Неточные совпадения
— Нет, нет, pardon — я
не назову его… с тех пор, хочу я сказать, как он
появился, стал ездить в
дом…
Его мучила теперь тайна: как она, пропадая куда-то на глазах у всех, в виду, из
дома, из сада, потом
появляется вновь, будто со дна Волги, вынырнувшей русалкой, с светлыми, прозрачными глазами, с печатью непроницаемости и обмана на лице, с ложью на языке, чуть
не в венке из водяных порослей на голове, как настоящая русалка!
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может быть, если бы они
не были богаты,
не существовало бы и этой розни, а в
доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько
появлялась в бахаревском
доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
Греясь у костра, мы пили чай. Вдруг Чжан Бао что-то закричал. Я обернулся и увидел мираж. В воздухе, немного выше поверхности воды, виднелся пароход, две парусные шхуны, а за ними горы, потом
появилась постройка, совершенно
не похожая ни на русский
дом, ни на китайскую фанзу. Явление продолжалось несколько минут, затем оно начало блекнуть и мало-помалу рассеялось в воздухе.
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его
доме; даже комфорт вас
не радует, и всякий раз, вечером, когда
появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их
не торопясь и работали, как говорится,
не за страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге
появился мужчина. Это был староста. Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в
доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
Когда все визиты были сделаны, несколько дней сидели по утрам
дома и ждали отдачи. Случалось, что визитов
не отдавали, и это служило темой для продолжительных и горьких комментариев. Но случалось и так, что кто-нибудь приезжал первый — тогда на всех лицах
появлялось удовольствие.
Ермолай был такой же бессознательно развращенный человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть, другого и ждать от него было нельзя. В Малиновце он
появлялся редко, когда его работа требовалась по
дому, а большую часть года ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог,
не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
Расставшись с Мишанкой и послав Мисанке заочно благословение, Золотухина оставила княжеский
дом и вновь
появилась в Словущенском. Но уже
не ездила кормиться по соседям, а солидно прожила лет шесть своим домком и при своем капитале. Умирая, она была утешена, что оба сына ее пристроены. Мишанка имел кафедру в Московском университете, а Мисанка, в чине губернского секретаря, пользовался благоволением начальства и репутацией примерного столоначальника.
И вместе с башней Троекуров начал строить свой
дом, рядом с
домом Голицына, чтобы «утереть ему нос», а материал, кстати, был под рукой — от Сухаревой башни. Проведал об этом Петр, назвал Троекурова казнокрадом, а все-таки в 1691 году рядом с
домом Голицына
появились палаты, тоже в два этажа. Потом Троекуров прибавил еще третий этаж со сводами в две с половиной сажени, чего
не было ни до него, ни после.
За час до начала скачек кофейная пустеет — все на ипподроме, кроме случайной, пришлой публики. «Играющие» уже больше
не появляются: с ипподрома — в клубы, в игорные
дома их путь.
А над
домом по-прежнему носились тучи голубей, потому что и Красовский и его сыновья были такими же любителями, как и Шустровы, и у них под крышей также была выстроена голубятня. «Голубятня» — так звали трактир, и никто его под другим именем
не знал, хотя официально он так
не назывался, и в печати
появилось это название только один раз, в московских газетах в 1905 году, в заметке под заглавием: «Арест революционеров в “Голубятне"».
Я еще
не поступил в гимназию, когда однажды в нашем
доме появился старик с толстыми совершенно белыми усами и бритым подбородком, в серой военной шинели.
Дешерт долго
не появлялся в нашем
доме, и только от времени до времени доносились слухи о новых его жестокостях в семье и на деревне.
Даже бойкая Харитина, и та
появлялась только, когда отца
не было
дома.
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она
появлялась в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно
не двигая ногами,
не касаясь земли, двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя в ворота
домов, за углы, в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...
В
доме генерала Епанчина он тоже
не появлялся ни разу, так что и к генералу стал ходить другой чиновник.
