Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что
мама и что
мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
― Никогда,
мама, никакой, — отвечала Кити, покраснев и взглянув прямо в лицо
матери. — Но мне нечего говорить теперь. Я… я… если бы хотела, я не знаю, что сказать как… я не знаю…
— Вот,
мама, — сказала Кити
матери, — вы удивляетесь, что я восхищаюсь ею.
Гувернантка имела особенно строгий вид. Сережа пронзительно, как это часто бывало с ним, вскрикнул: «А,
мама!» и остановился в нерешительности: итти ли к
матери здороваться и бросить цветы, или доделать венок и с цветами итти.
—
Мама! Она часто ходит ко мне, и когда придет… — начал было он, но остановился, заметив, что няня шопотом что — то сказала
матери и что на лице
матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не шло к
матери.
«
Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги
матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за
мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть окно, Клим увидал, что учитель и
мать идут по дорожке сада;
мама отмахивается от комаров концом голубого шарфа, учитель, встряхивая медными волосами, курит. Свет луны был так маслянисто густ, что даже дым папиросы окрашивался в золотистый тон. Клим хотел крикнуть...
А Лизу я не «забыл»,
мама ошиблась. Чуткая
мать видела, что между братом и сестрой как бы охлаждение, но дело было не в нелюбви, а скорее в ревности. Объясню, ввиду дальнейшего, в двух словах.
— Я не знаю, что выражает мое лицо, но я никак не ожидал от
мамы, что она расскажет вам про эти деньги, тогда как я так просил ее, — поглядел я на
мать, засверкав глазами. Не могу выразить, как я был обижен.
«У меня
мама, Лиза — ну что ж, что мне теперь Лиза и
мать?
— Твоя
мать — совершенная противоположность иным нашим газетам, у которых что ново, то и хорошо, — хотел было сострить Версилов поигривее и подружелюбнее; но у него как-то не вышло, и он только пуще испугал
маму, которая, разумеется, ничего не поняла в сравнении ее с газетами и озиралась с недоумением. В эту минуту вошла Татьяна Павловна и, объявив, что уж отобедала, уселась подле
мамы на диване.
— Знает, да не хочет знать, это — так, это на него похоже! Ну, пусть ты осмеиваешь роль брата, глупого брата, когда он говорит о пистолетах, но
мать,
мать? Неужели ты не подумала, Лиза, что это —
маме укор? Я всю ночь об этом промучился; первая мысль
мамы теперь: «Это — потому, что я тоже была виновата, а какова
мать — такова и дочь!»
— Ничего я и не говорю про
мать, — резко вступился я, — знайте,
мама, что я смотрю на Лизу как на вторую вас; вы сделали из нее такую же прелесть по доброте и характеру, какою, наверно, были вы сами, и есть теперь, до сих пор, и будете вечно…
Мать ошибалась:
маму свою он очень любил, а не любил только «телячьих нежностей», как выражался он на своем школьническом языке.
Обманута, обижена, убита
Снегурочка. О
мать, Весна-Красна!
Бегу к тебе, и с жалобой и с просьбой:
Любви прошу, хочу любить. Отдай
Снегурочке девичье сердце,
мама!
Отдай любовь иль жизнь мою возьми!
Входя в роль
матери, Анфуса Гавриловна искренне удивлялась, что Катя зовет
мамой не ее, а дочь Серафиму.
Аня. Я спать пойду. Спокойной ночи,
мама. (Целует
мать.)
Аня. Ты,
мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы,
мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (Целует
матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.)
Мама, приезжай…
Потом путь по железной дороге до Николаевского вокзала; оттуда на конке в Кудрино, к
маме; затем вместе с
матерью к Иверской Божьей
Матери; после чуть ли не на край города в Лефортово, в кадетский корпус. Прощание, переодевание и, наконец, опять огромный путь на Арбат, на Знаменку, в белое здание Александровского училища.
Но тут встала со скамейки и быстро приблизилась другая тень. С трепетом и ужасом узнал в ней Александров свою
мать, свою обожаемую
маму. Узнал по ее легкому, сухому кашлю, по мелкому стуку башмаков-недомерок.
— У меня нет
матери, — сказал Саша, —
мама давно умерла; у меня тетя.
Моя бабушка, Прасковья Борисовна, и моя
мать, Надежда Петровна, сидя по вечерам за работой, причем
мама вышивала, а бабушка плела кружева, пели казачьи песни, а
мама иногда читала вслух Пушкина и Лермонтова.
— Говорит, что все они — эти несчастные декабристы, которые были вместе, иначе ее и не звали, как
матерью: идем, говорит, бывало, на работу из казармы — зимою, в поле темно еще, а она сидит на снежку с корзиной и лепешки нам раздает — всякому по лепешке. А мы, бывало:
мама,
мама,
мама, наша родная, кричим и лезем хоть на лету ручку ее поцеловать.
Та вбежала. Елена почти бросила ей на руки ребенка; тот еще больше заплакал и стал тянуться к
матери, крича: «
Мама,
мама!».
— Да нет,
мама, — улыбнулся Саша и нежно поцеловал еще черную голову
матери. — Ее проводят, не беспокойся. Почему ты не допускаешь, что мне захотелось побыть с тобой вдвоем? Ведь мы же влюбленные!
— Сашка! не зли меня, пожалуйста; под твой вальс ни одна собака танцевать не станет! — волновалась Линочка и вдруг все свое негодование и страсть переносила на
мать. — Ты только напрасно,
мама, ругаешь Сашеньку, это ужасно — он любит музыку, он только сам не может, а когда ты играешь эту твою тренди-бренди, он тебя слушает так, как будто ты ангельский хор! Мне даже смешно, а он слушает. Ты еще такого слушателя поищи! За такого слушателя ты Бога благодарить должна!
