Неточные совпадения
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она
не могла собраться
с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг
расплакалась и выбежала из комнаты.
Когда Татарин явился со счетом в двадцать шесть рублей
с копейками и
с дополнением на водку, Левин, которого в другое время, как деревенского жителя, привел бы в ужас счет на его долю в четырнадцать рублей, теперь
не обратил внимания на это,
расплатился и отправился домой, чтобы переодеться и ехать к Щербацким, где решится его судьба.
Он стоял за каждый свой грош (и
не мог
не стоять, потому что стоило ему ослабить энергию, и ему бы
не достало денег
расплачиваться с рабочими), а они только стояли зa то, чтобы работать спокойно и приятно, то есть так, как они привыкли.
— Да как вам сказать, Афанасий Васильевич? Я
не знаю, лучше ли мои обстоятельства. Мне досталось всего пя<тьдесят> душ крестьян и тридцать тысяч денег, которыми я должен был
расплатиться с частью моих долгов, — и у меня вновь ровно ничего. А главное дело, что дело по этому завещанью самое нечистое. Тут, Афанасий Васильевич, завелись такие мошенничества! Я вам сейчас расскажу, и вы подивитесь, что такое делается. Этот Чичиков…
Если б он обернулся хоть раз дорогой, то успел бы увидеть, как Свидригайлов, отъехав
не более ста шагов,
расплатился с коляской и сам очутился на тротуаре.
Кабанова. А ты уж испугался,
расплакался! Есть о чем.
Не беспокойся: еще долго нам
с ней маяться будет.
Робинзон. Они пошутить захотели надо мной; ну, и прекрасно, и я пошучу над ними. Я
с огорчения задолжаю рублей двадцать, пусть
расплачиваются. Они думают, что мне общество их очень нужно — ошибаются; мне только бы кредит; а то я и один
не соскучусь, я и solo могу разыграть очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять…
Я
расплатился с хозяином, который взял
с нас такую умеренную плату, что даже Савельич
с ним
не заспорил и
не стал торговаться по своему обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его.
В эту минуту, как молния, сверкнуло у ней в памяти прошедшее. «Суд настал! Нельзя играть в жизнь, как в куклы! — слышался ей какой-то посторонний голос. —
Не шути
с ней —
расплатишься!»
— О, по крайней мере я
с ним вчера
расплатился, и хоть это
с сердца долой! Лиза, знает мама? Да как
не знать: вчера-то, вчера-то она поднялась на меня!.. Ах, Лиза! Да неужто ты решительно во всем себя считаешь правой, так-таки ни капли
не винишь себя? Я
не знаю, как это судят по-теперешнему и каких ты мыслей, то есть насчет меня, мамы, брата, отца… Знает Версилов?
«Милая Наташа,
не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора
с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет,
не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо в карман и,
расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
— Если бы я отдал землю башкирам, тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская, а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы
не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно
расплачиваться с своими историческими кредиторами. В какой форме устроится все это — я еще теперь
не могу вам сказать, но только скажу одно, — именно, что ни одной копейки
не возьму лично себе…
Мои спутники знали, что если нет проливного дождя, то назначенное выступление обыкновенно
не отменяется. Только что-нибудь особенное могло задержать нас на биваке. В 8 часов утра,
расплатившись с китайцами, мы выступили в путь по уже знакомой нам тропе, проложенной местными жителями по долине реки Дунгоу к бухте Терней.
Понятно, что и в расходах на их жизнь много сбережений. Они покупают все большими количествами,
расплачиваются наличными деньгами, поэтому вещи достаются им дешевле, чем при покупке в долг и по мелочи; вещи выбираются внимательно,
с знанием толку в них, со справками, поэтому все покупается
не только дешевле, но и лучше, нежели вообще приходится покупать бедным людям.
Не успел я
расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась
с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал
с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.
