Неточные совпадения
Сегодня утром она встала здоровая, она спала всю ночь, посмотрите
на ее румянец,
на ее светящиеся глазки.
Сегодня непременно требовала, чтоб ее поставили
на ноги постоять, и она целую минуту простояла сама, безо всякой поддержки.
— Мне
сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда не могли вы меня столь обрадовать, как сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет Божий
на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
— Видишь (и как ты это ясно выразил), видишь?
Сегодня, глядя
на папашу и
на братца Митеньку, о преступлении подумал? Стало быть, не ошибаюсь же я?
— А когда они прибудут, твои три тысячи? Ты еще и несовершеннолетний вдобавок, а надо непременно, непременно, чтобы ты
сегодня уже ей откланялся, с деньгами или без денег, потому что я дальше тянуть не могу, дело
на такой точке стало. Завтра уже поздно, поздно. Я тебя к отцу пошлю.
— Милый! Молодец! Он кофейку выпьет. Не подогреть ли? Да нет, и теперь кипит. Кофе знатный, смердяковский.
На кофе да
на кулебяки Смердяков у меня артист, да
на уху еще, правда. Когда-нибудь
на уху приходи, заранее дай знать… Да постой, постой, ведь я тебе давеча совсем велел
сегодня же переселиться с тюфяком и подушками? Тюфяк-то притащил? хе-хе-хе!..
— А убирайтесь вы, иезуиты, вон, — крикнул он
на слуг. — Пошел, Смердяков.
Сегодня обещанный червонец пришлю, а ты пошел. Не плачь, Григорий, ступай к Марфе, она утешит, спать уложит. Не дают, канальи, после обеда в тишине посидеть, — досадливо отрезал он вдруг, когда тотчас же по приказу его удалились слуги. — Смердяков за обедом теперь каждый раз сюда лезет, это ты ему столь любопытен, чем ты его так заласкал? — прибавил он Ивану Федоровичу.
Мне вот что от вас нужно: мне надо знать ваше собственное, личное последнее впечатление о нем, мне нужно, чтобы вы мне рассказали в самом прямом, неприкрашенном, в грубом даже (о, во сколько хотите грубом!) виде — как вы сами смотрите
на него сейчас и
на его положение после вашей с ним встречи
сегодня?
— Кофе холодный, — крикнул он резко, — не потчую. Я, брат, сам
сегодня на одной постной ухе сижу и никого не приглашаю. Зачем пожаловал?
— Слушай, я разбойника Митьку хотел
сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками
на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
— Милый голубчик мама, это ужасно неостроумно с вашей стороны. А если хотите поправиться и сказать сейчас что-нибудь очень умное, то скажите, милая мама, милостивому государю вошедшему Алексею Федоровичу, что он уже тем одним доказал, что не обладает остроумием, что решился прийти к нам
сегодня после вчерашнего и несмотря
на то, что над ним все смеются.
— Lise, ты с ума сошла. Уйдемте, Алексей Федорович, она слишком капризна
сегодня, я ее раздражать боюсь. О, горе с нервною женщиной, Алексей Федорович! А ведь в самом деле она, может быть, при вас спать захотела. Как это вы так скоро нагнали
на нее сон, и как это счастливо!
С другой стороны, Иван Федорович чем свет
сегодня послали меня к ним
на квартиру в ихнюю Озерную улицу, без письма-с, с тем чтобы Дмитрий Федорович
на словах непременно пришли в здешний трактир-с
на площади, чтобы вместе обедать.
Я не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это или только подобие его, но завтра же я осужу и сожгу тебя
на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который
сегодня целовал твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это?
— Похоже
на то, до того опротивел, и хоть
сегодня я в последний раз войду за этот скверный порог, а все-таки противно…» Но нет, и это не то.
— Ставни заперты ли, Феня? да занавес бы опустить — вот так! — Она сама опустила тяжелые занавесы, — а то
на огонь-то он как раз налетит. Мити, братца твоего, Алеша,
сегодня боюсь. — Грушенька говорила громко, хотя и в тревоге, но и как будто в каком-то почти восторге.
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, — пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься
на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты
сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай, милый, начинай, кроткий, дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
Одним словом, я готов
на все, выдам все документы, какие потребуете, все подпишу… и мы эту бумагу сейчас же и совершили бы, и если бы можно, если бы только можно, то
сегодня же бы утром…
Батюшка, робкий и ласковый
на вид человечек, разъяснил ему немедленно, что этот Лягавый хоть и остановился было у него спервоначалу, но теперь находится в Сухом Поселке, там у лесного сторожа в избе
сегодня ночует, потому что и там тоже лес торгует.