Марья Дмитриевна
появилась в сопровождении Гедеоновского; потом пришла Марфа Тимофеевна с Лизой, за ними пришли остальные домочадцы; потом приехала и любительница музыки, Беленицына, маленькая, худенькая дама, с почти ребяческим, усталым и красивым личиком, в шумящем черном платье, с пестрым веером и толстыми золотыми браслетами; приехал и муж ее, краснощекий, пухлый человек, с большими ногами и руками, с белыми ресницами и неподвижной улыбкой на толстых губах; в гостях жена никогда с ним
не говорила, а
дома, в минуты нежности, называла его своим поросеночком...
На Крутяш Груздев больше
не заглядывал, а, бывая в Ключевском заводе, останавливался в господском
доме у Палача. Это обижало Петра Елисеича: Груздев точно избегал его. Старик Ефим Андреич тоже тайно вздыхал: по женам они хоть и разошлись, а все-таки на глазах человек гибнет. В маленьком домике Ефима Андреича теперь особенно часто
появлялась мастерица Таисья и под рукой сообщала Парасковье Ивановне разные новости о Груздеве.
Юноша, должно быть, побаивался своего дяденьки, потому что, чем ближе они стали подъезжать к жилищу, тем беспокойнее он становился, и когда, наконец, въехали в самую усадьбу (которая, как успел заметить Вихров, была даже каменная), он,
не дав еще хорошенько кучеру остановить лошадей и несмотря на свои слабые ноги, проворно выскочил из тарантаса и побежал в
дом, а потом через несколько времени снова
появился на крыльце и каким-то довольным и успокоительным голосом сказал Вихрову...
Случайно или
не случайно, но с окончанием баттенберговских похождений затихли и европейские концерты. Визиты, встречи и совещания прекратились, и все разъехались по
домам. Начинается зимняя работа; настает время собирать материалы и готовиться к концертам будущего лета. Так оно и пойдет колесом, покуда есть налицо человек (имярек), который держит всю Европу в испуге и смуте. А исчезнет со сцены этот имярек, на месте его
появится другой, третий.
Курзал прибодряется и расцвечивается флагами и фонарями самых причудливых форм и сочетаний; лужайки около него украшаются вычурными цветниками, с изображением официальных гербов; армия лакеев стоит, притаив дыхание, готовая по первому знаку ринуться вперед; в кургаузе, около источников,
появляются дородные вассерфрау 12; всякий частный
дом превращается в Privat-Hotel, напоминающий невзрачную провинциальную русскую гостиницу (к счастию, лишенную клопов), с дерюгой вместо постельного белья и с какими-то нелепыми подушками, которые расползаются при первом прикосновении головы; владельцы этих
домов, зимой ютившиеся в конурах ради экономии в топливе, теперь переходят в еще более тесные конуры ради прибытка; соседние деревни,
не покладывая рук, доят коров, коз, ослиц и щупают кур; на всяком перекрестке стоят динстманы, пактрегеры 13 и прочий подневольный люд, пришедший с специальною целью за грош продать душу; и тут же рядом ржут лошади, ревут ослы и без оглядки бежит жид, сам еще
не сознавая зачем, но чуя, что из каждого кармана пахнет талером или банковым билетом.
Как и зачем он тут
появился? Еще полчаса перед тем он выбежал, как полоумный, из
дому, бродил несколько времени по улицам, случайно очутился на пожаре и бросился в огонь
не погибающую, кажется, спасать, а искать там своей смерти: так, видно, много прелести и наслаждения принесло ему брачное ложе.
Он вернулся назад — и
не успел еще поравняться с
домом, в котором помещалась кондитерская Розелли, как одно из окон, выходивших на улицу, внезапно стукнуло и отворилось — на черном его четырехугольнике (в комнате
не было огня)
появилась женская фигура — и он услышал, что его зовут: «Monsieur Dimitri!»
С покупкой
дома и уплатой старых долгов дивиденда первое время
не было, и только на 1890 год он
появился в изрядной сумме, и было объявлено, что служащие получат свою долю. И действительно, все получили, но очень мало.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу
дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе
не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда
не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак
не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и
появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но
не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
Нил Поликарпыч точно
не замечал ничего и
появлялся в
доме только к обеду и ужину; у него всегда было много дела и хлопот по заводу, чтобы еще замечать, что делается
дома; притом он постоянно лечился и составлял какие-то мази и декокты.