—
Мама! — сказала Линочка, знавшая мысли
матери и не одобрявшая их. — Надо же показать, куда идти. Сюда идите… Саша, к тебе знакомый.
Увидел в синем дыму лицо молящейся
матери и сперва удивился: «Как она сюда попала?» — забыл, что всю дорогу шел с нею рядом, но сейчас же понял, что и это нужно, долго рассматривал ее строгое, как бы углубленное лицо и также одобрил: «Хорошая
мама: скоро она так же будет молиться надо мною!» Потом все так же покорно Саша перевел глаза на то, что всего более занимало его и все более открывало тайн: на две желтые, мертвые, кем-то заботливо сложенные руки.
— Я,
мама, ни за что не пошла бы замуж за гернгутера, — говорила
матери одна из дочерей Тишлера.
— Извольте,
мама, вам чаю, — проговорила Ида
матери, а Истомину не ответила ни слова, будто и не расслышала его вопроса.
— Стуит,
мама моя, стуит, — отвечала старушка, называя дочь своей
матерью.
—
Мама!
мама! ножки устали, ой,
мама! — кричит ребенок, а
мать идет, будто не слыша его плача. Не то это с сердцов, не то с усталости, а может, с того и с другого.
—
Мама! что такое Есипова Калерия Владимировна? — спросил он у
матери, когда они по обыкновению сошлись за обедом.
На суде близость товарищей привела Каширина в себя, и он снова, на мгновение, увидел людей: сидят и судят его и что-то говорят на человеческом языке, слушают и как будто понимают. Но уже на свидании с
матерью он, с ужасом человека, который начинает сходить с ума и понимает это, почувствовал ярко, что эта старая женщина в черном платочке — просто искусно сделанная механическая кукла, вроде тех, которые говорят: «папа», «
мама», но только лучше сделанная. Старался говорить с нею, а сам, вздрагивая, думал...
—
Мама, меня толкают! — жаловался Яков, одетый в рубаху розового шёлка, шарообразный;
мать держала его за руку, величаво улыбаясь бабам, и уговаривала...
Треплев(
матери). Не пугайся,
мама, это не опасно. С дядей теперь это часто бывает. (Дяде.) Тебе, дядя, надо полежать.
Так как отец большею частию спал на кушетке в своем рабочем кабинете, или был в разъездах по имениям, то я знал, что
мама не только одна в спальне на своей широкой постели, но что за высокими головашками последней под образами постоянно горит ночник. Когда мною окончательно овладевал восторг побежденных трудностей, я вскакивал с постели и босиком бежал к
матери, тихонько отворяя дверь в спальню.
На другое утро, рано, я пошла на кладбище. Май месяц стоял тогда во всей красе цветов и листьев, и долго я сидела на свежей могиле. Я не плакала, не грустила; у меня одно вертелось в голове: «Слышишь,
мама? Он хочет и мне оказывать покровительство!» И мне казалось, что
мать моя не должна была оскорбиться тою усмешкой, которая невольно просилась мне на губы.
Положим, сама
мать при помощи Елизаветы Николаевны выучила меня по складам читать по-немецки; но
мама, сама понемногу выучившаяся говорить и писать по-русски, хотя в правописании и твердости почерка впоследствии и превосходила большинство своих соседок, тем не менее не доверяла себе в деле обучения русской грамоте.
Не полагаясь на собственный суд,
мама тотчас отправила музыканта с запискою во Мценск для испытания к о. Сергию, который отвечал, что посланный вполне может давать первоначальные уроки. Сказавши, что до приезда мужа она не может дать окончательного ответа,
мать разрешила музыканту, ночуя со слугами в передней, дождаться приезда барина, ожидаемого дня через два.
— Oh! votre mere est une noble et sainte femme! Благодарю.
Мама чувствует себя превосходно. — Ваша
мать благородная и святая женщина!
— Mais regardez, regardez, comme c'est beau! oh, maman! merci! vous etes la plus genereuse des meres! Но взгляните, взгляните, какая красота! о,
мама! спасибо! вы самая щедрая из
матерей! — восклицал он, в ребяческом восторге разглядывая эти сокровища, — этот ятаган… черт возьми!..
Петр.
Мама, уйдите… Степанида, уведи ее… уйдите, говорят вам… (Елена пробегает в комнату Татьяны.) Уведите
мать…
Пётр (осторожно подходя к
матери).
Мама, прости меня, я слышал, что говорила эта женщина… не всё, но слышал… ты не сердись…
Вера (смотрит на
мать и говорит растерянно, грустно). Вот,
мама, что со мной случилось… (Софья молча обнимает её.)
В разговоре между собою Фигура и Христя относились друг к другу в разных формах: Фигура говорил ей «ты» и называл ее Христино или Христя, а она ему говорила «вы» и называла его по имени и отчеству. Девочку Катрю оба они называли «дочкою», а она кликала Фигуру «татою», а Христю «
мамой». Катре было девять лет, и она была вся в
мать — красавица.
— Ма-ма…
Мама… — слезливо говорила молоденькая девушка и тянулась к
матери.
Хоть она и не договаривала слова, но я понял, что ее
мать где-то помирает, или что-то там с ними случилось, и она выбежала позвать кого-то, найти что-то, чтоб помочь
маме.
Елена. Постараюсь. (Обнимает
мать).
Мама! я могла бы ведь этого и не говорить тебе, так цени же мою любовь и детскую преданность. Теперь пора одеваться; я невеста и хочу быть красавицей! (Уходит).
Елена (обнимает и целует
мать). Что ты,
мама! Не плачь! Да теперь-то мой ум и красота и найдут себе место! Посмотри, как я заживу богато, а сколько у меня будет блестящих поклонников! Какой выбор будет!..