Неточные совпадения
— Я бы так хотела
сегодня прийти к вам, опустить шторы. Именно
сегодня, сейчас… — робко подняла
на меня О круглые, сине-хрустальные глаза.
Вот не угодно ли: в Государственной Газете
сегодня читаю, что
на площади Куба через два дня состоится праздник Правосудия.
Вот и
сегодня. Ровно в 16.10 — я стоял перед сверкающей стеклянной стеной. Надо мной — золотое, солнечное, чистое сияние букв
на вывеске Бюро. В глубине сквозь стекла длинная очередь голубоватых юниф. Как лампады в древней церкви, теплятся лица: они пришли, чтобы совершить подвиг, они пришли, чтобы предать
на алтарь Единого Государства своих любимых, друзей — себя. А я — я рвался к ним, с ними. И не могу: ноги глубоко впаяны в стеклянные плиты — я стоял, смотрел тупо, не в силах двинуться с места…
— Но
сегодня я… У меня
сегодня — талон к нему, — кивнула
на R, — а вечером он занят… Так что…
В 12 часов — опять розовато-коричневые рыбьи жабры, улыбочка — и наконец письмо у меня в руках. Не знаю почему, я не прочел его здесь же, а сунул в карман — и скорее к себе в комнату. Развернул, пробежал глазами и — сел… Это было официальное извещение, что
на меня записался нумер I-330 и что
сегодня в 21 я должен явиться к ней — внизу адрес…
— Я думала — я хотела встретить вас
сегодня на прогулке. Мне о многом — мне надо вам так много…
Было ли все это
на самом деле? Не знаю. Узнаю послезавтра. Реальный след только один:
на правой руке —
на концах пальцев — содрана кожа. Но
сегодня на «Интеграле» Второй Строитель уверял меня, будто он сам видел, как я случайно тронул этими пальцами шлифовальное кольцо — в этом и все дело. Что ж, может быть, и так. Очень может быть. Не знаю — ничего не знаю.
Там, в странном коридоре с дрожащим пунктиром тусклых лампочек… или нет, нет — не там: позже, когда мы уже были с нею в каком-то затерянном уголке
на дворе Древнего Дома, — она сказала: «послезавтра». Это «послезавтра» —
сегодня, и все —
на крыльях, день — летит, и наш «Интеграл» уже крылатый:
на нем кончили установку ракетного двигателя и
сегодня пробовали его вхолостую. Какие великолепные, могучие залпы, и для меня каждый из них — салют в честь той, единственной, в честь
сегодня.
— Отчего их так
сегодня много? — взял я
на себя смелость спросить.
— Понимаете, прихожу
сегодня в класс (она работает
на Детско-воспитательном Заводе) — и
на стене карикатура. Да, да, уверяю вас! Они изобразили меня в каком-то рыбьем виде. Быть может, я и
на самом деле…
«Милая» — я говорю совсем тихо. И почему-то мелькает то, что было
сегодня утром
на эллинге: в шутку положили под стотонный молот часы — размах, ветром в лицо — и стотонно-нежное, тихое прикосновение к хрупким часам.
«
Сегодня в 12 состоится соединенное заседание Бюро Административного, Бюро Медицинского и Бюро Хранителей.
На днях предстоит важный Государственный акт».
«Мефи», высыпавшее
сегодня на стенах, — это сыпь.
В тишине — явственное жужжание колес, как шум воспаленной крови. Кого-то тронули за плечо — он вздрогнул, уронил сверток с бумагами. И слева от меня — другой: читает в газете все одну и ту же, одну и ту же, одну и ту же строчку, и газета еле заметно дрожит. И я чувствую, как всюду — в колесах, руках, газетах, ресницах — пульс все чаще и, может быть,
сегодня, когда я с I попаду туда, — будет 39, 40, 41 градус — отмеченные
на термометре черной чертой…
Это я Второму Строителю. Лицо у него — фаянс, расписанный сладко-голубыми, нежно-розовыми цветочками (глаза, губы), но они
сегодня какие-то линялые, смытые. Мы считаем вслух, но я вдруг обрубил
на полуслове и стою, разинув рот: высоко под куполом
на поднятой краном голубой глыбе — чуть заметный белый квадратик — наклеена бумажка. И меня всего трясет — может быть, от смеха, — да, я сам слышу, как я смеюсь (знаете ли вы это, когда вы сами слышите свой смех?).
Только тогда я с трудом оторвался от страницы и повернулся к вошедшим (как трудно играть комедию… ах, кто мне
сегодня говорил о комедии?). Впереди был S — мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне, в моем кресле, во вздрагивающих у меня под рукой листках. Потом
на секунду — какие-то знакомые, ежедневные лица
на пороге, и вот от них отделилось одно — раздувающиеся, розово-коричневые жабры…
Но Ю там не было: пустая, ледяная доска. Я вспомнил:
сегодня — все работы отменены; все должны
на Операцию, и понятно: ей незачем, некого записывать здесь…
Проснулся: уже десять (звонка
сегодня, очевидно, не было).
На столе — еще со вчерашнего — стоял стакан с водой. Я жадно выглотал воду и побежал: мне надо было все это скорее, как можно скорее.
— Хорошо, — сказал Тарас и потом, подумав, обратился к козакам и проговорил так: — Жида будет всегда время повесить, когда будет нужно, а
на сегодня отдайте его мне. — Сказавши это, Тарас повел его к своему обозу, возле которого стояли козаки его. — Ну, полезай под телегу, лежи там и не пошевелись; а вы, братцы, не выпускайте жида.
Вчера было глупость мне в голову пришла, когда я тебе
на сегодня велел приходить: хотел было я через тебя узнать насчет Митьки-то, если б ему тысячку, ну другую, я бы теперь отсчитал, согласился ли бы он, нищий и мерзавец, отселева убраться совсем, лет на пять, а лучше на тридцать пять, да без Грушки и уже от нее совсем отказаться, а?
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А вот я их
сегодня же велю всех забрать
на кухню. Хотите, приходите обедать.
А день
сегодня праздничный, // Куда пропал народ?..» // Идут селом —
на улице // Одни ребята малые, // В домах — старухи старые, // А то и вовсе заперты // Калитки
на замок.
В один стожище матерый, //
Сегодня только сметанный, // Помещик пальцем ткнул, // Нашел, что сено мокрое, // Вспылил: «Добро господское // Гноить? Я вас, мошенников, // Самих сгною
на барщине! // Пересушить сейчас!..» // Засуетился староста: // — Недосмотрел маненичко! // Сыренько: виноват! — // Созвал народ — и вилами // Богатыря кряжистого, // В присутствии помещика, // По клочьям разнесли. // Помещик успокоился.
Вообще во всей истории Глупова поражает один факт:
сегодня расточат глуповцев и уничтожат их всех до единого, а завтра, смотришь, опять появятся глуповцы и даже, по обычаю, выступят вперед
на сходках так называемые «старики» (должно быть, «из молодых, да ранние»).
Но летописец, очевидно, и в свою очередь, забывает, что в том-то, собственно, и заключается замысловатость человеческих действий, чтобы
сегодня одно здание
на"песце"строить, а завтра, когда оно рухнет, зачинать новое здание
на том же"песце"воздвигать.