Как это случилось — никто
не мог сказать, а всякий только чувствовал, что именно Владимира Петровича и недоставало в
доме; у всех точно отлегло на душе, когда Владимир Петрович
появлялся в горнице.
С некоторых пор в одежде дяди Акима стали показываться заметные улучшения: на шапке его,
не заслуживавшей, впрочем, такого имени, потому что ее составляли две-три заплаты, живьем прихваченные белыми нитками,
появился вдруг верх из синего сукна; у Гришки оказалась новая рубашка, и, что всего страннее, у рубашки были ластовицы, очевидно выкроенные из набивного ситца, купленного год тому назад Глебом на фартук жене; кроме того, он
не раз заставал мальчика с куском лепешки в руках, тогда как в этот день в
доме о лепешках и помину
не было.
Жило семейство Норков как нельзя тише и скромнее. Кроме каких-то двух старушек и пастора Абеля, у них запросто
не бывал никто. С выходом замуж Берты Ивановны, которая поселилась с своим мужем через два
дома от матери, ежедневным их посетителем сделался зять. Шульц вместе с женою навещал тещину семью аккуратно каждый вечер и был настоящим их семьянином и сыном Софьи Карловны. Потом в
доме их, по известному читателям случаю,
появился я, и в тот же день, вслед за моим выходом, Шульц привез художника Истомина.
На том же дворе под прямым углом к старому
дому стоял так называемый новый флигель, в котором в трех комнатах проживала мать владельца, добродушная старушка Вера Александровна. Она
появлялась за домашний общий стол, но, кроме того, пользуясь доходами небольшого болховского имения, варила собственное сахарное и медовое варенье, которым чуть
не ежедневно угощала многочисленных внуков, имена которых решаюсь выставить в порядке по возрасту: Николай, Наталья, Петр, Александр, Екатерина, Иван, Анна.
На другой день Светлого праздника к нам в
дом и затем на деревню приносили образа и
появлялись как говорили, «священники», хотя священник был один, даже без дьякона. Тем
не менее церковнослужителей с их семьями, при многочисленности последних, набиралось человек двадцать, начиная с попадьи и дьячихи, которых можно было узнать по головам, тщательно завязанным шелковыми косынками с двойным отливом. Усердные люди (оброчники), все без шапок, приносили образа, в видах неприкосновенности святыни, на полотенцах.
Тальберг. Я так и знал! Недостаточно одного сеньора Мышлаевского.
Появляются еще какие-то житомирские кузены.
Не дом, а постоялый двор. Я решительно
не понимаю Алексея.
Озадаченный люд толковал,
Где пожар и причина какая?
Вдруг еще
появился сигнал,
И промчалась команда другая.
Постепенно во многих местах
Небо вспыхнуло заревом красным,
Топот, грохот! Народ впопыхах
Разбежался по улицам разным,
Каждый в свой торопился квартал,
«
Не у нас ли горит? — помышляя, —
Бог помилуй!» Огонь
не дремал,
Лавки, церкви,
дома пожирая….
Абрашка в это время колол дрова. Заинтересованный шумом, он равнодушно вышел за ворота, пригляделся и вдруг со всех ног кинулся в
дом. Через минуту дверь отворилась. Мне показалось, что оттуда мелькнуло дуло ружья, но тотчас же дверь захлопнулась опять.
Не прошло и минуты, как из юрты
появилась красивая жена Абрама, а за ней — сам Абрам покорно шел с пустыми руками…
Я с нетерпением ждал у окна, что вся компания, мокрая и весело возбужденная, сейчас пробежит через сад в нашу квартиру. Но — прошло минут двадцать, лодка должна бы уже давно причалить к невидному из-за ограды берегу, а все никто
не появлялся. Оказалось, что сестра уже
дома, но одна, переодевается на женской половине.
А всё же он был взволнован и уже
не мог молиться, как прежде. Едва он входил в молельную и раскрывал книгу, как уже начинал бояться, что вот-вот войдет брат и помешает ему; и в самом деле, Матвей
появлялся скоро и кричал дрожащим голосом: «Образумьтесь, братец! Покайтесь, братец!» Сестра бранилась, и Яков тоже выходил из себя и кричал: «Пошел вон из моего
дома!» А тот ему: «Этот
дом наш общий».
