Неточные совпадения
Они говорили, что все это вздор, что похищенье губернаторской дочки более дело гусарское, нежели гражданское, что Чичиков не сделает этого, что бабы врут, что баба что мешок: что положат, то
несет, что главный предмет, на который нужно обратить внимание, есть мертвые
души, которые, впрочем, черт его знает, что значат, но
в них заключено, однако ж, весьма скверное, нехорошее.
Конечно, не один Евгений
Смятенье Тани видеть мог;
Но целью взоров и суждений
В то время жирный был пирог
(К несчастию, пересоленный);
Да вот
в бутылке засмоленной,
Между жарким и блан-манже,
Цимлянское
несут уже;
За ним строй рюмок узких, длинных,
Подобно талии твоей,
Зизи, кристалл
души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!
Какую службу ты
несёшь?»
«На счастье грех роптать», Жужутка отвечает:
«Мой господин во мне
души не чает;
Живу
в довольстве и добре,
И ем, и пью на серебре...
Суета света касалась ее слегка, и она спешила
в свой уголок сбыть с
души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление, и снова уходила то
в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням не покидала детской,
несла обязанности матери-няньки, то погружалась с Андреем
в чтение,
в толки о «серьезном и скучном», или читали поэтов, поговаривали о поездке
в Италию.
«Это не бабушка!» — с замиранием сердца, глядя на нее, думал он. Она казалась ему одною из тех женских личностей, которые внезапно из круга семьи выходили героинями
в великие минуты, когда падали вокруг тяжкие удары судьбы и когда нужны были людям не грубые силы мышц, не гордость крепких умов, а силы
души —
нести великую скорбь, страдать, терпеть и не падать!
С такою же силой скорби шли
в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской
души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие и которую они, как золото
в огне, закаляли
в огне и дыме грубой работы, служа своим мужьям — князьям и
неся и их, и свою «беду».
И только верующая
душа несет горе так, как
несла его эта женщина — и одни женщины так выносят его!» «
В женской половине человеческого рода, — думалось ему, — заключены великие силы, ворочающие миром.
Я был при том, когда умершее на кресте Слово восходило
в небо,
неся на персях своих
душу распятого одесную разбойника, я слышал радостные взвизги херувимов, поющих и вопиющих...
Только там,
в католичестве, есть настоящее водительство
душами со всей жутью, которую
несет за собою снятие бремени свободы с
души человеческой.
Зная твое доброе сердце, я очень понимаю, как тягостно для тебя должно быть всех обвинять; но если начальство твое желает этого, то что же делать, мой друг! — обвиняй!
Неси сей крест с смирением и утешай себя тем, что
в мире не одни радости, но и горести! И кто же из нас может сказать наверное, что для
души нашей полезнее: первые или последние! Я, по крайней мере, еще
в институте была на сей счет
в недоумении, да и теперь
в оном же нахожусь.
— Ко всему
несут любовь дети, идущие путями правды и разума, и все облачают новыми небесами, все освещают огнем нетленным — от
души. Совершается жизнь новая,
в пламени любви детей ко всему миру. И кто погасит эту любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее? Земля ее родила, и вся жизнь хочет победы ее, — вся жизнь!
— Мне даже тошно стало, как взглянул я снова на эту жизнь. Вижу — не могу! Однако поборол себя, — нет, думаю, шалишь,
душа! Я останусь! Я вам хлеба не достану, а кашу заварю, — я, брат, заварю ее!
Несу в себе обиду за людей и на людей. Она у меня ножом
в сердце стоит и качается.
Пойдут ребята опять на сход, потолкуют-потолкуют, да и разойдутся по домам, а часика через два, смотришь, сотский и
несет тебе за подожданье по гривне с
души, а как
в волости-то
душ тысячи четыре, так и выйдет рублев четыреста, а где и больше… Ну, и едешь домой веселее.
— А вот видишь, положенье у них такое есть, что всяка
душа свою тоись тяготу
нести должна; ну, а Оринушка каку тяготу
нести может — сам видишь! Вот и удумали они с мужем-то, чтоб пущать ее
в мир; обрядили ее, знашь, сумой, да от понедельника до понедельника и ходи собирай куски, а
в понедельник беспременно домой приди и отдай, чего насобирала. Как не против указанного насобирает — ну, и тасканцы.
