Неточные совпадения
Стародум. А! Сколь великой
душе надобно быть
в государе, чтоб стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению
души человека, имеющего
в руках своих судьбу
себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
Стародум(целуя сам ее руки). Она
в твоей
душе. Благодарю Бога, что
в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать
себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
И точно:
в тот же день отписал бригадир на
себя Козыреву движимость и недвижимость, подарив, однако, виновному хижину на краю города, чтобы было где
душу спасти и
себя прокормить.
Но что весьма достойно примечания: как ни ужасны пытки и мучения,
в изобилии по всей картине рассеянные, и как ни удручают
душу кривлянья и судороги злодеев, для коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество
в себе победил, что и на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может".
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того,
в глубине
души ему хотелось испытать
себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была
в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
«Ну, что же смущает меня?» сказал
себе Левин, вперед чувствуя, что разрешение его сомнений, хотя он не знает еще его, уже готово
в его
душе.
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна
собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то
в глубине
души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
— Но человек может чувствовать
себя неспособным иногда подняться на эту высоту, — сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит
душою, признавая религиозную высоту, но вместе с тем не решаясь признаться
в своем свободомыслии перед особой, которая одним словом Поморскому может доставить ему желаемое место.
Яшвин с фуражкой догнал его, проводил его до дома, и через полчаса Вронский пришел
в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго осталось
в его
душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием
в его жизни.
Левин слушал молча, и, несмотря на все усилия, которые он делал над
собой, он никак не мог перенестись
в душу своего приятеля и понять его чувства и прелести изучения таких женщин.
Левин сказал жене, что он верит, что она желала ехать, только чтобы быть полезною, согласился, что присутствие Марьи Николаевны при брате не представляет ничего неприличного; но
в глубине
души он ехал недовольный ею и
собой.
Он отгонял от
себя эти мысли, он старался убеждать
себя, что он живет не для здешней временной жизни, а для вечной, что
в душе его находится мир и любовь.
Но и после, и на другой и на третий день, она не только не нашла слов, которыми бы она могла выразить всю сложность этих чувств, но не находила и мыслей, которыми бы она сама с
собой могла обдумать всё, что было
в ее
душе.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь,
в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал
в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его
души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому,
в Чьих руках он чувствовал
себя, свою
душу и свою любовь?
Зачем, когда
в душе у нее была буря, и она чувствовала, что стоит на повороте жизни, который может иметь ужасные последствия, зачем ей
в эту минуту надо было притворяться пред чужим человеком, который рано или поздно узнает же всё, — она не знала; но, тотчас же смирив
в себе внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
Во глубине
души она находила, что было что-то именно
в ту минуту, как он перешел за ней на другой конец стола, но не смела признаться
в этом даже самой
себе, тем более не решалась сказать это ему и усилить этим его страдание.
Но
в глубине своей
души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило
в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал
себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
Но это говорили его вещи, другой же голос
в душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с
собой сделать всё возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел к углу, где у него стояли две пудовые гири, и стал гимнастически поднимать их, стараясь привести
себя в состояние бодрости. За дверью заскрипели шаги. Он поспешно поставил гири.
«Вопросы о ее чувствах, о том, что делалось и может делаться
в ее
душе, это не мое дело, это дело ее совести и подлежит религии», сказал он
себе, чувствуя облегчение при сознании, что найден тот пункт узаконений, которому подлежало возникшее обстоятельство.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла
в постель. Ей всею
душой было жалко Анну
в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла
себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью,
в каком-то новом сиянии возникали
в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
Левин чувствовал, что брат Николай
в душе своей,
в самой основе своей
души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват
в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с
собою Левин, подъезжая
в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Не давая
себе отчета, для чего он это делает, он все силы своей
души напрягал
в эти два дня только на то, чтоб иметь вид спокойный и даже равнодушный.
Он понимал все роды и мог вдохновляться и тем и другим; но он не мог
себе представить того, чтобы можно было вовсе не знать, какие есть роды живописи, и вдохновляться непосредственно тем, что есть
в душе, не заботясь, будет ли то, что он напишет, принадлежать к какому-нибудь известному роду.
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь
в своей
душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред
собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за
собой тяжелую кару.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето
в Бадене; ну, право, я чувствовал
себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал
в Россию, — надо было к жене да еще
в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только
душу спасать остается. Поехал
в Париж — опять справился.
«Избавиться от того, что беспокоит», повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и худую жену, она поняла, что болезненная жена считает
себя непонятою женщиной, и муж обманывает ее и поддерживает
в ней это мнение о
себе. Анна как будто видела их историю и все закоулки их
души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не было, и она продолжала свою мысль.
Слова кондуктора разбудили его и заставили вспомнить о матери и предстоящем свидании с ней. Он
в душе своей не уважал матери и, не отдавая
себе в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга,
в котором жил, по воспитанию своему, не мог
себе представить других к матери отношений, как
в высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных и почтительных, чем менее
в душе он уважал и любил ее.
Он не позволял
себе думать об этом и не думал; но вместе с тем он
в глубине своей
души никогда не высказывая этого самому
себе и не имея на то никаких не только доказательств, но и подозрений, знал несомненно, что он был обманутый муж, и был от этого глубоко несчастлив.
