Неточные совпадения
— А кто сплошал, и надо бы
Того тащить к помещику,
Да все испортит он!
Мужик богатый… Питерщик…
Вишь, принесла нелегкая
Домой его на грех!
Порядки наши чудные
Ему пока в диковину,
Так смех и разобрал!
А мы теперь расхлебывай! —
«Ну… вы его
не трогайте,
А лучше
киньте жеребий.
Заплатим мы: вот пять рублей...
Не ветры веют буйные,
Не мать-земля колышется —
Шумит, поет, ругается,
Качается, валяется,
Дерется и целуется
У праздника народ!
Крестьянам показалося,
Как вышли на пригорочек,
Что все село шатается,
Что даже церковь старую
С высокой колокольнею
Шатнуло раз-другой! —
Тут трезвому, что голому,
Неловко… Наши странники
Прошлись еще по площади
И к вечеру
покинулиБурливое село…
Во всяком случае, в видах предотвращения злонамеренных толкований, издатель считает долгом оговориться, что весь его труд в настоящем случае заключается только в том, что он исправил тяжелый и устарелый слог «Летописца» и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало
не касаясь самого содержания летописи. С первой минуты до последней издателя
не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина, и это одно уже может служить ручательством, с каким почтительным трепетом он относился к своей задаче.
Тогда князь, видя, что они и здесь, перед лицом его, своей розни
не покидают, сильно распалился и начал учить их жезлом.
По временам он выбегал в зал,
кидал письмоводителю кипу исписанных листков, произносил: «
Не потерплю!» — и вновь скрывался в кабинете.
— В меня
кинут камень, я знаю, — сказала она, — но я приеду к Анне; да, я непременно приеду. Вы
не долго пробудете здесь?
— Это такая шельма! Я ему говорил, так нет. Как же! Он в три года
не мог собрать, — энергически говорил сутуловатый, невысокий помещик с помаженными волосами, лежавшими на вышитом воротнике его мундира, стуча крепко каблуками новых, очевидно для выборов надетых сапог. И помещик,
кинув недовольный взгляд на Левина, круто повернулся.
В какое бы положение она ни стала, она
не может
покинуть сына.
И вдруг ему вспомнилось, как они детьми вместе ложились спать и ждали только того, чтобы Федор Богданыч вышел зa дверь, чтобы
кидать друг в друга подушками и хохотать, хохотать неудержимо, так что даже страх пред Федором Богданычем
не мог остановить это через край бившее и пенящееся сознание счастья жизни.
Да скажи, кабы он получше платил за труды, так и Янко бы его
не покинул; а мне везде дорога, где только ветер дует и море шумит!
По мнению здешних ученых, этот провал
не что иное, как угасший кратер; он находится на отлогости Машука, в версте от города. К нему ведет узкая тропинка между кустарников и скал; взбираясь на гору, я подал руку княжне, и она ее
не покидала в продолжение целой прогулки.
Мы пришли к провалу; дамы оставили своих кавалеров, но она
не покидала руки моей. Остроты здешних денди ее
не смешили; крутизна обрыва, у которого она стояла, ее
не пугала, тогда как другие барышни пищали и закрывали глаза.
Но напрасно обрадовавшиеся братья и сестры
кидают с берега веревку и ждут,
не мелькнет ли вновь спина или утомленные бореньем руки, — появление было последнее.
Но ошибался он: Евгений
Спал в это время мертвым сном.
Уже редеют ночи тени
И встречен Веспер петухом;
Онегин спит себе глубоко.
Уж солнце катится высоко,
И перелетная метель
Блестит и вьется; но постель
Еще Евгений
не покинул,
Еще над ним летает сон.
Вот наконец проснулся он
И полы завеса раздвинул;
Глядит — и видит, что пора
Давно уж ехать со двора.
