Неточные совпадения
Г-жа Простакова.
Как теленок, мой батюшка; оттого-то у нас в доме все и избаловано. Вить у него нет того
смыслу, чтоб в доме была строгость, чтоб наказать путем виноватого. Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера,
как за язык повешена, рук не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится, мой батюшка!
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так
как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном
смысле было прочнее его.
Вероятнее всего, ему было совестно, что он,
как Антоний в Египте, ведет исключительно изнеженную жизнь, и потому он захотел уверить потомство, что иногда и самая изнеженность может иметь
смысл административно-полицейский.
Из рассказа его видно, что глуповцы беспрекословно подчиняются капризам истории и не представляют никаких данных, по которым можно было бы судить о степени их зрелости, в
смысле самоуправления; что, напротив того, они мечутся из стороны в сторону, без всякого плана,
как бы гонимые безотчетным страхом.
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не такое уж пугало,
как люди несмысленные о сем полагают.
Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или законы.]
Как ни запуганы были умы, но потребность освободить душу от обязанности вникать в таинственный
смысл выражения"курицын сын"была настолько сильна, что изменила и самый взгляд на значение Угрюм-Бурчеева.
— Признаю, — сказал Левин нечаянно и тотчас же подумал, что он сказал не то, что думает. Он чувствовал, что, если он призна̀ет это, ему будет доказано, что он говорит пустяки, не имеющие никакого
смысла.
Как это будет ему доказано, он не знал, но знал, что это, несомненно, логически будет ему доказано, и он ждал этого доказательства.
— Почему же? —
как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет
смысла!
Она смотрела так просто, так весело, что кто не знал ее,
как знал муж, не мог бы заметить ничего неестественного ни в звуках, ни в
смысле ее слов.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и не совсем кстати,
как теперь, но простые вещи, имеющие
смысл. В обществе, где она жила, такие слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим.
В сущности, понимавшие, по мнению Вронского, «
как должно» никак не понимали этого, а держали себя вообще,
как держат себя благовоспитанные люди относительно всех сложных и неразрешимых вопросов, со всех сторон окружающих жизнь, — держали себя прилично, избегая намеков и неприятных вопросов. Они делали вид, что вполне понимают значение и
смысл положения, признают и даже одобряют его, но считают неуместным и лишним объяснять всё это.
—
Какой опыт? столы вертеть? Ну, извините меня, дамы и господа, но, по моему, в колечко веселее играть, — сказал старый князь, глядя на Вронского и догадываясь, что он затеял это. — В колечке еще есть
смысл.
Теперь Алексей Александрович намерен был требовать: во-первых, чтобы составлена была новая комиссия, которой поручено бы было исследовать на месте состояние инородцев; во-вторых, если окажется, что положение инородцев действительно таково,
каким оно является из имеющихся в руках комитета официальных данных, то чтобы была назначена еще другая новая ученая комиссия для исследования причин этого безотрадного положения инородцев с точек зрения: а) политической, б) административной, в) экономической, г) этнографической, д) материальной и е) религиозной; в-третьих, чтобы были затребованы от враждебного министерства сведения о тех мерах, которые были в последнее десятилетие приняты этим министерством для предотвращения тех невыгодных условий, в которых ныне находятся инородцы, и в-четвертых, наконец, чтобы было потребовано от министерства объяснение о том, почему оно,
как видно из доставленных в комитет сведений за №№ 17015 и 18308, от 5 декабря 1863 года и 7 июня 1864, действовало прямо противоположно
смыслу коренного и органического закона, т…, ст. 18, и примечание в статье 36.
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна,
как была прежде, но имеет несомненный
смысл добра, который я властен вложить в нее!»
— Для тебя это не имеет
смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту Англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать,
какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
«И разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно,
как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный
смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
И вспомнив,
как он при встрече поправил этого молодого человека в выказывавшем его невежество слове, Сергей Иванович нашел объяснение
смысла статьи.
— Но
как же вы устроились?.. — начала было Долли вопрос о том,
какое имя будет носить девочка; но, заметив вдруг нахмурившееся лицо Анны, она переменила
смысл вопроса. —
Как же вы устроили? отняли ее уже?