Да, мало, чересчур мало нужно, чтобы поселить
в солидном человеке уверенность
в его непогрешимости и водворить
в его
душе безмятежие и ясность. Два-три случайно попавших на язык слова — и он, счастливый и довольный, гордо
несет их напоказ.
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг охватывает
душу юнкера и
несет ее вихрем,
несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его глаза, прямо и ласково устремленные
в него. Ему кажется, что
в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой песок, льется из его глаз.
Проделывая без увлечения, по давнишней привычке, разные шассе, круазе, шен и балянсе, Александров все время ловил поневоле случайные отрывки из той чепухи, которую уверенной, громкой скороговоркой
нес Жданов: о фатализме, о звездах, духах и духах, о Царь-пушке, о цыганке-гадалке, о липком пластыре, о канарейках, об антоновских яблоках, о лунатиках, о Наполеоне, о значении цветов и красок, о пострижении
в монахи, об ангорских кошках, о переселении
душ и так далее без начала, без конца и без всякой связи.
— О, ритор — лицо очень важное! — толковала ей gnadige Frau. — По-моему, его обязанности трудней обязанностей великого мастера. Покойный муж мой, который никогда не был великим мастером, но всегда выбирался ритором, обыкновенно с такою убедительностью представлял трудность пути масонства и так глубоко заглядывал
в душу ищущих, что некоторые устрашались и отказывались, говоря: «нет, у нас недостанет сил
нести этот крест!»
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий мир, Максим пел о горемычной своей доле, о золотой волюшке, о матери сырой дуброве. Он приказывал коню
нести себя
в чужедальнюю сторону, что без ветру сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру отдать поклон матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту песню, запала б она тому
в душу и часто,
в минуту грусти, приходила бы на память…
Внизу, под откосом, на водокачке пыхтит пароотводная трубка, по съезду катится пролетка извозчика, вокруг — ни
души. Отравленный, я иду вдоль откоса, сжимая
в руке холодный камень, — я не успел бросить его
в казака. Около церкви Георгия Победоносца меня остановил ночной сторож, сердито расспрашивая — кто я, что
несу за спиной
в мешке.
А музыка, касаясь
души холодом и огнем,
несла все это, как ветер
несет корабль,
в Замечательную Страну.
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых,
И
душу грешную от мира
Он
нес в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Ее сомненья разгонял,
И след проступка и страданья
С нее слезами он смывал.
Издалека уж звуки рая
К ним доносилися — как вдруг,
Свободный путь пересекая,
Взвился из бездны адский дух.
Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как молнии струя,
И гордо
в дерзости безумной
Он говорит: «Она моя...
— Да-с, конечно, дело не
в этом. А что просто было — это верно. Просто, просто, а только что просвещения было
в нашем кругу мало, а дикости много… Из-за этого я и крест теперь
несу. Видите ли, была у этою папашина товарища дочка, на два года меня моложе, по восемнадцатому году, красавица! И умна… Отец
в ней
души не чаял, и даже ходил к ней студент — обучением занимался. Сама напросилась, — ну, а отец любимому детищу не перечил. Подвернулся студент, человек умный, ученый и цену взял недорогую, — учи!
Что движет гордою
душою?
Какою мыслью занят он?
На Русь ли вновь идет войною,
Несет ли Польше свой закон,
Горит ли местию кровавой,
Открыл ли
в войске заговор,
Страшится ли народов гор
Иль козней Генуи лукавой?
Ведь и
в душе человека растет такая жесткая трава, с той разницей, что
в природе все справедливо, до последней, самой ничтожной былинки, а человек
несет в своей
душе неправду.
— Кому что назначено, тот и должен
нести свою тяжесть… н-да. А вот я приехал с тобой сюда для веселья, а не для постных разговоров. Разговор такой — совсем ни при чём
в нашем деле. Желаю я разгуляться и чтобы с треском… понятно? Сто целковых брошу, но чтобы был отдых
душе. Чтобы вихрь был! Можешь ты мне
в этом деле способствовать? Действуй — десятку дам! Но чтобы — вот как было!