— Все так, — заговорил опять Гагин, — но
с нею мне беда. Порох она настоящий. До сих пор ей никто
не нравился, но беда, если она кого полюбит! Я иногда
не знаю, как
с ней быть. На днях она что вздумала: начала вдруг уверять меня, что я к ней стал холоднее прежнего и что она одного меня любит и век будет меня одного любить… И при этом так
расплакалась…
Девочка
не думала идти, а все жалобно смотрела; я просил ямщика
не обижать ее, он взял ее тихо в охапку и поставил на землю. Она
расплакалась, и я готов был плакать
с нею.
Полуянов был осужден. Его приговорили к ссылке в
не столь отдаленные места Сибири, что было равносильно возвращению на родину. Он опять упал духом и вместо последнего слова
расплакался самым глупым образом. Его едва успокоили. В момент приговора Харитины в зале суда уже
не было. Она перестала интересоваться делом и уехала
с доктором утешать Прасковью Ивановну.
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка все распотрошила, а
с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский
с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал в детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем
не знал. Что нянька сделает, то и хорошо. Все дело чуть
не испортила сама Устенька, потому что под конец обыска она горько
расплакалась. Стабровский усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
Но Липочка почерпает для себя силы душевные в сознании того, что она образованная, и потому мало обращает внимания на мать и в распрях
с ней всегда остается победительницей: начнет ее попрекать, что она
не так воспитана, да
расплачется, мать-то и струсит и примется сама же ублажать обиженную дочку.
Первым делом он пошел посоветоваться
с Дарьей: особенное дело выходило совсем, Дарья даже
расплакалась, напутствуя Ермошку на подвиг. Чтобы
не потерять времени и
не делать лишней огласки, Ермошка полетел в город верхом на своем иноходце. Он проникся необыкновенной энергией и поднял на ноги и прокурорскую власть, и жандармерию, и исправника.
А когда
расплатился, то
не удержался, чтобы
не произнести патетически,
с рукой, театрально протянутой вперед, прямо перед собой...
В комнате были нестерпимый жар и духота; мать скоро увела нас в гостиную, где мы
с сестрицей так
расплакались, что нас долго
не могли унять.
В зале тетушка разливала чай, няня позвала меня туда, но я
не хотел отойти ни на шаг от матери, и отец, боясь, чтобы я
не расплакался, если станут принуждать меня, сам принес мне чаю и постный крендель, точно такой, какие присылали нам в Уфу из Багрова; мы
с сестрой (да и все) очень их любили, но теперь крендель
не пошел мне в горло, и, чтоб
не принуждали меня есть, я спрятал его под огромный пуховик, на котором лежала мать.
— Прощай! — проговорил Еспер Иваныч и поспешил племянника поскорее поцеловать. Он боялся, кажется,
расплакаться и, чтобы скрыть это, усилился даже прибавить
с усмешкою: —
Не плачь,
не плачь, скоро воротимся!
Я же хоть силу в себе и ощущал, но думаю, во-первых, я пьян, а во-вторых, что если десять или более человек на меня нападут, то и
с большою силою ничего
с ними
не сделаешь, и оберут, а я хоть и был в кураже, но помнил, что когда я,
не раз вставая и опять садясь,
расплачивался, то мой компаньон, баринок этот, видел, что у меня
с собою денег тучная сила.
Откуп тоже
не ушел.
Не стесняясь личным знакомством и некоторым родством
с толстым Четвериковым, Калинович пригласил его к себе и объяснил, что, так как дела его в очень хорошем положении, то
не угодно ли будет ему хоть несколько
расплатиться с обществом, от которого он миллионы наживает, и пожертвовать тысяч десять серебром на украшение города. Можно себе представить, что почувствовал при этих словах скупой и жадный Четвериков!
