Неточные совпадения
Аммос Федорович. А вот я их
сегодня же велю всех забрать
на кухню. Хотите, приходите обедать.
А день
сегодня праздничный,
Куда пропал народ?..»
Идут селом —
на улице
Одни ребята малые,
В домах — старухи старые,
А то и вовсе заперты
Калитки
на замок.
В один стожище матерый,
Сегодня только сметанный,
Помещик пальцем ткнул,
Нашел, что сено мокрое,
Вспылил: «Добро господское
Гноить? Я вас, мошенников,
Самих сгною
на барщине!
Пересушить сейчас!..»
Засуетился староста:
— Недосмотрел маненичко!
Сыренько: виноват! —
Созвал народ — и вилами
Богатыря кряжистого,
В присутствии помещика,
По клочьям разнесли.
Помещик успокоился.
Вообще во всей истории Глупова поражает один факт:
сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы и даже, по обычаю, выступят вперед
на сходках так называемые «старики» (должно быть, «из молодых, да ранние»).
Но летописец, очевидно, и в свою очередь, забывает, что в том-то, собственно, и заключается замысловатость человеческих действий, чтобы
сегодня одно здание
на"песце"строить, а завтра, когда оно рухнет, зачинать новое здание
на том же"песце"воздвигать.
— Ну что, Капитоныч? — сказал Сережа, румяный и веселый возвратившись с гулянья накануне дня своего рождения и отдавая свою сборчатую поддевку высокому, улыбающемуся
на маленького человека с высоты своего роста, старому швейцару. — Что, был
сегодня подвязанный чиновник? Принял папа?
— Я хочу предостеречь тебя в том, — сказал он тихим голосом, — что по неосмотрительности и легкомыслию ты можешь подать в свете повод говорить о тебе. Твой слишком оживленный разговор
сегодня с графом Вронским (он твердо и с спокойною расстановкой выговорил это имя) обратил
на себя внимание.
— Здесь нечисто! Я встретил
сегодня черноморского урядника; он мне знаком — был прошлого года в отряде; как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и в самом деле, что это за слепой! ходит везде один, и
на базар, за хлебом, и за водой… уж видно, здесь к этому привыкли.
«Скажи-ка мне, красавица, — спросил я, — что ты делала
сегодня на кровле?» — «А смотрела, откуда ветер дует».
— Куда? куда? — воскликнул хозяин, проснувшись и выпуча
на них глаза. — Нет, государи, и колеса приказано снять с вашей коляски, а ваш жеребец, Платон Михайлыч, отсюда теперь за пятнадцать верст. Нет, вот вы
сегодня переночуйте, а завтра после раннего обеда и поезжайте себе.
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу свет в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не спит. А! вот хорошо, что у тебя
на столе чай, выпью с удовольствием чашечку:
сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
Когда я пригласила его
сегодня, после письма вашего, непременно прийти
на наше свидание, я ничего ему не сообщила из моих намерений.
— Эх, батюшка! Слова да слова одни! Простить! Вот он пришел бы
сегодня пьяный, как бы не раздавили-то, рубашка-то
на нем одна, вся заношенная, да в лохмотьях, так он бы завалился дрыхнуть, а я бы до рассвета в воде полоскалась, обноски бы его да детские мыла, да потом высушила бы за окном, да тут же, как рассветет, и штопать бы села, — вот моя и ночь!.. Так чего уж тут про прощение говорить! И то простила!
— Что тело долго стоит… ведь теперь жарко, дух… так что
сегодня, к вечерне,
на кладбище перенесут, до завтра, в часовню. Катерина Ивановна сперва не хотела, а теперь и сама видит, что нельзя…
— Как не может быть? — продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, — не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется?
На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить и об стену где-нибудь головой стучать, как
сегодня, а дети плакать… А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети…
— А я так даже подивился
на него
сегодня, — начал Зосимов, очень обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку разговора с своим больным. — Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два… али, пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что, может, и сами виноваты были? — прибавил он с осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
А сама-то весь-то день
сегодня моет, чистит, чинит, корыто сама, с своею слабенькою-то силой, в комнату втащила, запыхалась, так и упала
на постель; а то мы в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете…
— А
сегодня у Сони был,
на похмелье ходил просить! Хе, хе, хе!
О, я знал, что я подлец, когда я
сегодня,
на рассвете, стоял над Невой!
Утром
сегодня я разменял, для своих надобностей, несколько пятипроцентных билетов,
на сумму, номинально, в три тысячи рублей.
— А чего такого?
На здоровье! Куда спешить?
На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь
сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— А вот ты не была снисходительна! — горячо и ревниво перебила тотчас же Пульхерия Александровна. — Знаешь, Дуня, смотрела я
на вас обоих, совершенный ты его портрет, и не столько лицом, сколько душою: оба вы меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба великодушные… Ведь не может быть, чтоб он эгоист был, Дунечка? а?.. А как подумаю, что у нас вечером будет
сегодня, так все сердце и отнимется!
Ты знаешь, у меня
сегодня собираются
на новоселье, может быть, уж и пришли теперь, да я там дядю оставил, — забегал сейчас, — принимать приходящих.
— Надо, чтобы Пашенька
сегодня же нам малинового варенья прислала; питье ему сделать, — сказал Разумихин, усаживаясь
на свое место и опять принимаясь за суп и за пиво.