Ведут ко мне коня;
в раздолии открытом,
Махая гривою, он всадника
несет,
И звонко под его блистающим копытом
Звенит промерзлый дол, и трескается лед.
Но гаснет краткий день, и
в камельке забытом
Огонь опять горит — то яркий свет лиет,
То тлеет медленно — а я пред ним читаю,
Иль думы долгие
в душе моей питаю.
Вошла Никитишна.
В одной руке
несла стакан с водой,
в другой кацею с жаром и ладаном. Стакан поставила на раскрытое окно, было бы
в чем ополоснуться
душе, как полетит она на небо… Кацеéю трижды покадила Никитишна пóсолонь перед иконами, потом над головой Насти. Вошла с книгой канонница Евпраксея и, став у икон, вполголоса стала читать «канон на исход
души».
Кое-как я
нес свои обязанности, горько смеясь
в душе над больными, которые имели наивность обращаться ко мне за помощью: они, как и я раньше, думают, что тот, кто прошел медицинский факультет, есть уже врач, они не знают, что врачей на свете так же мало, как и поэтов, что врач — ординарный человек при теперешнем состоянии науки — бессмыслица.
Каждый день, каждая лекция
несли с собою новые для меня «открытия»: я был поражен, узнав, что мясо, то самое мясо, которое я ем
в виде бифштекса и котлет, и есть те таинственные «мускулы», которые мне представлялись
в виде каких-то клубков сероватых нитей; я раньше думал, что из желудка твердая пища идет
в кишки, а жидкая —
в почки; мне казалось, что грудь при дыхании расширяется оттого, что
в нее какою-то непонятною силою вводится воздух; я знал о законах сохранения материи и энергии, но
в душе совершенно не верил
в них.
Это требовало больших расходов, и притом это была такая надобность, которой нельзя было отвести: но Алымов, однако, с этим справился: он уехал из дома
в самый сев и возвратился домой «по грудкам», когда земля уже замерзла и была запорошена мелким снегом. А чтобы не
нести покор на своей
душе, что он бросил крестьян на жертву бескормицы, он их утешил...
Надо было чем-нибудь одним пожертвовать: или отказаться от дела, которому был предан
душой и убеждением,
в которое веровал, отказаться с тем, чтобы потом уже всю жизнь
нести на себе клеймо отвержения, имя «изменника»; или же ради дела жертвовать любовью, грезами мирного, покойного счастья.
— И зубки! Ах, чудо! Когда вы улыбаетесь, вы просто душончик! На вашем месте я улыбалась бы каждую минуту, — вторит младшая, от которой
несет как раз теми крепкими пряными духами, которые я всей
душой ненавижу. Мало того, барышня чмокает меня
в щеку!
Сам Раскольников — мягкий, раздвоенный, колеблющийся — совершенно не
в силах вынести той страшной ответственности, которую
несут на своей
душе «вожди» и «установители человечества».
Анна сама ужасается на себя, борется,
душит бушующие
в ней силы. Но как будто высшая воля подхватила ее и
несет, — воля того, кто позднее заговорит об «отмщении».
Смертью
несло теперь от жизни. И начинает шевелиться
в душе вопрос: не есть ли жизнь именно смерть? Не есть ли жизнь что-то чуждое для человека, что-то ему несвойственное, что-то мертвящее его? Еврипид спрашивает...
Так вот: не ожидал ли он теперь найти
в Свидригайлове эту «полную жизнь», это умение
нести на себе две крови, умение вместить
в своей
душе благодарный лепет Полечки Мармеладовой и вопль насилуемой племянницы г-жи Ресслих? Может быть,
в глубине
души самого Достоевского и жила безумная мысль, что вообще это каким-то образом возможно совместить. Но только полною растерянностью и отчаянием Раскольникова можно объяснить, что он такого рода ожидания питал по отношению к Свидригайлову.
