Неточные совпадения
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого
законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно,
многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников
законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что
закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым,
много тебя в действии облегчит».
— Я не либерал и либералом никогда не бывал-с. Действую всегда прямо и потому даже от
законов держусь в отдалении. В затруднительных случаях приказываю поискать, но требую одного: чтоб
закон был старый. Новых
законов не люблю-с.
Многое в них пропускается, а о прочем и совсем не упоминается. Так я всегда говорил, так отозвался и теперь, когда отправлялся сюда. От новых, говорю,
законов увольте, прочее же надеюсь исполнить в точности!
Сохранение пропорциональностей частей тела также не маловажно, ибо гармония есть первейший
закон природы.
Многие градоначальники обладают длинными руками, и за это со временем отрешаются от должностей;
многие отличаются особливым развитием иных оконечностей или же уродливою их малостью, и от того кажутся смешными или зазорными. Сего всемерно избегать надлежит, ибо ничто так не подрывает власть, как некоторая выдающаяся или заметная для всех гнусность.
Много пил чаю, рассказывал уличные и трактирные сценки, очень смешил ими Варвару и утешал Самгина, поддерживая его убеждение, что, несмотря на суету интеллигенции, жизнь, в глубине своей, покорно повинуется старым, крепким навыкам и
законам.
У него вообще было
много пороков; он не соглашался стричь волосы, как следовало по
закону, и на шишковатом черепе его торчали во все стороны двуцветные вихры, темно-русые и светлее; казалось, что он, несмотря на свои восемнадцать лет, уже седеет.
Много мыслительной заботы посвятил он и сердцу и его мудреным
законам. Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение, потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя вокруг себя, подвигаясь в жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней лежит столько всеобщей, неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и злоупотреблении. Где же благо? Где зло? Где граница между ними?
Голландцы терпеливо покорились этому трактату потому только, что им оставили их
законы и администрацию. Но в 1827 г. обнародован был свод
законов в английском духе и произошли
многие важные перемены в управлении.
Это
закон природы, хотя известным образованием и выдержкой может быть прикрыто очень
многое.
Нам закрыты обычаем пути независимой деятельности, которые не закрыты
законом. Но из этих путей, закрытых только обычаем, я могу вступить на какой хочу, если только решусь выдержать первое противоречие обычая. Один из них слишком
много ближе других для меня. Мой муж медик. Он отдает мне все время, которое у него свободно. С таким мужем мне легко попытаться, не могу ли я сделаться медиком.
— Не слыхал.
Много есть
законов, а о таком не слыхал.
Это есть омертвение духовности во внешнем обряде,
законе, уставе, православное фарисейство,
много худшее фарисейства древнееврейского, которое было вершиной религии юдаизма.
— Ты законы-то не забыл, Илья Фирсыч?.. Без тебя-то
много новых
законов объявилось… земство… библиотека… газета…
Для Ермилыча было
много непонятного в этих странных речах, хотя он и привык подчиняться авторитету суслонского писаря и верил ему просто из вежливости. Разве можно не поверить этакому-то человеку, который всякий
закон может рассудить?
Настанет год — России черный год, —
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища
многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит
закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный край терзать,
И зарево окрасит волны рек: —
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож.
Вся языческая полнота жизни, так соблазняющая
многих и в наше время, не есть зло и не подлежит уничтожению; все это богатство бытия должно быть завоевано окончательно, и недостаточность и ложь язычества в том и заключалась, что оно не могло отвоевать и утвердить бытие, что
закон тления губил мир и язычество беспомощно перед ним останавливалось.
Что касается до четвертой причины, то есть до глубины винтов и длины казенного щурупа, то, не умея объяснить физических
законов, на которых основано его влияние на заряд, я скажу только, что
многими опытами убедился в действительной зависимости ружейного боя от казенника: я потерял не одно славное ружье, переменив старый казенный шуруп на новый, по-видимому гораздо лучший.
Все известные нам
многими наполнены во нравах и обычаях,
законах и добродетелях противоречиями.
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства
многие книги и сочинения, в разных частях света, наипаче в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому
закону враждебные, и ныне еще в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто в печатном деле обращается в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками в областях, их, в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
Предложил я вам тогда и о
законе откровенном, не сокрывая от вас все то, что в опровержение оного сказано
многими.