— Сударыня, сударыня! — в каком-то беспокойном предчувствии прервал опять Дмитрий Федорович, — я весьма и весьма, может быть, последую вашему совету, умному совету вашему, сударыня, и отправлюсь, может быть, туда…
на эти прииски… и еще раз приду к вам говорить об этом… даже много раз… но теперь эти три тысячи, которые вы так великодушно… О, они бы развязали меня, и если можно
сегодня… То есть, видите ли, у меня теперь ни часу, ни часу времени…
— Ну, Бог с ним, коли больной. Так неужто ты хотел завтра застрелить себя, экой глупый, да из-за чего? Я вот этаких, как ты, безрассудных, люблю, — лепетала она ему немного отяжелевшим языком. — Так ты для меня
на все пойдешь? А? И неужто ж ты, дурачок, вправду хотел завтра застрелиться! Нет, погоди пока, завтра я тебе, может, одно словечко скажу… не
сегодня скажу, а завтра. А ты бы хотел
сегодня? Нет, я
сегодня не хочу… Ну ступай, ступай теперь, веселись.
Мне Алеша
сегодня на всю жизнь слова сказал…
—
Сегодня, в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять рублей, и я положительно знаю, что у него денег не было, а
сегодня же в девять часов он вошел ко мне, неся в руках
на виду пачку сторублевых бумажек, примерно в две или даже в три тысячи рублей.
Николай же Парфенович Нелюдов даже еще за три дня рассчитывал прибыть в этот вечер к Михаилу Макаровичу, так сказать, нечаянно, чтобы вдруг и коварно поразить его старшую девицу Ольгу Михайловну тем, что ему известен ее секрет, что он знает, что
сегодня день ее рождения и что она нарочно пожелала скрыть его от нашего общества, с тем чтобы не созывать город
на танцы.
У меня и теперь
на шее дома два птенца сидят, даже
сегодня меня задержали.
— Да вот этот мальчик
на этом мальчике
сегодня въехал, а вот тот
на том…
— То-то; Феня, Феня, кофею! — крикнула Грушенька. — Он у меня уж давно кипит, тебя ждет, да пирожков принеси, да чтобы горячих. Нет, постой, Алеша, у меня с этими пирогами
сегодня гром вышел. Понесла я их к нему в острог, а он, веришь ли, назад мне их бросил, так и не ел. Один пирог так совсем
на пол кинул и растоптал. Я и сказала: «Сторожу оставлю; коли не съешь до вечера, значит, тебя злость ехидная кормит!» — с тем и ушла. Опять ведь поссорились, веришь тому. Что ни приду, так и поссоримся.
— Перемена, перемена! — быстро подхватила Грушенька. — У них секрет, у них был секрет! Митя мне сам сказал, что секрет, и, знаешь, такой секрет, что Митя и успокоиться не может. А ведь прежде был веселый, да он и теперь веселый, только, знаешь, когда начнет этак головой мотать, да по комнате шагать, а вот этим правым пальцем себе тут
на виске волосы теребить, то уж я и знаю, что у него что-то беспокойное
на душе… я уж знаю!.. А то был веселый; да и
сегодня веселый!
Только вдруг
сегодня утром Лиза проснулась и рассердилась
на Юлию и, представьте, ударила ее рукой по лицу.
Легко жить Ракитину: «Ты, — говорит он мне
сегодня, — о расширении гражданских прав человека хлопочи лучше али хоть о том, чтобы цена
на говядину не возвысилась; этим проще и ближе человечеству любовь окажешь, чем философиями».
— Алексей Федорович, — проговорил он с холодною усмешкой, — я пророков и эпилептиков не терплю; посланников Божиих особенно, вы это слишком знаете. С сей минуты я с вами разрываю и, кажется, навсегда. Прошу сей же час,
на этом же перекрестке, меня оставить. Да вам и в квартиру по этому проулку дорога. Особенно поберегитесь заходить ко мне
сегодня! Слышите?
Полагаю, что имею право догадываться почему: уже неделю как расстроенный в своем здоровье, сам признавшийся доктору и близким своим, что видит видения, что встречает уже умерших людей; накануне белой горячки, которая
сегодня именно и поразила его, он, внезапно узнав о кончине Смердякова, вдруг составляет себе следующее рассуждение: «Человек мертв,
на него сказать можно, а брата спасу.
Затем не менее внезапное показание старшего брата подсудимого,
сегодня на суде, до сих пор верившего в виновность брата и вдруг приносящего деньги и тоже провозгласившего опять-таки имя Смердякова как убийцы!
— Нет, ничего. Я ему скажу все… — пробормотал Алеша. — Он вас зовет
сегодня к себе, — вдруг брякнул он, твердо смотря ей в глаза. Она вся вздрогнула и чуть-чуть отшатнулась от него
на диване.
— Слушай, — проговорил Алеша, — она придет, но не знаю когда, может
сегодня, может
на днях, этого не знаю, но придет, придет, это наверно.
— Да, — сознался Митя. — Она
сегодня утром не придет, — робко посмотрел он
на брата. — Она придет только вечером. Как только я ей вчера сказал, что Катя орудует, смолчала; а губы скривились. Прошептала только: «Пусть ее!» Поняла, что важное. Я не посмел пытать дальше. Понимает ведь уж, кажется, теперь, что та любит не меня, а Ивана?
— Сказала, что придет, но не знаю,
сегодня ли. Трудно ведь ей! — робко посмотрел
на брата Алеша.