Неточные совпадения
Скажи: которая Татьяна?» —
«Да та, которая грустна
И молчалива, как Светлана,
Вошла и села у окна». —
«Неужто ты влюблен в меньшую?» —
«А что?» — «Я выбрал бы другую,
Когда б я был, как ты, поэт.
В чертах у Ольги жизни нет,
Точь-в-точь в Вандиковой Мадонне:
Кругла, красна
лицом она,
Как эта глупая
лунаНа этом глупом небосклоне».
Владимир сухо отвечал
И после во весь путь молчал.
Самгин видел пред собою голый череп, круглое
лицо с маленькими глазами, оно светилось, как
луна сквозь туман; раскалывалось на ряд других
лиц, а эти
лица снова соединялись в жуткое одно.
Отделился и пошел навстречу Самгину жандарм, блестели его очки; в одной руке он держал какие-то бумаги, пальцы другой дергали на груди шнур револьвера, а сбоку жандарма и на шаг впереди его шагал Судаков, натягивая обеими руками картуз на лохматую голову;
луна хорошо освещала его сухое, дерзкое
лицо и медную пряжку ремня на животе; Самгин слышал его угрюмые слова...
В пронзительно холодном сиянии
луны, в хрустящей тишине потрескивало дерево заборов и стен, точно маленькие, тихие домики крепче устанавливались на земле, плотнее прижимались к ней. Мороз щипал
лицо, затруднял дыхание, заставлял тело съеживаться, сокращаться. Шагая быстро, Самгин подсчитывал...
Лицо ее, освещенное
луною, было неестественно бледно, а глаза фосфорически и неприятно, точно у кошки, блестели. Самгин замолчал, несколько обиженный, но через минуту предложил...
Между тем наступил вечер. Засветили лампу, которая, как
луна, сквозила в трельяже с плющом. Сумрак скрыл очертания
лица и фигуры Ольги и набросил на нее как будто флёровое покрывало;
лицо было в тени: слышался только мягкий, но сильный голос, с нервной дрожью чувства.
Женская фигура, с
лицом Софьи, рисовалась ему белой, холодной статуей, где-то в пустыне, под ясным, будто лунным небом, но без
луны; в свете, но не солнечном, среди сухих нагих скал, с мертвыми деревьями, с нетекущими водами, с странным молчанием. Она, обратив каменное
лицо к небу, положив руки на колени, полуоткрыв уста, кажется, жаждала пробуждения.
— Вы не знаете, что со мной, вы в потемках, подите сюда! — говорила она, уводя его из аллеи, и, выйдя из нее, остановилась.
Луна светила ей прямо в
лицо. — Смотрите, что со мной.
Луна светила им прямо в
лицо: одна была старуха, другая лет пятнадцати, бледная, с черными, хотя узенькими, но прекрасными глазами; волосы прикреплены на затылке серебряной булавкой.
Луна сквозь окна освещала их желтые и синие
лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы…
Лицо доктора было в тени,
лицо же Лизы было ярко освещено полною
луною.
Внимание Розанова еще удержалось на Илье Артамоновиче Нестерове, хозяине Пармена Семеновича, высоком, совершенно белом, как
лунь, старике с очень умным и честным
лицом; на кавалере древнего же письма, но имеющем одежду вкратце «еллинскую» и штаны навыпуск, да на какой-то тупоумнейшей голове.
Студентом он все бывал или в Дворянском собрании, где встречал и прелестные
лица и элегантные туалеты, или в Немецком собрании, где были немочки и дочери небогатых чиновников, которые все имели, по большей части, испитые, худые физиономии, но все-таки у них были
лица человеческие, а тут вдруг он увидел какие-то
луны ходячие, какие-то розовые тыквы.
Все, что произошло потом, Сергей помнил смутно, точно в каком-то ужасном горячечном бреду. Дверь подвала широко с грохотом распахнулась, и из нее выбежал дворник. В одном нижнем белье, босой, бородатый, бледный от яркого света
луны, светившей прямо ему в
лицо, он показался Сергею великаном, разъяренным сказочным чудовищем.
Дарья пела и плясала, и глаза ее, неподвижные на
лице, вращались за ее кружением, подобно кругам мертвой
луны.
Матвей посмотрел в небо — около
луны, в синей пустоте, трепетно разгоралась золотая звезда. Он снова взглянул в круглое
лицо мачехи, спрашивая...
Широко шагая, пошёл к землянке, прислонившейся под горой. Перед землянкой горел костёр, освещая чёрную дыру входа в неё, за высокой фигурой рыбака влачились по песку две тени, одна — сзади, чёрная и короткая, от огня, другая — сбоку, длинная и посветлее, от
луны. У костра вытянулся тонкий, хрупкий подросток, с круглыми глазами на задумчивом монашеском
лице.