Часу в двенадцатом, наконец, приехали молодые. Они замедлили единственно по случаю туалета молодой, которая принялась убирать голову еще часов
с шести, но все, казалось ей, выходило
не к лицу. Заставляя несколько раз перечесывать себя, она бранилась, потом сама начала завиваться, обожглась щипцами, бросила их парикмахеру в лицо, переменила до пяти платьев, разорвала башмаки и, наконец,
расплакалась. Калинович, еще в первый раз видевший такой припадок женина характера, вышел из себя.
— Ну-с, так вот как! — продолжала Настенька. — После той прекрасной минуты, когда вам угодно было убежать от меня и потом так великодушно
расплатиться со мной деньгами, которые мне ужасно хотелось вместе
с каким-нибудь медным шандалом бросить тебе в лицо… и, конечно,
не будь тогда около меня Белавина, я
не знаю, что бы со мной было…
Он чувствовал, что если Настенька хоть раз перед ним
расплачется и разгрустится, то вся решительность его пропадет; но она
не плакала:
с инстинктом любви, понимая, как тяжело было милому человеку расстаться
с ней, она
не хотела его мучить еще более и старалась быть спокойною; но только заняться уж ничем
не могла и по целым часам сидела, сложив руки и уставя глаза на один предмет.
— Вы ничего
не делаете, прочтите, — перебросил ему вдруг бумажку Петр Степанович. Липутин приблизился к свечке. Бумажка была мелко исписана, скверным почерком и
с помарками на каждой строке. Когда он осилил ее, Петр Степанович уже
расплатился и уходил. На тротуаре Липутин протянул ему бумажку обратно.
Его безжалостно освистали, так что он тут же, публично,
не сойдя
с эстрады,
расплакался.
Сделал он это затем, чтобы,
расплачиваясь с рабочими,
не ошибиться как-нибудь, и когда те получали от него плату, то каждый должен был шепнуть Адонираму свое наименование, сообразно которому он и выдавал, что следовало.
— А вы меня еще больше оскорбляете! — отпарировала ему Миропа Дмитриевна. — Я
не трактирщица, чтобы
расплачиваться со мной деньгами! Разве могут окупить для меня все сокровища мира, что вы будете жить где-то там далеко, заинтересуетесь какою-нибудь молоденькой (Миропа Дмитриевна
не прибавила «и хорошенькой», так как и себя таковою считала), а я, — продолжала она, — останусь здесь скучать, благословляя и оплакивая ту минуту, когда в первый раз встретилась
с вами!
Добрый властитель Москвы по поводу таких толков имел наконец серьезное объяснение
с обер-полицеймейстером; причем оказалось, что обер-полицеймейстер совершенно
не знал ничего этого и, возвратясь от генерал-губернатора, вызвал к себе полицеймейстера, в районе которого случилось это событие, но тот также ничего
не ведал, и в конце концов обнаружилось, что все это устроил без всякого предписания со стороны начальства толстенький частный пристав, которому обер-полицеймейстер за сию проделку предложил подать в отставку; но важеватый друг актеров, однако, вывернулся: он как-то долез до генерал-губернатора, встал перед ним на колени,
расплакался и повторял только: «Ваше сиятельство!
— Сестрица, бывало,
расплачутся, — продолжал успокоенный Николай Афанасьевич, — а я ее куда-нибудь в уголок или на лестницу тихонечко
с глаз Марфы Андревны выманю и уговорю. «Сестрица, говорю, успокойтесь; пожалейте себя, эта немилость к милости». И точно, горячее да сплывчивое сердце их сейчас скоро и пройдет: «Марья! — бывало, зовут через минутку. — Полно, мать, злиться-то. Чего ты кошкой-то ощетинилась, иди сядь здесь, работай». Вы ведь, сестрица,
не сердитесь?
