень много говорила и по
своей речивости принадлежала к тому разряду людей, которые всегда говорят так, как будто им противоречат, хотя бы никто
не говорил ни слова: она то возвышала
голос, то, постепенно понижая его, вдруг с новой живостью начинала говорить и оглядывалась на присутствующих, но
не принимающих участия в разговоре особ, как будто стараясь подкрепить себя этим взглядом.
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы
своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим
голосом, подобно когда ветер, поднявшись прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник,
не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
Дело в том, что он, по инстинкту, начинал проникать, что Лебезятников
не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и что никаких вовсе
не имеет он связей позначительнее даже в
своем кружке, а только слышал что-нибудь с третьего
голоса; мало того: и дела-то
своего, пропагандного, может,
не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается и что уж куда ему быть обличителем!
— Как кто убил?.. — переговорил он, точно
не веря ушам
своим, — да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с… — прибавил он почти шепотом, совершенно убежденным
голосом.
— Бога ты
не боишься, разбойник! — отвечал ему Савельич сердитым
голосом. — Ты видишь, что дитя еще
не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и
не напялишь его на
свои окаянные плечища.
Пугачев грозно взглянул на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне,
своему государю?» Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым
голосом: «Ты мне
не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком.
— Батюшка Петр Андреич! — сказал добрый дядька дрожащим
голосом. — Побойся бога; как тебе пускаться в дорогу в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей ты хоть
своих родителей, коли сам себя
не жалеешь. Куда тебе ехать? Зачем? Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны.
Бердников все время пил, подливая в шампанское коньяк, но
не пьянел, только
голос у него понизился, стал более тусклым, точно отсырев, да вздыхал толстяк все чаще, тяжелей. Он продолжал показывать пестроту словесного
своего оперения, но уже менее весело и слишком явно стараясь рассмешить.
Оборвав фразу, она помолчала несколько секунд, и снова зашелестел ее
голос. Клим задумчиво слушал, чувствуя, что сегодня он смотрит на девушку
не своими глазами; нет, она ничем
не похожа на Лидию, но есть в ней отдаленное сходство с ним. Он
не мог понять, приятно ли это ему или неприятно.
Он вытянул шею к двери в зал, откуда глухо доносился хриплый
голос и кашель. Самгин сообразил, что происходит нечто интересное, да уже и неловко было уйти. В зале рычал и кашлял Дьякон; сидя у стола, он сложил руки
свои на груди ковшичками, точно умерший, бас его потерял звучность, хрипел, прерывался глухо бухающим кашлем; Дьякон тяжело плутал в словах,
не договаривая, проглатывая, выкрикивая их натужно.
Алина
не пела, а только расстилала густой
свой голос под слова Дуняшиной песни, — наивные, корявенькие слова. Раньше Самгин
не считал нужным, да и
не умел слушать слова этих сомнительно «народных» песен, но Дуняша выговаривала их с раздражающей ясностью...
Он весь день прожил под впечатлением
своего открытия, бродя по лесу,
не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках
своих и слышал
свой голос: «Я тебя люблю».
Как всегда, ее вкусный
голос и речь о незнакомом ему заставили Самгина поддаться обаянию женщины, и он
не подумал о значении этой просьбы, выраженной тоном человека, который говорит о забавном, о капризе
своем. Только на месте, в незнакомом и неприятном купеческом городе, собираясь в суд, Самгин сообразил, что согласился участвовать в краже документов. Это возмутило его.
Новости следовали одна за другой с небольшими перерывами, и казалось, что с каждым днем тюрьма становится все более шумной; заключенные перекликались между собой ликующими
голосами, на прогулках Корнев кричал
свои новости в окна, и надзиратели
не мешали ему, только один раз начальник тюрьмы лишил Корнева прогулок на три дня. Этот беспокойный человек, наконец, встряхнул Самгина, простучав...
У чана с водою встал Захарий, протянул над ним руки в широких рукавах и заговорил
не своим, обычным, а неестественно высоким, вздрагивающим
голосом...
Голос у него был грубый, бесцветный, неопределенного тона, и говорил он с сожалением, как будто считал
своей обязанностью именно радовать людей и был огорчен тем, что в данном случае
не способен исполнить обязанность эту.
У него дрожали ноги,
голос звучал где-то высоко в горле, размахивая портфелем, он говорил,
не слыша
своих слов, а кругом десятки
голосов кричали...
Утешающим тоном старшей, очень ласково она стала говорить вещи, с детства знакомые и надоевшие Самгину. У нее были кое-какие
свои наблюдения, анекдоты, но она говорила
не навязывая,
не убеждая, а как бы разбираясь в том, что знала. Слушать ее тихий, мягкий
голос было приятно, желание высмеять ее — исчезло. И приятна была ее доверчивость. Когда она подняла руки, чтоб поправить платок на голове, Самгин поймал ее руку и поцеловал. Она
не протестовала, продолжая...
Самгин понимал, что подслушивать под окном — дело
не похвальное, но Фроленков прижал его широкой спиной
своей в угол между стеной и шкафом. Слышно было, как схлебывали чай с блюдечек, шаркали ножом о кирпич, правя лезвие, старушечий
голос ворчливо проговорил...
В ответ на этот плачевный крик Самгин пожал плечами, глядя вслед потемневшей, как все люди в этот час, фигуре бывшего агента полиции. Неприятная сценка с Митрофановым, скользнув по настроению,
не поколебала его. Холодный сумрак быстро разгонял людей, они шли во все стороны, наполняя воздух шумом
своих голосов, и по веселым
голосам ясно было: люди довольны тем, что исполнили
свой долг.
Сюртук студента, делавший его похожим на офицера, должно быть, мешал ему расти, и теперь, в «цивильном» костюме, Стратонов необыкновенно увеличился по всем измерениям, стал еще длиннее, шире в плечах и бедрах, усатое лицо округлилось, даже глаза и рот стали как будто больше. Он подавлял Самгина
своим объемом,
голосом, неуклюжими движениями циркового борца, и почти
не верилось, что этот человек был студентом.
«Нет у меня
своих слов для
голоса души, а чужими она
не говорит», — придумал Самгин.
Вытирая шарфом лицо
свое, мать заговорила уже
не сердито, а тем уверенным
голосом, каким она объясняла непонятную путаницу в нотах, давая Климу уроки музыки. Она сказала, что учитель снял с юбки ее гусеницу и только, а ног
не обнимал, это было бы неприлично.
Ревущим
голосом своим землемер владел очень легко, говорил он, точно читал, и сквозь его бас реплики, выкрики студента были
не слышны.
Варвара по вечерам редко бывала дома, но если
не уходила она — приходили к ней. Самгин
не чувствовал себя дома даже в
своей рабочей комнате, куда долетали
голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым,
своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Кутузов, который мог бы гордиться
голосом, подчеркивает себя тем, что
не ценит
свой дар певца.
Рев и бешеные раскаты валов
не нежат слабого слуха: они всё твердят
свою, от начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания; и все слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы будто обреченного на муку чудовища, да чьи-то пронзительные, зловещие
голоса. Птицы
не щебечут вокруг; только безмолвные чайки, как осужденные, уныло носятся у прибрежья и кружатся над водой.
Но все подчиненные чего-то робели в присутствии начальника; они на его ласковый вопрос отвечали
не своим, а каким-то другим
голосом, каким с прочими
не говорили.