И снова прижался к стене, вздрогнув: около его двери что-то шаркнуло, зашуршало, она осторожно открылась, и весь голубой свет
луны пал на
лицо и фигуру Натальи, как бы отталкивая её.
Шубин поднял голову. Слезы блистали на его щеках в лучах
луны, но
лицо его улыбалось.
Как только Алексей Абрамович начинал шпынять над Любонькой или поучать уму и нравственности какого-нибудь шестидесятилетнего Спирьку или седого как
лунь Матюшку, страдающий взгляд Любоньки, долго прикованный к полу, невольно обращался на Дмитрия Яковлевича, у которого дрожали губы и выходили пятна на
лице; он точно так же, чтоб облегчить тяжело-неприятное чувство, искал украдкой прочитать на
лице Любоньки, что делается в душе ее.
В то время как человеколюбивый незнакомец, желая, по-видимому, подать какую-нибудь помощь раненому, заботливо над ним наклонился, он снова сделал движение и повернулся
лицом к стороне, освещенной
луною.
Ему показалось, что стул опускается под ним и тошнота сейчас хлынет в горло. Он откашлялся, осмотрел комнату, бедную, маленькую. В окно смотрела
луна, круглая, точно
лицо Якова, огонь лампы казался досадно лишним.
На другой день он долго не решался выйти из дома, лежал в постели, глядя в потолок; перед ним плавало свинцовое
лицо Саши с тусклыми глазами и венцом красных прыщей на лбу. Это
лицо сегодня напоминало ему детство и зловещую
луну, в тумане, над болотом.
Он продолжал стоять у окна и глядел в открытую форточку на дремлющие в тени кусты и цветочные клумбы.
Луна била ему прямо в
лицо и ярко обливала своим желтым светом всю верхнюю часть его тела.
Если бы в это время кто-нибудь увидел в форточке его красивое, до мертвенности бледное
лицо, эффектно освещенное
луною, тот непременно отскочил бы от него в сторону, и поневоле вспомнил бы одну из очаровательных легенд о душах бродящих на земле в ожидании прощения своих земных согрешений.
Текут беседы в тишине;
Луна плывет в ночном тумане;
И вдруг пред ними на коне
Черкес. Он быстро на аркане
Младого пленника влачил.
«Вот русский!» — хищник возопил.
Аул на крик его сбежался
Ожесточенною толпой;
Но пленник хладный и немой,
С обезображенной главой,
Как труп, недвижим оставался.
Лица врагов не видит он,
Угроз и криков он не слышит;
Над ним летает смертный сон
И холодом тлетворным дышит.
Я хотел вскочить с постели; но в эту самую минуту страшилище повернуло головою, и
луна осветила
лицо его.
Но Наталья уклонилась и ушла. Рудин постоял немного, потом вышел медленно из беседки.
Луна ясно осветила его
лицо; на губах его блуждала улыбка.
И, только метнув в сторону точно случайный взгляд и поймав на лету горящий лукавством и весельем глаз, улыбнется коротко, отрывисто и с пониманием, и к небу поднимет сверхравнодушное
лицо: а луна-то и пляшет! — стыдно смотреть на ее отдаленное веселье.
И в смутном, как сон, движении образов началась погоня и спасание. Сразу пропал мост и лягушки, лес пробежал, царапаясь и хватая, ныряла
луна в колдобинах, мелькнула в лунном свете и собачьем лае деревня, — вдруг с размаху влетели в канаву, вывернулись
лицом прямо в душистую, иглистую траву.
Я отворяю окно, и мне кажется, что я вижу сон: под окном, прижавшись к стене, стоит женщина в черном платье, ярко освещенная
луной, и глядит на меня большими глазами.
Лицо ее бледно, строго и фантастично от
луны, как мраморное, подбородок дрожит.
Вадим затрепетал. — Между тем облако пробежало, и
луна озарила одно плечо и половину
лица Ольги; она стояла близь него на коленах.
Старшая ее сестрица напоминает Ольгу Ларину: «полна, бела,
лицом кругла, как эта глупая
луна на этом глупом небосклоне».
Глазам своим не верю! Там живет
Потерянная женщина одна
По имени Нисета. Целый город
Нисету знает, но никто б не смел
На улице ей поклониться. Право,
Я ничего не понимаю. Как?
Он сбросил плащ, он шляпу загибает,
Его
лицо освещено
луной,
Как будто хочет он, чтоб вся Севилья
Его узнать могла. О, это слишком!
Возможно ль! Он поет!
Дрожа от робости, ожиданья и счастья, расстегнула Суламифь свои одежды, опустила их вниз к ногам и, перешагнув через них, осталась среди комнаты нагая,
лицом к окну, освещенная
луною через переплет решетки.
