Неточные совпадения
Как обходительна! добра! мила! проста!
Балы дает нельзя богаче,
От рождества и до поста,
И летом праздники
на даче.
Ну, право, что́ бы вам в Москве у нас служить?
И награжденья брать и весело
пожить?
Умерла она летом, когда я
жила в деревне,
на даче, мне тогда шел седьмой год.
Работы у него не было,
на дачу он не собирался, но ему не хотелось идти к Томилину, и его все более смущал фамильярный тон Дронова. Клим чувствовал себя независимее, когда Дронов сердито упрекал его, а теперь многоречивость Дронова внушала опасение, что он будет искать частых встреч и вообще мешать
жить.
Штольц уехал в тот же день, а вечером к Обломову явился Тарантьев. Он не утерпел, чтобы не обругать его хорошенько за кума. Он не взял одного в расчет: что Обломов, в обществе Ильинских, отвык от подобных ему явлений и что апатия и снисхождение к грубости и наглости заменились отвращением. Это бы уж обнаружилось давно и даже проявилось отчасти, когда Обломов
жил еще
на даче, но с тех пор Тарантьев посещал его реже и притом бывал при других и столкновений между ними не было.
— Не шутя,
на Мурашиной. Помнишь, подле меня
на даче жили? Ты пил чай у меня и, кажется, видел ее.
Я узнал от смотрителя, однако ж, немного: он добавил, что там есть один каменный дом, а прочие деревянные; что есть продажа вина; что господа все хорошие и купечество знатное; что зимой
живут в городе, а летом
на заимках (
дачах), под камнем, «то есть камня никакого нет, — сказал он, — это только так называется»; что проезжих бывает мало-мало; что если мне надо ехать дальше, то чтоб я спешил, а то по Лене осенью ехать нельзя, а берегом худо и т. п.
На лето они и вовсе переселялись (и переселяются)
жить на заводе, заменяющем
дачу.
Бродя по улицам, мне наконец пришел в голову один приятель, которого общественное положение ставило в возможность узнать, в чем дело, а может, и помочь. Он
жил страшно далеко,
на даче за Воронцовским полем; я сел
на первого извозчика и поскакал к нему. Это был час седьмой утра.
— Балчуговские сами по себе: ведь у них площадь в пятьдесят квадратных верст.
На сто лет хватит… Жирно будет, ежели бы им еще и Кедровскую
дачу захватить: там четыреста тысяч десятин… А какие места: по Суходойке-реке, по Ипатихе, по Малиновке — везде золото. Все россыпи от Каленой горы пошли, значит, в ней
жилы объявляются… Там еще казенные разведки были под Маяковой сланью,
на Филькиной гари,
на Колпаковом поле, у Кедрового ключика. Одним словом, Палестина необъятная…
— За гацианта одного вышла, тут
на своей
даче жили, — тихо объяснила старуха, продолжая управляться с слезою.
Чтобы кататься по Москве к Печкину, в театр, в клубы, Вихров нанял помесячно от Тверских ворот лихача, извозчика Якова, ездившего
на чистокровных рысаках; наконец, Павлу захотелось съездить куда-нибудь и в семейный дом; но к кому же? Эйсмонды были единственные в этом роде его знакомые. Мари тоже очень разбогатела: к ней перешло все состояние Еспера Иваныча и почти все имение княгини. Муж ее был уже генерал, и они в настоящее время
жили в Парке,
на красивой
даче.
— Как тебе сказать? С непривычки оно точно… опасаешься немного, ну а потом видишь, что другие люди не боятся, и сам станешь посмелее… Много там, братец мой, всякой всячины. Придем — сам увидишь. Одно только плохо — лихорадка. Потому кругом болота, гниль, а притом же жарища. Тамошним-то жителям ничего, не действует
на них, а пришлому человеку приходится плохо. Одначе будет нам с тобой, Сергей, языками трепать. Лезь-ка в калитку.
На этой
даче господа
живут очень хорошие… Ты меня спроси: уж я все знаю!
Хорошо-с; свели мы его в поводьях в лощину к Филям, где летом господа
на дачах живут.
— Да, гуляем.
На даче жить — надо гулять.
Справедливость требует сказать, что она иногда
на вздохи и стихи отвечала зевотой. И не мудрено: сердце ее было занято, но ум оставался празден. Александр не позаботился дать ему пищи. Год, назначенный Наденькою для испытания, проходил. Она
жила с матерью опять
на той же
даче. Александр заговаривал о ее обещании, просил позволения поговорить с матерью. Наденька отложила было до переезда в город, но Александр настаивал.