Она знала, что̀ мучало ее мужа. Это было его неверие. Несмотря на то, что, если бы у нее спросили, полагает ли она, что
в будущей жизни он, если не поверит, будет погублен, она бы должна была согласиться, что он будет погублен, — его неверие не делало ее несчастья; и она, признававшая то, что для неверующего не может быть спасения, и любя более всего на свете
душу своего мужа, с улыбкой думала о его неверии и говорила сама
себе, что он смешной.
Ему запало
в душу слово, сказанное Дарьей Александровной
в Москве, о том, что, решаясь на развод, он думает о
себе, а не думает, что этим он губит ее безвозвратно.
Степан Аркадьич точно ту же разницу чувствовал, как и Петр Облонский.
В Москве он так опускался, что,
в самом деле, если бы пожить там долго, дошел бы, чего доброго, и до спасения
души;
в Петербурге же он чувствовал
себя опять порядочным человеком.
Оставшись один и вспоминая разговоры этих холостяков, Левин еще раз спросил
себя: есть ли у него
в душе это чувство сожаления о своей свободе, о котором они говорили? Он улыбнулся при этом вопросе. «Свобода? Зачем свобода? Счастие только
в том, чтобы любить и желать, думать ее желаниями, ее мыслями, то есть никакой свободы, — вот это счастье!»
И одни говорили, что мадам Шталь сделала
себе общественное положение добродетельной, высокорелигиозной женщины; другие говорили, что она была
в душе то самое высоко-нравственное существо, жившее только для добра ближнего, каким она представлялась.
Княгиня была сперва твердо уверена, что нынешний вечер решил судьбу Кити и что не может быть сомнения
в намерениях Вронского; но слова мужа смутили ее. И, вернувшись к
себе, она, точно так же как и Кити, с ужасом пред неизвестностью будущего, несколько раз повторила
в душе: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!»
Но это спокойствие часто признак великой, хотя скрытой силы; полнота и глубина чувств и мыслей не допускает бешеных порывов:
душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем
себе строгий отчет и убеждается
в том, что так должно; она знает, что без гроз постоянный зной солнца ее иссушит; она проникается своей собственной жизнью, — лелеет и наказывает
себя, как любимого ребенка.
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его
душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит
себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается
в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его;
в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать… Я хотел дать
себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?
Перечитывая эти записки, я убедился
в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История
души человеческой, хотя бы самой мелкой
души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она — следствие наблюдений ума зрелого над самим
собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление. Исповедь Руссо имеет уже недостаток, что он читал ее своим друзьям.
— Ну, слушайте же, что такое эти мертвые
души, — сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких словах вся обратилась
в слух: ушки ее вытянулись сами
собою, она приподнялась, почти не сидя и не держась на диване, и, несмотря на то что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа на легкий пух, который вот так и полетит на воздух от дуновенья.
— Щи, моя
душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши
себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть
в городе, там вам черт знает что подадут!
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых
душ на несколько тысяч и что он сам продал ему, потому что не видит причины, почему не продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще
в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а
в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само
собою.
Председатель отвечал, что это вздор, и потом вдруг побледнел сам, задав
себе вопрос, а что, если
души, купленные Чичиковым,
в самом деле мертвые? а он допустил совершить на них крепость да еще сам сыграл роль поверенного Плюшкина, и дойдет это до сведения генерал-губернатора, что тогда?
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему дни и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или дать им средство додраться, но он сам
в себе чувствовал желание скорее как можно привести дела к концу; до тех пор ему казалось все неспокойно и неловко; все-таки приходила мысль: что
души не совсем настоящие и что
в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее с плеч.
«Да, как бы не так! — думал про
себя Чичиков, садясь
в бричку. — По два с полтиною содрал за мертвую
душу, чертов кулак!»
И всякий народ, носящий
в себе залог сил, полный творящих способностей
души, своей яркой особенности и других даров бога, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает
в выраженье его часть собственного своего характера.
Вы посмеетесь даже от
души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к
себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди
в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а
в тишине, один,
в минуты уединенных бесед с самим
собой, углубит во внутрь собственной
души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
Чичиков никогда не чувствовал
себя в таком веселом расположении, воображал
себя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: о трехпольном хозяйстве, о счастии и блаженстве двух
душ, и стал читать Собакевичу послание
в стихах Вертера к Шарлотте, [Вертер и Шарлотта — герои сентиментального романа И.-В.
— Как
в цене? — сказал опять Манилов и остановился. — Неужели вы полагаете, что я стану брать деньги за
души, которые
в некотором роде окончили свое существование? Если уж вам пришло этакое, так сказать, фантастическое желание, то с своей стороны я передаю их вам безынтересно и купчую беру на
себя.
Блажен избравший
себе из всех прекраснейшую страсть; растет и десятерится с каждым часом и минутой безмерное его блаженство, и входит он глубже и глубже
в бесконечный рай своей
души.
Становилося как-то льготно, и думал Чичиков: «Эх, право, заведу
себе когда-нибудь деревеньку!» — «Ну, что тут хорошего, — думал Платонов, —
в этой заунывной песне? от ней еще большая тоска находит на
душу».