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас
покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И
не попал он в цех задорный
Людей, о коих
не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
— Позвольте вам доложить, Петр Александрыч, что как вам будет угодно, а в Совет к сроку заплатить нельзя. Вы изволите говорить, — продолжал он с расстановкой, — что должны получиться деньги с залогов, с мельницы и с сена… (Высчитывая эти статьи, он
кинул их на кости.) Так я боюсь, как бы нам
не ошибиться в расчетах, — прибавил он, помолчав немного и глубокомысленно взглянув на папа.
— Ах, мой батюшка, — сказала она,
кинув на меня взгляд самого нежного сострадания, —
не то, чтобы ожидать, а я и теперь подумать-то
не могу.
Иленька молчал и, стараясь вырваться,
кидал ногами в разные стороны. Одним из таких отчаянных движений он ударил каблуком по глазу Сережу так больно, что Сережа тотчас же оставил его ноги, схватился за глаз, из которого потекли невольные слезы, и из всех сил толкнул Иленьку. Иленька,
не будучи более поддерживаем нами, как что-то безжизненное, грохнулся на землю и от слез мог только выговорить...
— Ах, ma bonne tante, —
кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами
не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом.
«Нет, говорит, я лучше замуж
не пойду, если нельзя Нашу с собой взять; я Нашу никогда
не покину».
Я решительно
не могу объяснить себе жестокости своего поступка. Как я
не подошел к нему,
не защитил и
не утешил его? Куда девалось чувство сострадания, заставлявшее меня, бывало, плакать навзрыд при виде выброшенного из гнезда галчонка или щенка, которого несут, чтобы
кинуть за забор, или курицы, которую несет поваренок для супа?
А вот
покинула же и
не дождалась.
Сколько ни живу я на веку,
не слышал я, паны-братья, чтобы козак
покинул где или продал как-нибудь своего товарища.
Народ в городе голодный; стало быть, все съест духом, да и коням тоже сена… уж я
не знаю, разве с неба
кинет им на вилы какой-нибудь их святой… только про это еще Бог знает; а ксендзы-то их горазды на одни слова.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою
кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю,
не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
Но
не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их,
кидали к ним же в пламя.
С этого времени его
не покидало уже чувство поразительных открытий, подобно искре в пороховой ступке Бертольда [Пороховая ступка Бертольда — Бертольд Шварц, францисканский монах, один из первых изобретателей пороха и огнестрельного оружия в Европе XIV века.], — одного из тех душевных обвалов, из-под которых вырывается, сверкая, огонь.
— Я останусь при нем! — вскричал Разумихин, — ни на минуту его
не покину, и к черту там всех моих, пусть на стены лезут! Там у меня дядя президентом.
Да и как кинул-то: нарочно на аршин мимо взял, чтобы какого вреда
не произвести!
Да, это так; это все так. Он, впрочем, это и прежде знал, и совсем это
не новый вопрос для него; и когда ночью решено было в воду
кинуть, то решено было безо всякого колебания и возражения, а так, как будто так тому и следует быть, как будто иначе и быть невозможно… Да, он это все знал и все помнил; да чуть ли это уже вчера
не было так решено, в ту самую минуту, когда он над сундуком сидел и футляры из него таскал… А ведь так!..
Бросить его, бросить далеко, в реку
кинуть, чтоб
не нашли никогда.
— Что ты это, сударь? — прервал меня Савельич. — Чтоб я тебя пустил одного! Да этого и во сне
не проси. Коли ты уж решился ехать, то я хоть пешком да пойду за тобой, а тебя
не покину. Чтоб я стал без тебя сидеть за каменной стеною! Да разве я с ума сошел? Воля твоя, сударь, а я от тебя
не отстану.
Он только что сошел к завтраку в новом щегольском, на этот раз
не славянофильском, наряде; накануне он удивил приставленного к нему человека множеством навезенного им белья, и вдруг его товарищи его
покидают!
Поддерживая друг друга, идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут на колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень, под которым лежит их сын; поменяются коротким словом, пыль смахнут с камня да ветку елки поправят, и снова молятся, и
не могут
покинуть это место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем…
— Ты нас
покидаешь, ты нас
покидаешь, милый брат, — начал он, — конечно, ненадолго; но все же я
не могу
не выразить тебе, что я… что мы… сколь я… сколь мы… Вот в том-то и беда, что мы
не умеем говорить спичи! Аркадий, скажи ты.