О будущей жизни он тоже никогда не думал,
в глубине
души неся то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что, как
в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы
в другую, — навоз
в зерно, зерно
в курицу, головастик
в лягушку, желудь
в дуб, — так и человек не уничтожается, но только изменяется.
И все существо Диониса, вся огромная заслуга его заключается именно
в том, что он
несет упадочному человеку свой временный хмель, как замену выдохшегося из
души подлинного, длительного хмеля жизни.
Действительно,
в ней они звучат особенно сильно,
в ней жестокость и незаслуженность земных мук с потрясающею вдохновенностью оправдываются указанием на «иной мир», и
в этом указании — великое, примиряющее утешение, которое
несет душе зрителя указанная трагедия.
Являясь на допросы, он то
нес свой вздор и выставлял себя предтечей других сильнейших и грозных новаторов, которые, воспитываясь на ножах, скоро придут с ножами же водворять свою новую вселенскую правду; то вдруг впадал
в какой-то раж покаяния и с азартом раскрывал все тайники своей
души, и с неуместною откровенностию рассказывал истинную правду обо всем, что он перенес
в своей жизни от разных коварных людей и
в особенности от Глафиры и от Горданова.
Утончение
души, которая перестает
нести в себе сверхличные ценности, божественное начало, ведет к диссоциации
души, к разложению на элементы.
И если человеческая
душа несет в себе образ и подобие Божье, если она есть Божья идея, то она возникает
в вечности, а не во времени,
в духовном мире, а не
в природном мире.
Странным сейчас кажется и невероятным, как могла действовать на
душу эта чудовищная мораль: не раздумывай над тем, нужна ли твоя жертва, есть ли
в ней какой смысл, жертва сама по себе
несет человеку высочайшее, ни с чем не сравнимое счастье.
Если допустить, что антирелигиозная пропаганда окончательно истребит следы христианства
в душах русских людей, если она уничтожит всякое религиозное чувство, то осуществление коммунизма сделается невозможным, ибо никто не пожелает
нести жертвы, никто не будет уже понимать жизни как служение сверхличной цели, и окончательно победит тип шкурника, думающего только о своих интересах.
Приятели догнали похоронную процессию и присоединились к ней. Покойника
несли медленно, так что до кладбища они успели раза три забежать
в трактир и пропустить за упокой
души по маленькой.
Никакие живые люди не могут и не могли говорить того, что говорит Лир, что он
в гробу развелся бы с своей женой, если бы Регана не приняла его, или что небеса прорвутся от крика, что ветры лопнут, или что ветер хочет сдуть землю
в море, или что кудрявые воды хотят залить берег, как описывает джентльмен бурю, или что легче
нести свое горе и
душа перескакивает много страданий, когда горе имеет дружбу, и перенесение (горя) — товарищество, что Лир обездетен, а я обезотечен, как говорит Эдгар, и т. п. неестественные выражения, которыми переполнены речи всех действующих лиц во всех драмах Шекспира.
Мы молчали. Мы долго молчали, очень долго. И не было странно. Мы все время переговаривались, только не словами, а смутными пугавшими
душу ощущениями, от которых занималось дыхание. Кругом становилось все тише и пустыннее. Странно было подумать, что где-нибудь есть или когда-нибудь будут еще люди. У бледного окна стоит красавица смерть. Перед нею падают все обычные человеческие понимания. Нет преград. Все разрешающая, она
несет безумное, небывалое
в жизни счастье.
Богомолка долго еще рассказывала. Много было странного и наивного, но она относилась ко всему с таким глубоким благоговением, что улыбка не шла на ум. Лицо ее смотрело серьезно и успокоенно, как бывает у очень верующих людей после причастия. Видимо, из своего долгого путешествия, полного тяжелых лишений, собеседница наша
несла с собою
в душе нечто новое, бесконечно для нее дорогое, что всю остальную жизнь заполнит теплом, счастьем и миром.
Ангельская-де
душа за нее молиться будет перед алтарем Всевышнего, грех и убиваться о них, великий грех, потому радоваться надо, если кого
в младенческих летах Господь к себе призывает, тягостей жития этого
нести не приказывает…