А ведь Сонечка-то, пожалуй,
сегодня и сама обанкрутится, потому тот же риск, охота по красному зверю… золотопромышленность… вот они все, стало быть, и
на бобах завтра без моих-то денег…
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть не губернатор, стол накрывался иной раз
на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше сказать, Людвиговну, туда и
на кухню бы не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет
сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
— Кстати, имеешь ты какое-нибудь влияние
на тех-то,
на мать да сестру? Осторожнее бы с ним
сегодня…
«А черт возьми это все! — подумал он вдруг в припадке неистощимой злобы. — Ну началось, так и началось, черт с ней и с новою жизнию! Как это, господи, глупо!.. А сколько я налгал и наподличал
сегодня! Как мерзко лебезил и заигрывал давеча с сквернейшим Ильей Петровичем! А впрочем, вздор и это! Наплевать мне
на них
на всех, да и
на то, что я лебезил и заигрывал! Совсем не то! Совсем не то!..»
— Не знаю, они
на той квартире должны; только хозяйка, слышно, говорила
сегодня, что отказать хочет, а Катерина Ивановна говорит, что и сама ни минуты не останется.
Не имея, так сказать, одной корки насущной пищи
на завтрашний день и… ну, и обуви и всего, покупается
сегодня ямайский ром и даже, кажется, мадера и-и-и кофе.
А
сегодня поутру, в восемь часов, — то есть это
на третий-то день, понимаешь? — вижу, входит ко мне Миколай, не тверезый, да и не то чтоб очень пьяный, а понимать разговор может.
— Что ж, и ты меня хочешь замучить! — вскричал он с таким горьким раздражением, с таким отчаянием во взгляде, что у Разумихина руки опустились. Несколько времени он стоял
на крыльце и угрюмо смотрел, как тот быстро шагал по направлению к своему переулку. Наконец, стиснув зубы и сжав кулаки, тут же поклявшись, что
сегодня же выжмет всего Порфирия, как лимон, поднялся наверх успокоивать уже встревоженную долгим их отсутствием Пульхерию Александровну.
На тревожный же и робкий вопрос Пульхерии Александровны, насчет «будто бы некоторых подозрений в помешательстве», он отвечал с спокойною и откровенною усмешкой, что слова его слишком преувеличены; что, конечно, в больном заметна какая-то неподвижная мысль, что-то обличающее мономанию, — так как он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, — но ведь надо же вспомнить, что почти вплоть до
сегодня больной был в бреду, и… и, конечно, приезд родных его укрепит, рассеет и подействует спасительно, — «если только можно будет избегнуть новых особенных потрясений», прибавил он значительно.
— Из всех ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы не только не оставили ваших подлейших замыслов
на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что
сегодня утром сестра моя получила какое-то письмо. Вам все время не сиделось
на месте… Вы, положим, могли откопать по дороге какую-нибудь жену; но это ничего не значит. Я желаю удостовериться лично…
—
Сегодня, очень рано, мы получили от Петра Петровича записку, в ответ
на наше вчерашнее извещение о приезде.
— Эх, досада,
сегодня я как раз новоселье справляю, два шага; вот бы и он. Хоть бы
на диване полежал между нами! Ты-то будешь? — обратился вдруг Разумихин к Зосимову, — не забудь смотри, обещал.
Почему же он всего менее их ожидал и всего менее о них думал, несмотря
на повторившееся даже
сегодня известие, что они выезжают, едут, сейчас прибудут?
— И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что мои ребята смотрели
на тебя косо; а старик и
сегодня настаивал
на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, — помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья.
Прошу ко мне пожаловать
на чашку чаю:
сегодня у меня будет военный совет.
— Извините, если я помешал, — начал Павел Петрович, не глядя
на нее, — мне хотелось только попросить вас…
сегодня, кажется, в город посылают… велите купить для меня зеленого чаю.
— Экой ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве ты не знаешь, что
на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит. Не сам ли ты
сегодня говорил, что она странно вышла замуж, хотя, по мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное. Я городским толкам не верю; но люблю думать, как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
— Нелегко. Черт меня дернул
сегодня подразнить отца: он
на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди
на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак не ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
— А вот почему.
Сегодня я сижу да читаю Пушкина… помнится, «Цыгане» мне попались… Вдруг Аркадий подходит ко мне и молча, с этаким ласковым сожалением
на лице, тихонько, как у ребенка, отнял у меня книгу и положил передо мной другую, немецкую… улыбнулся и ушел, и Пушкина унес.
— Я уже думал, что вы не приедете
сегодня, — заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. — Разве что
на дороге случилось?
— Мы познакомились, отец! — воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества
на лице. — Федосья Николаевна, точно,
сегодня не совсем здорова и придет попозже. Но как же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
— Ты долго сидел
сегодня с Анной Сергеевной, — промолвил Аркадий, не отвечая
на его вопрос.
— Вот тут,
на пальце. Я
сегодня ездил в деревню, знаешь — откуда тифозного мужика привозили. Они почему-то вскрывать его собирались, а я давно в этом не упражнялся.
Он усмехался, слушая наивные восторги, и опасливо смотрел через очки вниз. Спуск был извилист, крут, спускались
на тормозах, колеса отвратительно скрежетали по щебню. Иногда серая лента дороги изгибалась почти под прямым углом; чернобородый кучер туго натягивал вожжи, экипаж наклонялся в сторону обрыва, усеянного острыми зубами каких-то необыкновенных камней. Это нервировало, и Самгин несколько раз пожалел о том, что
сегодня Варвара разговорчива.
Со стен смотрели
на Самгина лица mademoiselle Клерон, Марс, Жюдик и еще многих женщин, он освещал их, держа лампу в руке, и
сегодня они казались более порочными, чем всегда.
Оборвав фразу, она помолчала несколько секунд, и снова зашелестел ее голос. Клим задумчиво слушал, чувствуя, что
сегодня он смотрит
на девушку не своими глазами; нет, она ничем не похожа
на Лидию, но есть в ней отдаленное сходство с ним. Он не мог понять, приятно ли это ему или неприятно.