Если бы умерли от моего о вас небрежения, как то
многие умирают, мщение
закона меня бы не преследовало.
Кроме того, в нем есть всегда неопределенный, смутный страх за свои права: он чувствует, что
многих своих претензий не может оправдать никаким правом, никаким общим
законом…
— Дура она, вот что надо сказать! Имела и силу над Кишкиным, да толку не хватило… Известно, баба-дура. Старичонка-то подсыпался к ней и так и этак, а она тут себя и оказала дурой вполне. Ну
много ли старику нужно? Одно любопытство осталось, а вреда никакого… Так нет, Марья сейчас на дыбы: «Да у меня муж, да я в
законе, а не какая-нибудь приисковая гулеванка».
—
Много благодарны, Петр Елисеич, за вашу деликатность, а только Домна все-таки пусть собирается…
Закон для всех один.
— Извините, сударыня: у меня
много дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено
законом, а я вне
закона не вправе поступать. Вперед мало ли кто что может сделать: не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено
законом.
— И нравственности по Домострою [«Домострой» — русский письменный памятник XVI века, содержащий свод правил религиозного, семейно-бытового и общественного поведения. «Домострой» стал символом домашнего деспотизма родителей, темных и отсталых понятий.], вы думаете? Как бы не так, — возразил Салов, — вы знаете ли, что у
многих из сих милых особ почти за правило взято: любить мужа по
закону, офицера — для чувств, кучера — для удовольствия.
—
Многие из вас, господа, не понимают этого, — сказал он, не то гневно, не то иронически взглядывая в ту сторону, где стояли члены казенной палаты, — и потому чересчур уж широкой рукой пользуются предоставленными им прерогативами. Думают только о себе, а про старших или совсем забывают, или не в той мере помнят, в какой по
закону помнить надлежит. На будущее время все эти фанаберии должны быть оставлены. Яздесь всех критикую, я-с. А на себя никаких критик не потерплю-с!
Многие еще помнят, как Хрептюгин был сидельцем в питейном доме и как он в то время рапортовал питейному ревизору, именно заложивши назади руки, но стоя не перпендикулярно, как теперь, а потолику наклоненно, поколику дозволяли это
законы тяготения; от какового частого стояния, должно полагать, и осталась у него привычка закладывать назади руки.
— Не знаю, может быть,
закон такой есть.
Много нынче новых
законов пишут — и не уследишь за всеми! Стало быть, вы теперь с обновкой?
Вот отчего эта задумчивость и грусть без причины, этот сумрачный взгляд на жизнь у
многих женщин; вот отчего стройный, мудро созданный и совершающийся по непреложным
законам порядок людского существования кажется им тяжкою цепью; вот, одним словом, отчего пугает их действительность, заставляя строить мир, подобный миру фата-морганы.
Но существует во всей живущей, никогда не умирающей мировой природе какой-то удивительный и непостижимый
закон, по которому заживают самые глубокие раны, срастаются грубо разрубленные члены, проходят тяжкие инфекционные болезни, и, что еще поразительнее, — сами организмы в течение
многих лет вырабатывают средства и орудия для борьбы со злейшими своими врагами.
Они все с радостью пошли бы в первый разряд, считающийся в
законах тягчайшим, и даже
много раз мечтали об этом.
— А потому, что Данила
много ли тут виноват, что он только повторил, как ему ученый человек сказывал? Это ведь по-настоящему, если так судить, вы Варнаву Васильича должны остепенять, потому что это он нам сказывал, а Данила только сомневался, что не то это, как учитель говорил, дождь от естества вещей, не то от молебна! Вот если бы вы оттрясли учителя, это точно было бы
закон.
Человек женится и разводится, воспитывает детей, даже исповедует веру (во
многих государствах) сообразно
закону.
Как же ты будешь убивать людей, когда в
законе божьем сказано: не убий? —
много раз спрашивал я у различных солдат и всегда приводил этим вопрошаемого, напоминая ему то, о чем он хотел бы не думать, в неловкое и смущенное положение.
Вот в чем вопрос. Один не может красть, грабить, но целый народ может. Но сколько именно нужно для этого? Почему 1, 10, 100 человек не должны нарушать
закона бога, а очень
много могут?»
