Неточные совпадения
Вытирая шарфом лицо
свое, мать заговорила уже
не сердито, а тем уверенным
голосом, каким она объясняла непонятную путаницу в нотах, давая Климу уроки музыки. Она сказала, что учитель снял с юбки ее гусеницу и только, а ног
не обнимал, это было бы неприлично.
Оборвав фразу, она помолчала несколько секунд, и снова зашелестел ее
голос. Клим задумчиво слушал, чувствуя, что сегодня он смотрит на девушку
не своими глазами; нет, она ничем
не похожа на Лидию, но есть в ней отдаленное сходство с ним. Он
не мог понять, приятно ли это ему или неприятно.
Он весь день прожил под впечатлением
своего открытия, бродя по лесу,
не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках
своих и слышал
свой голос: «Я тебя люблю».
Кутузов, который мог бы гордиться
голосом, подчеркивает себя тем, что
не ценит
свой дар певца.
У него дрожали ноги,
голос звучал где-то высоко в горле, размахивая портфелем, он говорил,
не слыша
своих слов, а кругом десятки
голосов кричали...
Сюртук студента, делавший его похожим на офицера, должно быть, мешал ему расти, и теперь, в «цивильном» костюме, Стратонов необыкновенно увеличился по всем измерениям, стал еще длиннее, шире в плечах и бедрах, усатое лицо округлилось, даже глаза и рот стали как будто больше. Он подавлял Самгина
своим объемом,
голосом, неуклюжими движениями циркового борца, и почти
не верилось, что этот человек был студентом.
«Нет у меня
своих слов для
голоса души, а чужими она
не говорит», — придумал Самгин.
Он вытянул шею к двери в зал, откуда глухо доносился хриплый
голос и кашель. Самгин сообразил, что происходит нечто интересное, да уже и неловко было уйти. В зале рычал и кашлял Дьякон; сидя у стола, он сложил руки
свои на груди ковшичками, точно умерший, бас его потерял звучность, хрипел, прерывался глухо бухающим кашлем; Дьякон тяжело плутал в словах,
не договаривая, проглатывая, выкрикивая их натужно.
Утешающим тоном старшей, очень ласково она стала говорить вещи, с детства знакомые и надоевшие Самгину. У нее были кое-какие
свои наблюдения, анекдоты, но она говорила
не навязывая,
не убеждая, а как бы разбираясь в том, что знала. Слушать ее тихий, мягкий
голос было приятно, желание высмеять ее — исчезло. И приятна была ее доверчивость. Когда она подняла руки, чтоб поправить платок на голове, Самгин поймал ее руку и поцеловал. Она
не протестовала, продолжая...
Варвара по вечерам редко бывала дома, но если
не уходила она — приходили к ней. Самгин
не чувствовал себя дома даже в
своей рабочей комнате, куда долетали
голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым,
своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Новости следовали одна за другой с небольшими перерывами, и казалось, что с каждым днем тюрьма становится все более шумной; заключенные перекликались между собой ликующими
голосами, на прогулках Корнев кричал
свои новости в окна, и надзиратели
не мешали ему, только один раз начальник тюрьмы лишил Корнева прогулок на три дня. Этот беспокойный человек, наконец, встряхнул Самгина, простучав...
Алина
не пела, а только расстилала густой
свой голос под слова Дуняшиной песни, — наивные, корявенькие слова. Раньше Самгин
не считал нужным, да и
не умел слушать слова этих сомнительно «народных» песен, но Дуняша выговаривала их с раздражающей ясностью...
В ответ на этот плачевный крик Самгин пожал плечами, глядя вслед потемневшей, как все люди в этот час, фигуре бывшего агента полиции. Неприятная сценка с Митрофановым, скользнув по настроению,
не поколебала его. Холодный сумрак быстро разгонял людей, они шли во все стороны, наполняя воздух шумом
своих голосов, и по веселым
голосам ясно было: люди довольны тем, что исполнили
свой долг.
Как всегда, ее вкусный
голос и речь о незнакомом ему заставили Самгина поддаться обаянию женщины, и он
не подумал о значении этой просьбы, выраженной тоном человека, который говорит о забавном, о капризе
своем. Только на месте, в незнакомом и неприятном купеческом городе, собираясь в суд, Самгин сообразил, что согласился участвовать в краже документов. Это возмутило его.
У чана с водою встал Захарий, протянул над ним руки в широких рукавах и заговорил
не своим, обычным, а неестественно высоким, вздрагивающим
голосом...
Бердников все время пил, подливая в шампанское коньяк, но
не пьянел, только
голос у него понизился, стал более тусклым, точно отсырев, да вздыхал толстяк все чаще, тяжелей. Он продолжал показывать пестроту словесного
своего оперения, но уже менее весело и слишком явно стараясь рассмешить.
Ревущим
голосом своим землемер владел очень легко, говорил он, точно читал, и сквозь его бас реплики, выкрики студента были
не слышны.
Самгин понимал, что подслушивать под окном — дело
не похвальное, но Фроленков прижал его широкой спиной
своей в угол между стеной и шкафом. Слышно было, как схлебывали чай с блюдечек, шаркали ножом о кирпич, правя лезвие, старушечий
голос ворчливо проговорил...
Голос у него был грубый, бесцветный, неопределенного тона, и говорил он с сожалением, как будто считал
своей обязанностью именно радовать людей и был огорчен тем, что в данном случае
не способен исполнить обязанность эту.
Неточные совпадения
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для
своего барина.
Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее
своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
И правда, что
не голосом — // Нутром —
свою «Голодную» // Пропели вахлаки.
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай глухим
голосом, ни на секунду
не спуская глаз с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил он, обтирая
свою бороду большими худыми ладонями.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает
своего мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке
голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда
не видала в нем. Он вошел в комнату и,
не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама
не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая
голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой
своих детей…