— Все равно, на нее чем-нибудь другим
не угодишь. Вон я вчера нашей собаке немножко супу дал из миски, а маменька и об этом
расплакалась и миску
с досады разбила: «
Не годится, говорит, она теперь; ее собака нанюхала». Ну, я вас спрашиваю: вы, Валерьян Николаич, знаете физику: можно ли что-нибудь нанюхать? Можно понюхать, можно вынюхать, но нанюхать! Ведь это дурак один сказать может!
Не простившись ни
с кем и через Ванюшку
расплатившись с хозяевами, он собрался ехать в крепость, где стоял полк.
А от игры он спас… так ты ступай на бал,
Влюбись в его жену… иль можешь
не влюбиться,
Но обольсти ее, чтоб
с мужем
расплатиться.
— И, Юрий Дмитрич, охота тебе говорить! Слава тебе господи, что всякий раз удавалось; а как считать по разам, так твой один раз стоит всех моих.
Не диво, что я тебе служу: за добро добром и платят, а ты из чего бился со мною часа полтора, когда нашел меня почти мертвого в степи и мог сам замерзнуть, желая помочь бог знает кому? Нет, боярин, я век
с тобой
не расплачусь.
— А
не видал — рыбы, примерно,
с ними
не было?
Не расплачивались они рыбой?.. — перебил старик, пристально взглядывая в лицо собеседника.
Расплачиваясь с извозчиком и потом поднимаясь к себе по лестнице, он все никак
не мог очнуться и видел, как пламя перешло на деревья, затрещал и задымил лес; громадный дикий кабан, обезумевший от ужаса, несся по деревне… А девушка, привязанная к седлу, все смотрела.
Ворошилов угомонился, наконец; голос его, юношески звонкий и хриплый, как у молодого петуха, слегка порвался… Кстати ж, Бамбаев начал декламировать стихи и опять чуть
не расплакался, что произвело впечатление скандала за одним соседним столом, около которого поместилось английское семейство, и хихиканье за другим: две лоретки обедали за этим вторым столом
с каким-то престарелым младенцем в лиловом парике. Кельнер принес счет; приятели
расплатились.
Литвинов снова вытащил свой чемодан из угла, снова уложил,
не торопясь и даже
с какою-то тупою заботливостью, все свои вещи, позвонил кельнера,
расплатился и отправил к Ирине записку на русском языке следующего содержания...
Муров. Да разве ему твоей любви мало? Да что, в самом деле, умирать, что ли, я сбираюсь? Ну, перестань же! Мне и так
не легко расставаться
с тобой, а как ты еще
расплачешься…
Княгиня между тем оставалась печальной и смущенной; ей невольно припомнилось то время, когда она была невестой князя, как он трепетал от восторга при одном ласковом взгляде ее, от одного легкого пожатия руки ее, и что же теперь стало? Княгиня готова была
расплакаться от грусти. Ее печальный вид
не свернулся
с глаз Миклакова и навел его тоже на весьма невеселые мысли касательно собственного положения.
Граф Хвостиков воротился домой
не очень поздно.
С ним случилась ужасная неприятность: он подрался
с Янсутским! Произошло это следующим образом: Янсутский проигрывал сряду все партии, так что граф Хвостиков, наконец, усовестился и, объявив, что ему крайняя необходимость ехать в одно место, просил Петра Евстигнеевича
расплатиться с ним.
Готовая
расплакаться при этом воспоминании, Домна Осиповна
с замирающим сердцем от страха, что
не примут ее, послала своего ливрейного лакея узнать: может ли она видеть Елизавету Николаевну Мерову.
Измученные лошаденки кое-как доплелись наконец до почтового двора. Рудин вылез из кибитки,
расплатился с мужиком (который ему
не поклонился и деньги долго пошвыривал на ладони — знать, на водку мало досталось) и сам внес чемодан в станционную комнату.
Переезжая к нему и расставаясь
с Григорием Иванычем, я
расплакался, хотел было обнять его, но он
не допустил меня и, будучи сам растроган почти до слез (что я узнал впоследствии из его письма к моей матери), сухо и холодно сказал мне...