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была
много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового дня и платы трех долларов за день, не перестанет страдать, потому что, работая вещи, которыми он не будет пользоваться, работая не для себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных людей и, в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит в мире, в котором признается не только научное положение о том, что только работа есть богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая
законами, но в мире, в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все братья и достоинство и заслуга человека только в служении ближнему, а не в пользовании им.
— Было время, — начал снова Николай Артемьевич, — когда дочери не позволяли себе глядеть свысока на своих родителей, когда родительская власть заставляла трепетать непокорных. Это время прошло, к сожалению; так, по крайней мере, думают
многие; но, поверьте, еще существуют
законы, не позволяющие… не позволяющие… словом, еще существуют
законы. Прошу вас обратить на это внимание:
законы существуют.
Или, другими словами, прямо навязывается ко мне на обед. В величайшем смущении смотрю на него, тщусь разгадать: какие еще новые шутки он со мной предпринять выдумает? Ибо, как человек богатый, он может предпринять
многое такое, что другому и в голову не придет. Однако делать нечего; следуя
законам московского хлебосольства, решаюсь покориться своей участи.
Взгляните-ка, из стариков
Как
многие игрой достигли до чинов, Из грязи
Вошли со знатью в связи,
А всё ведь отчего? — умели сохранять
Приличие во всем, блюсти свои
законы,
Держались правил… глядь!..
Эта синяя открытка принесла старику
много тревоги и хлопот: он получил ее месяца два тому назад и тотчас же, инстинктом отца, почувствовал, что дело неладно: ведь портреты бедных людей печатаются лишь тогда, когда эти люди нарушают
законы.
Даже в Англии есть
много архаических
законов, не отмененных и по сегодня.
Градобоев. Ты говори, когда тебя спросят, а станешь перебивать, так я тебя костылем. Ежели судить вас по
законам, так
законов у нас
много… Сидоренко, покажи им, сколько у нас
законов.
Ахов. Какой для тебя
закон писан, дурак? Кому нужно для вас, для дряни,
законы писать? Какие такие у тебя права, коли ты мальчишка, и вся цена тебе грош? Уж очень
много вы о себе думать стали! Написаны
законы, а вы думаете это про вас. Мелко плаваете, чтобы для вас
законы писать. Вот покажут тебе
законы! Для вас
закон — одна воля хозяйская, а особенно когда ты сродственник. Ты поговорить пришел, милый? Ну, говори, говори, я слушаю; только не пеняй потом, коли солоно придется. Что тебе надо?
Если самовластие и лихоимство господствовали «в подробностях управления», то не
много выигрывал народ русский от того, что у нас были «
законы, сообразные духу народному, самобытные», и пр.
Никого не хотел Соломон видеть в этот день несчастным. Он роздал столько наград, пенсий и подарков, сколько не раздавал иногда в целый год, и простил он Ахимааса, правителя земли Неффалимовой, на которого прежде пылал гневом за беззаконные поборы, и сложил вины
многим, преступившим
закон, и не оставил он без внимания просьб своих подданных, кроме одной.
В это время я еще не умел забывать то, что не нужно мне. Да, я видел, что в каждом из этих людей, взятом отдельно, не
много злобы, а часто и совсем нет ее. Это, в сущности, добрые звери, — любого из них нетрудно заставить улыбнуться детской улыбкой, любой будет слушать с доверием ребенка рассказы о поисках разума и счастья, о подвигах великодушия. Странной душе этих людей дорого все, что возбуждает мечту о возможности легкой жизни по
законам личной воли.
Избрание греческого исповедания Екатерина приписывает отчасти тому, что Владимир знал об этом
законе от своей бабки Ольги и жены, которая была родом чехиня, и тому, что между близкими ко Владимиру людьми было уже
много христиан или наклонность имеющих к христианству.
В XI-й части «Собеседника» помещено письмо одного священника, который говорит: «Недавно в немалом благородном собрании предложен был, между прочим, высокоблагородному важный вопрос: что есть бог? — и по
многим прениям
многие сего общества члены такие определения сей задаче изыскивали, что не без сожаления можно было приметить, сколь
много подобных сим найдется мудрецов, за то одно не знающих святости христианского
закона, понеже никакого о нем понятия не имеют».
Но потом стёрлось это единое лицо
многих из памяти моей, и только долгое время спустя понял я, что именно сосредоточенная на одной мысли воля народа возбуждает в хранителях
закона заботы о нём и страх пред ним.