— Фенечка! — сказал он каким-то чудным шепотом, — любите, любите моего брата! Он такой добрый, хороший человек!
Не изменяйте ему ни для кого на свете,
не слушайте ничьих речей! Подумайте, что может быть ужаснее, как любить и
не быть любимым!
Не покидайте никогда моего бедного Николая!
На жалобу ее Самгину нечем было ответить; он думал, что доигрался с Варварой до необходимости изменить или прекратить игру. И, когда Варвара, разрумяненная морозом,
не раздеваясь, оживленно влетела в комнату, — он поднялся встречу ей с ласковой улыбкой, но,
кинув ему на бегу «здравствуйте!» — она обняла Сомову, закричала...
Самгин, видя, что этот человек прочно занял его место, — ушел; для того, чтоб
покинуть собрание, он — как ему казалось — всегда находил момент, который должен был вызвать в людях сожаление: вот уходит от нас человек,
не сказавший главного, что он знает.
Захар, чувствуя неловкость от этого безмолвного созерцания его особы, делал вид, что
не замечает барина, и более, нежели когда-нибудь, стороной стоял к нему и даже
не кидал в эту минуту своего одностороннего взгляда на Илью Ильича.
— Между тем поверенный этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов для постройки дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он, целуя у ней руку, — что мне
не нужно
покидать тебя! Я бы
не вынес разлуки; без тебя в деревне, одному… это ужас! Но только теперь нам надо быть очень осторожными.
Ольга
не показывалась, пока он сидел с теткой, и время тянулось медленно. Обломова опять стало
кидать в жар и холод. Теперь уж он догадывался о причине этой перемены Ольги. Перемена эта была для него почему-то тяжеле прежней.
Он дал ей десять рублей и сказал, что больше нет. Но потом, обдумав дело с кумом в заведении, решил, что так
покидать сестру и Обломова нельзя, что, пожалуй, дойдет дело до Штольца, тот нагрянет, разберет и, чего доброго, как-нибудь переделает,
не успеешь и взыскать долг, даром что «законное дело»: немец, следовательно, продувной!
Других любовь
не покидает долго, иногда до старости, но их
не покидает никогда и улыбка сатира…
Суета света касалась ее слегка, и она спешила в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление, и снова уходила то в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням
не покидала детской, несла обязанности матери-няньки, то погружалась с Андреем в чтение, в толки о «серьезном и скучном», или читали поэтов, поговаривали о поездке в Италию.
Без этих капризов он как-то
не чувствовал над собой барина; без них ничто
не воскрешало молодости его, деревни, которую они
покинули давно, и преданий об этом старинном доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род.
Мгновенно сердце молодое
Горит и гаснет. В нем любовь
Проходит и приходит вновь,
В нем чувство каждый день иное:
Не столь послушно,
не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
В огне страстей раскалено;
Но поздний жар уж
не остынет
И с жизнью лишь его
покинет.
Старик, оставь пустые бредни:
Сегодня
покидая свет,
Питайся мыслию суровой.
Шутить
не время. Дай ответ,
Когда
не хочешь пытки новой:
Где спрятал деньги?
Бабушка ничего
не видала, так казалось по крайней мере,
не следила за ней подозрительно,
не кидала косых взглядов.
Героем дворни все-таки оставался Егорка: это был живой пульс ее. Он своего дела, которого, собственно, и
не было,
не делал, «как все у нас», — упрямо мысленно добавлял Райский, — но зато совался поминутно в чужие дела. Смотришь, дугу натягивает, и сила есть: он коренастый, мускулистый, длиннорукий, как орангутанг, но хорошо сложенный малый. То сено примется помогать складывать на сеновал: бросит охапки три и
кинет вилы, начнет болтать и мешать другим.
Разговор тоже принимал оборот фамильярности. Райского, несмотря на уверение собеседника,
не покидало беспокойство, что это перейдет границы.