— Ну, послушай однако, — нахмурив свое красивое умное лицо, сказал старший брат, — есть границы всему. Это очень хорошо быть чудаком и искренним человеком и не любить фальши, — я всё это знаю; но ведь то, что ты говоришь, или не имеет
смысла или имеет очень дурной
смысл.
Как ты находишь неважным, что тот народ, который ты любишь,
как ты уверяешь…
Я ее крепко обнял, и так мы оставались долго. Наконец губы наши сблизились и слились в жаркий, упоительный поцелуй; ее руки были холодны
как лед, голова горела. Тут между нами начался один из тех разговоров, которые на бумаге не имеют
смысла, которых повторить нельзя и нельзя даже запомнить: значение звуков заменяет и дополняет значение слов,
как в итальянской опере.
Дело ходило по судам и поступило наконец в палату, где было сначала наедине рассуждено в таком
смысле: так
как неизвестно, кто из крестьян именно участвовал, а всех их много, Дробяжкин же человек мертвый, стало быть, ему немного в том проку, если бы даже он и выиграл дело, а мужики были еще живы, стало быть, для них весьма важно решение в их пользу; то вследствие того решено было так: что заседатель Дробяжкин был сам причиною, оказывая несправедливые притеснения мужикам Вшивой-спеси и Задирайлова-тож, а умер-де он, возвращаясь в санях, от апоплексического удара.
На это Плюшкин что-то пробормотал сквозь губы, ибо зубов не было, что именно, неизвестно, но, вероятно,
смысл был таков: «А побрал бы тебя черт с твоим почтением!» Но так
как гостеприимство у нас в таком ходу, что и скряга не в силах преступить его законов, то он прибавил тут же несколько внятнее: «Прошу покорнейше садиться!»
— Сохрани бог подличать! — сказал Чичиков и перекрестился. — Подействовать словом увещания,
как благоразумный посредник, но подличать… Извините, Андрей Иванович, за мое доброе желанье и преданность, я даже не ожидал, чтобы слова <мои> принимали вы в таком обидном
смысле!
Можно сказать, что не столько радовался ученик, когда пред ним раскрывалась какая-<нибудь> труднейшая фраза и обнаруживается настоящий
смысл мысли великого писателя,
как радовался он, когда пред ним распутывалось запутаннейшее дело.
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том
смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
Устремив неподвижные взоры в подкладку стеганого одеяла, я видел ее так же ясно,
как час тому назад; я мысленно разговаривал с нею, и разговор этот, хотя не имел ровно никакого
смысла, доставлял мне неописанное наслаждение, потому что ты, тебе, с тобой, твои встречались в нем беспрестанно.
— Смотри ты,
какой пышный! [Пышный — здесь: в
смысле гордый, недотрога.] А отчего ж бы не смеяться?
Никогда еще большой корабль не подходил к этому берегу; у корабля были те самые паруса, имя которых звучало
как издевательство; теперь они ясно и неопровержимо пылали с невинностью факта, опровергающего все законы бытия и здравого
смысла.
Она не сразу ответила. Когда
смысл вопроса коснулся наконец ее духовного слуха, Ассоль встрепенулась,
как ветка, тронутая рукой, и засмеялась долгим, ровным смехом тихого торжества. Ей надо было сказать что-нибудь, но,
как всегда, не требовалось придумывать — что именно; она сказала...
— Да
как же мог ты выйти, коли не в бреду? — разгорячился вдруг Разумихин. — Зачем вышел? Для чего?.. И почему именно тайком? Ну был ли в тебе тогда здравый
смысл? Теперь, когда вся опасность прошла, я уж прямо тебе говорю!
— Что такое благороднее? Я не понимаю таких выражений в
смысле определения человеческой деятельности. «Благороднее», «великодушнее» — все это вздор, нелепости, старые предрассудочные слова, которые я отрицаю! Все, что полезно человечеству, то и благородно! Я понимаю только одно слово: полезное! Хихикайте,
как вам угодно, а это так!