Сумерки незаметно надвинулись на безмолвную усадьбу, и полная
луна, выбравшись из-за почерневшего сада, ярко осветила широкий двор перед моею анфиладой. Случилось так, что я лежал
лицом прямо против длинной галереи комнат, в которых белые двери стояли уходящими рядами вроде монахинь в «Роберте».
Мне очень нравился Мигун, я любил его красивые, печальные песни. Когда он пел, то закрывал глаза, и его страдальческое
лицо не дергалось судорогами. Жил он темными ночами, когда нет
луны или небо занавешено плотной тканью облаков. Бывало, с вечера зовет меня тихонько...
На одной из дорожек сада Владимир Сергеич увидал какую-то фигуру в женском платье, он пригляделся: это была Марья Павловна; в лучах
луны лицо ее казалось бледным.
На самом крутом уступе лежал замертво пьяный мужик; голова его, седая как
лунь, скатилась на дорогу, ноги оставались на возвышении; коротенькая шея старика налилась кровью,
лицо посинело…
Май, окно открыто… ночь в саду тепло цветами дышит… яблони — как девушки к причастию идут, голубые в серебре
луны. Сторож часы бьёт, и кричит в тишине медь, обиженная ударами, а человек предо мной сидит с ледяным
лицом и спокойно плетёт бескровную речь; вьются серые, как пепел, слова, обидно и грустно мне — вижу фольгу вместо золота.
Луна светила ему прямо в
лицо, и я видел ужасные гримасы, появлявшиеся на нем то и дело.
Кудесник-законодатель перевертывает календарь, вместо церковных праздников он отмечает иные благоприятные дни для чудес — дни легкие и черные; он создает условия для успешности всех начинаний — и эти условия — иные, чем правовые или нравственные нормы; между тем они так же строго формальны, как эти нормы: так, заговор должен быть произносим с совершенной точностью, так же следует исполнять обряд; зубы у заговаривающего должны быть все целы; передать силу заговора можно только младшему летами; некоторые заговоры нужно произносить под связанными ветвями березки, над следом; другие — натощак, на пороге, в чистом поле,
лицом к востоку, на ущерб
луны.
— Кэт… как я счастлив… Как я люблю вас. Кэт… Я обожаю вас… Мы остановились. Руки Кэт обвились вокруг моей шеи. Мои губы увлажнил и обжег поцелуй, такой долгий, такой страстный, что кровь бросилась мне в голову, и я зашатался…
Луна нежно светила прямо в
лицо Кэт, в это бледное, почти белое
лицо. Ее глаза увеличились, стали громадными и в то же время такими темными и такими глубокими под длинными ресницами, как таинственные пропасти. А ее влажные губы звали все к новым, неутоляющим, мучительным поцелуям.
Он вышел из кареты; подданные повалились в ноги, старик, седой как
лунь, с длинной бородой и с
лицом буонарротиевских статуй, поднес хлеб и соль.
Луна уже была высоко в небе, когда они разошлись. Без них красота ночи увеличилась. Теперь осталось только безмерное, торжественное море, посеребренное
луной, и синее, усеянное звездами небо. Были еще бугры песку, кусты ветел среди них и два длинные, грязные здания на песке, похожие на огромные, грубо сколоченные гроба. Но всё это было жалко и ничтожно перед
лицом моря, и звезды, смотревшие на это, блестели холодно.
Мальва обернулась к нему и пристально посмотрела на его рыжее, весело улыбавшееся
лицо. Освещенное
луной, оно казалось менее пестрым, чем днем, при свете солнца. На нем не было заметно ни злобы, — ничего, кроме добродушной и немножко озорной улыбки.
Освещённое
луною лицо юноши горит яркой краской, строгие серые глаза неотступно требуют ответов и сверкают изумрудными искрами. Нам — мне и Егору — радостно видеть его таким, мы взволнованы, зажжены его огнём, внимательно слушаем строгую речь, а старик громко, усиленно дышит, сморкается, и на его маленьких глазах блестят слёзы.
Оказалось, что пассажирка, ехавшая с ним до этой перепряжки, очнулась, когда Фрол влезал на козлы. Удивленная остановкой, она отодвинула фартук, и на Фрола взглянуло внезапно женское
лицо, освещенное светом полной
луны…
Луна совсем поднялась над суровыми очертаниями молчаливых гор и кинула свои холодные отблески на берег, на перелески и скалы… Но
лицо Микеши было мне видно плохо. Только глаза его, черные и большие, выделялись в сумерках вопросительно и загадочно…
Луна осветила половину его
лица и, как в замерзшем озере, отразилась странно в огромном открытом глазу.