И в тот же день во всяком
дому появляются новые серпы и новые косы. Летошных нет, на придачу булыне пошли. А по осени «масляно рыло» возьмет свое. Деньгами гроша
не получит, зато льном да пряжей туго-натуго нагрузит воза, да еще в каждой деревне его отцом-благодетелем назовут, да
не то что хлеб-соль — пшенники, лапшенники, пшенницы, лапшенницы на стол ему поставят…
Появятся и оладьи, и пряженцы, и курочка с насести, и косушка вина ради почести булыни и знакомства с ним напередки́.
Прибыв домой, она
появилась первой Александре Ивановне Синтяниной и объявила ей, что жизнь брата ей
не понравилась и что она решилась жить у себя в
доме одна.
С того вечера, как я отдал Сержу ее записку, она почти совсем
не появлялась в нашем
доме, но старик Альтанский ходил к нам по-прежнему, и в нем вообще
не было заметно ни малейшей перемены ни в каком отношении: он был так же спокоен, так же, как и прежде, шутил и так же занимался со мною классиками и математикой.
С тех пор Пенькновский бывал у нас нередко; но я, при своих постоянных увлечениях то романами, то ученостию, решительно
не могу дать отчета, как он
появился в нашем
доме, несмотря на то, что оставался при убеждении, будто он предлагал поцелуй maman.
Со временем он, вероятно, несколько попривык к своему положению, а чужие люди перестали им интересоваться. Так ушли еще два года, как опять внезапно к нам
появился Пенькновский и сообщил при Христе, что жена Сержа, заплатив какой-то значительный долг за него или за его мать, сделала ему столь сильную неприятность, что он схватил шапку, выбежал вон из
дома и
не возвращался до утра.
Жили в Казани и шумно и привольно, но по части высшей „интеллигенции“ было скудно. Даже в Нижнем нашлось несколько писателей за мои гимназические годы; а в тогдашнем казанском обществе я
не помню ни одного интересного мужчины с литературным именем или с репутацией особенного ума, начитанности. Профессора в тамошнем свете
появлялись очень редко, и едва ли
не одного только И.К.Бабста встречал я в светских
домах до перехода его в Москву.
Более он
не появлялся в
доме, хотя Агаша утверждала, что во внутренних апартаментах княжны, когда ее сиятельство остается одна и
не приказывает себя беспокоить, слышны голоса и разговоры, и что среди этих таинственных посетителей бывает и загадочный странник. Кто другие таинственные посетители княжны и каким путем попадают они в
дом, она объяснить
не могла. Дворовые верили Агаше и таинственно качали головой.
Он, несмотря на довольно долгое пребывание в
доме князя, несмотря на сделанную с его семейством дальнюю дорогу, еще ни разу
не видал княжны Евпраксии. По обычаям того времени, женщин и девушек знатных родов ревниво охраняли от взоров посторонних мужчин, и они
появлялись лишь, как мы видели, во время установленных тем же обычаем некоторых обрядов приема гостей, для оказания последним вящего почета.
По их рассказам, она была окончательно погибшей девушкой, принятой в порядочные
дома лишь по недоразумению. Это, впрочем,
не мешало хозяйке
дома, ведшей только что со своими гостями разговор о княжне в этом направлении, идти ей навстречу с распростертыми объятиями, как только княжна Людмила Васильевна
появлялась в гостиной.
Глеб Алексеевич, лишенный последнего любимого им в
доме существа, зачахнет совершенно, а Кузьма должен очутиться в руках Салтыковой в такой степени, что у него
не могла бы
появиться и мысль обнаружить когда-либо дело с зельем.
Кора кончила курс и
появилась в ее
доме, где для нее были приготовлены роскошные и богатые туалеты, долженствовавшие служить великолепной рамкой
не менее великолепной картины. В своем выпуске она была самая молоденькая, ей едва минуло шестнадцать лет.
Кто мог быть этот поздний посетитель, вероятно вошедший в
дом по черному ходу? Она
не знала, да и
не это интересовало ее. Он, вероятно, скоро уйдет, ведь уже ночь. Это предположение
появилось в ее уме.
Он уже много лет посещал
дом Белоярцевых и для какой надобности и когда
появился в нем в первый раз, никто
не помнил, да и
не старался вспомнить.