Петр Петрович встретил ее «ласково и вежливо», впрочем с некоторым оттенком какой-то веселой фамильярности, приличной, впрочем, по мнению Петра Петровича, такому почтенному и солидному человеку,
как он, в отношении такого юного и в некотором
смысле интересного существа.
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со
смыслом, а
как будто… Ведь и я дурак! Да разве помешанные не говорят со
смыслом? А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем по лбу. — Ну что, если… ну
как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал! Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный дворец» допросить поскорее Заметова.
Но что-то было в нем очень странное; во взгляде его светилась
как будто даже восторженность, — пожалуй, был и
смысл и ум, — но в то же время мелькало
как будто и безумие.
«Гм… к Разумихину, — проговорил он вдруг совершенно спокойно,
как бы в
смысле окончательного решения, — к Разумихину я пойду, это конечно… но — не теперь… Я к нему… на другой день после того пойду, когда уже то будет кончено и когда все по-новому пойдет…»
Я в том
смысле, что тут надо бы поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне естественное беспокойство практического и благонамеренного человека, но нельзя ли тут одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли,
какие?..
— Довольно верное замечание, — ответил тот, — в этом
смысле действительно все мы, и весьма часто, почти
как помешанные, с маленькою только разницей, что «больные» несколько больше нашего помешаны, потому тут необходимо различать черту. А гармонического человека, это правда, совсем почти нет; на десятки, а может, и на многие сотни тысяч по одному встречается, да и то в довольно слабых экземплярах…
— Ведь вот-с… право, не знаю,
как бы удачнее выразиться… идейка-то уж слишком игривенькая… психологическая-с… Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то сочиняли, — ведь уж быть того не может, хе, хе! чтобы вы сами себя не считали, — ну хоть на капельку, — тоже человеком «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с?
Слышал он,
как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч. и проч., но, подобно многим, преувеличивал и искажал
смысл и значение этих названий до нелепого.
А между тем, казалось бы, весь анализ, в
смысле нравственного разрешения вопроса, был уже им покончен: казуистика его выточилась,
как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений.
Паратов. Это делает тебе честь, Робинзон. Но ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится, в полном
смысле наступает золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят — на
какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мне нужен будешь!
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого
смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что
какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
Базаров был великий охотник до женщин и до женской красоты, но любовь в
смысле идеальном, или,
как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни и не однажды выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом [Желтый дом — первая психиатрическая больница в Москве.]
— И так-таки у вас ни капельки художественного
смысла нет? — промолвила она, облокотясь на стол и этим самым движением приблизив свое лицо к Базарову. —
Как же вы это без него обходитесь?
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в
смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке,
как ангелы, «comme des anges».
Анна Сергеевна недавно вышла замуж, не по любви, но по убеждению, за одного из будущих русских деятелей, человека очень умного, законника, с крепким практическим
смыслом, твердою волей и замечательным даром слова, — человека еще молодого, доброго и холодного
как лед.
— Сударыня, — торжествующе взывал Пыльников. — Все-таки, все-таки —
как же вы решаете вопрос о
смысле бытия? Божество или человечество?
— Ну, а —
какой же иной
смысл? Защита униженных и оскорбленных, утверждение справедливости? Это рекомендуется профессорами на факультетских лекциях, но,
как вы знаете, практического значения не может иметь.
«Приходится соглашаться с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше революция на испанский роман с приключениями похожа была, на опасную, но весьма приятную забаву,
как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится делом сугубо серьезным, муравьиной работой множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако не лишенное
смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
— Для меня лично корень вопроса этого,
смысл его лежит в противоречии интернационализма и национализма. Вы знаете, что немецкая социал-демократия своим вотумом о кредитах на войну скомпрометировала интернациональный социализм, что Вандервельде усилил эту компрометацию и что еще раньше поведение таких социалистов,
как Вивиани, Мильеран, Бриан э цетера, тоже обнаружили,
как бессильна и
как, в то же время, печально гибка этика социалистов. Не выяснено: эта гибкость — свойство людей или учения?