Когда зашел разговор о
дачах, я вдруг рассказал, что у князя Ивана Иваныча есть такая
дача около Москвы, что
на нее приезжали смотреть из Лондона и из Парижа, что там есть решетка, которая стоит триста восемьдесят тысяч, и что князь Иван Иваныч мне очень близкий родственник, и я нынче у него обедал, и он звал меня непременно приехать к нему
на эту
дачу жить с ним целое лето, но что я отказался, потому что знаю хорошо эту
дачу, несколько раз бывал
на ней, и что все эти решетки и мосты для меня незанимательны, потому что я терпеть не могу роскоши, особенно в деревне, а люблю, чтоб в деревне уж было совсем как в деревне…
Дмитрий отсоветовал мне ехать утром с визитом к своей матери, а заехал за мной после обеда, чтоб увезти
на весь вечер, и даже ночевать,
на дачу, где
жило его семейство.
Он
жил на Большой Дмитровке, а летом
на даче.
Что теперь время дачное, и поле для наблюдений самое удобное, потому что
на дачах живут нараспашку и оставляют окна и двери балконов открытыми.
— Думаю, — быть бы мне богатому, эх — женился бы
на самой настоящей барыне,
на дворянке бы, ей-богу,
на полковницкой дочери, примерно, любил бы ее — Господи!
Жив сгорел бы около нее… Потому что, братцы, крыл я однова крышу у полковника
на даче…
— Вы мне предлагаете
жить у вас
на даче?
Действительно, такая русская девушка существовала, действительно
жила во Втором Парголове
на даче с качелями и действительно произвела
на меня сильное впечатление.
На дачу я готовился переезжать в очень дурном настроении. Мне все казалось, что этого не следовало делать. К чему тревожить и себя и других, когда все уже решено. Мне казалось, что еду не я, а только тень того, что составляло мое я. Будет обидно видеть столько здоровых, цветущих людей, которые ехали
на дачу не умирать, а
жить. У них счастливые номера, а мой вышел в погашение.
Мы направились в парк через Второе Парголово, имевшее уже тогда дачный вид. Там и сям красовались настоящие
дачи, и мы имели удовольствие любоваться настоящими живыми дачниками, копавшими землю под клумбы, что-то тащившими и вообще усиленно приготовлявшимися к встрече настоящего лета. Еще раз, хорошо
жить на белом свете если не богачам, то просто людям, которые завтра не рискуют умереть с голода.
— Нет, я не имею намерения заниматься твоим исправлением, а говорю вообще и главным образом о себе. Ты обратил внимание
на дачу напротив, где
живут немцы?
— Ты обратил внимание
на мой профиль? Это профиль человека, который ездит
на резине, имеет свои собственные дома,
дачу в Крыму, лакея, который докладывает каждый день о состоянии погоды, — одним словом,
живет порядочным человеком. По-моему, все зависит от профиля… Возьми историю Греции и Рима — вся сила заключалась только в профиле.
—
Дача должна быть… Ведь
живут же другие люди
на дачах, следовательно, и мы должны
жить.
Он сидел уже часа полтора, и воображение его в это время рисовало московскую квартиру, московских друзей, лакея Петра, письменный стол; он с недоумением посматривал
на темные, неподвижные деревья, и ему казалось странным, что он
живет теперь не
на даче в Сокольниках, а в провинциальном городе, в доме, мимо которого каждое утро и вечер прогоняют большое стадо и при этом поднимают страшные облака пыли и играют
на рожке.
Явился Инсаров, бросающий немца в воду, не соглашающийся
жить даром в гостях
на даче у приятеля и даже решающийся жениться
на любимой девушке!!.
Вася. Чудеса! Он теперь
на даче живет, в роще своей. И чего-чего только у него нет! Б саду беседок, фонтанов наделал; песельники свои; каждый праздник полковая музыка играет; лодки разные завел и гребцов в бархатные кафтаны нарядил. Сидит все
на балконе без сертука, а медали все навешаны, и с утра пьет шампанское. Круг дому народ толпится, вес
на него удивляются. А когда народ в сад велит пустить, поглядеть все диковины, и тогда уж в саду дорожки шампанским поливают. Рай, а не житье!
Мы
жили целое лето
на даче под Москвой, в Краскове, я
на одном конце села, против церкви, а он
на другом, рядом с трактиром.
— Может быть!.. Но, друг мой, — продолжала Елена каким-то капризным голосом, — мне хочется
жить нынче летом
на даче в Останкине. Я, помню, там в детстве
жила: эти леса, пруды, дорога в Медведково!.. Ужасно как было весело! Я хочу и нынешнее лето весело
прожить.
Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде
на дачу, князь продолжал не бывать дома, — это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она узнает, что Елена не только что не в Москве, но даже у них под боком
живет: явно, что князь просто возит ее за собой.
— Сходи
на дачу восьмой номер и спроси: там ли еще
живет Мильшинский?.. — приказал Тюменев.
Он
живет теперь в Петергофе
на одной
даче с madame Меровой; их постоянно видят вместе
на пароходе и
на железной дороге; они катаются, гуляют вдвоем, а в Петергофе, как нарочно, нынешнее лето очень много поселилось сенаторов, членов государственного совета… все они знакомы с Ефимом Федоровичем и, встречая его с этой авантюристкой, удивляются, шокируются!..
Ефим Федорович, как бы забыв все в мире, предавался идиллии и
жил на прелестнейшей
даче в Петергофе вместе с m-me Меровой; при них также обитал и папаша ее, граф Хвостиков.
— Нет, какое красив!.. Он гадок!.. Он кучер, форейтор смазливый… Я знала его еще студентом, он тогда
жил на содержании у одной купчихи и все ездил
на рысаке в двухколеске!.. Сам всегда, как мужики это делают, правил. Мы тогда
жили в Сокольниках
на даче и очень все над ним смеялись!
Теперь о Кате. Она бывает у меня каждый день перед вечером, и этого, конечно, не могут не заметить ни соседи, ни знакомые. Она приезжает
на минутку и увозит меня с собой кататься. У нее своя лошадь и новенький шарабан, купленный этим летом. Вообще
живет она
на широкую ногу: наняла дорогую дачу-особняк с большим садом и перевезла в нее всю свою городскую обстановку, имеет двух горничных, кучера… Часто я спрашиваю ее...
Несколько лет подряд Сергей Головин
жил с родными
на даче по этой самой дороге, часто ездил днем и ночью и знал ее хорошо. И если закрыть глаза, то можно было подумать, что и теперь он возвращался домой — запоздал в городе у знакомых и возвращается с последним поездом.
«Я приеду к тебе в Петербург, но только после экзаменов. Если ты согласишься, мы
проживем лето где-нибудь
на даче, и я немного подготовлюсь, чтобы не было трудно
на первых порах
на курсах».
Мало того, я уже сделал такие успехи в своем новом, особенном роде открытий, что уже мог безошибочно, по одному виду, обозначить,
на какой кто
даче живет.
Гневышов. Да, Цыплунова. Вы ее сначала предупредите, скажите, что я, генерал Гневышов, желаю с ней познакомиться и познакомить с ней тоже мою родственницу, которая переехала сюда
на дачу и будет
жить все лето. Слышите, родственницу…
Бедонегова. Да, уж позвольте посидеть у вас. Вот далеко ли прошла, а устала. Я ведь
на даче живу, никогда не гуляю, а выйду за ворота, посижу
на лавочке, и довольно. Я больше для воздуху; потому
на воздухе мне легче, а в комнате словно
на меня тягость какая нападает.
Цыплунова. Если ты ее видел здесь — значит, она
живет неподалеку
на даче. Надо справиться о ней.
Как
жили мы тогда, вскоре после покойника,
на даче, —
жили скромно, людей обегали, редко когда и
на прогулку ходили, и то куда подальше; тут его и нанесло, как
на грех.
А то —
на даче когда
жили, — бывало, поедем с ней кататься — во весь дух она любила.
В 1839 году Погодин ездил за границу, имея намерение привезти с собою Гоголя. Он ни слова не писал нам о свидании с Гоголем, и хотя мы сначала надеялись, что они воротятся в Москву вместе, но потом уже потеряли эту надежду. Мы
жили лето
на даче в Аксиньине, в десяти верстах от Москвы. 29 сентября вдруг получаю я следующую записку от Михаила Семеновича Щепкина...
Вильгельмина Федоровна. Я бы непременно давно у вас была, но полагала, что вы
на даче, и только вчера спросила Владимира Иваныча: «Где, говорю, нынче
на даче живет Марья Сергеевна?..» — «Какое, говорит,
на даче; она в городе и больна!» — «Ах, говорю, как же тебе не грех не сказать мне!» Сегодня уж нарочно отложила все дела в сторону и поехала.
Дорога
на дачу шла через окраину города, по Канатной улице, где в полуразвалившихся лачугах и частью в двухэтажных кирпичных домах казенной стройки
жили заводские с семьями и всякая городская беднота.
Но вот однажды в обед приехала мать, поговорила с Осипом Абрамовичем и сказала, что его, Петьку, отпускают
на дачу, в Царицыно, где
живут ее господа.