Неточные совпадения
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно.
Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и
дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.
А между тем дамы уехали, хорошенькая головка с тоненькими чертами лица и тоненьким станом скрылась, как что-то похожее на виденье, и опять осталась
дорога, бричка, тройка знакомых
читателю лошадей, Селифан, Чичиков, гладь и пустота окрестных полей.
Правда, в таком характере есть уже что-то отталкивающее, и тот же
читатель, который на жизненной своей
дороге будет дружен с таким человеком, будет водить с ним хлеб-соль и проводить приятно время, станет глядеть на него косо, если он очутится героем драмы или поэмы.
9 июля он уехал, а 11 июля поутру произошло недоумение в гостинице у станции московской железной
дороги, по случаю невставанья приезжего, а часа через два потом сцена на Каменноостровской даче, теперь проницательный
читатель уже не промахнется в отгадке того, кто ж это застрелился.
Многое, не взошедшее в «Полярную звезду», взошло в это издание — но всего я не могу еще передать
читателям по разным общим и личным причинам. Не за горами и то время, когда напечатаются не только выпущенные страницы и главы, но и целый том, самый
дорогой для меня…
Матушка, впрочем, уже догадывалась, что в Москве не путем выездов добываются женихи и что существуют другие
дороги, не столь блестящие, но более верные. В скором времени она и прибегла к этим путям, но с этим предметом я предпочитаю подробнее познакомить
читателя в следующей главе.
Если
читатель вообразит пешехода, навьюченного мукой, солониной или казенными вещами, или больного, который идет из Ускова в Рыковскую больницу, то ему станет вполне понятно, какое значение имеют на Сахалине слова: «нет
дороги».
В несколько дней сборы были кончены, и 2 августа, после утреннего чаю, распростившись с бабушкой и тетушкой и оставив на их попечение маленького братца, которого Прасковья Ивановна не велела привозить, мы отправились в
дорогу в той же, знакомой
читателям, аглицкой мурзахановской карете и, разумеется, на своих лошадях.
Не знаю, как это случилось, но через неделю я был уже в
дороге, а еще через два дня — в том самом Чемезове, с которым я уже столько раз знакомил
читателя.
Мне остается одно: все рассказывать вам, неведомые мои
читатели (сейчас вы для меня так же
дороги, и близки, и недосягаемы — как был он в тот момент).
Отношение хозяев к книге сразу подняло ее в моих глазах на высоту важной и страшной тайны. То, что какие-то «
читатели» взорвали где-то железную
дорогу, желая кого-то убить, не заинтересовало меня, но я вспомнил вопрос священника на исповеди, чтение гимназиста в подвале, слова Смурого о «правильных книгах» и вспомнил дедовы рассказы о чернокнижниках-фармазонах...
— Вон они, читатели-то, железную
дорогу взорвали, хотели убить…
Чтобы ввести
читателя в уразумение этой драмы, мы оставим пока в стороне все тропы и
дороги, по которым Ахилла, как американский следопыт, будет выслеживать своего врага, учителя Варнавку, и погрузимся в глубины внутреннего мира самого драматического лица нашей повести — уйдем в мир неведомый и незримый для всех, кто посмотрит на это лицо и близко и издали.
Он приподнял раненого, в котором
читатели, вероятно, узнали уже боярина Кручину-Шалонского, положил его на плеча и, сгибаясь под этой ношею, пошел вдоль поперечной
дороги, в конце которой мелькал сквозь чащу деревьев едва заметный, тусклый огонек.
Читатели наши, без сомнения, уже догадались, что боярин, едущий в сопровождении казаков, был Юрий Дмитрич Милославский. Когда они доехали до святых ворот, то Кирша, спеша возвратиться под Москву, попросил Юрия отслужить за него молебен преподобному Сергию и, подаря ему коня, отбитого у польского наездника, и литовскую богатую саблю, отправился далее по московской
дороге. Милославский, подойдя к монастырским служителям, спросил: может ли он видеть архимандрита?
Сказав сии слова, оба боярина, в которых
читатели, вероятно, узнали уже Лесуту-Храпунова и Замятню-Опалева, слезли с коней и пошли в избу. Краснощекий толстяк спустился также с своей лошади, и когда подошел к воротам, то Кирша, заступя ему
дорогу, сказал, улыбаясь...
Читатели дали заметить критику, что он с своей теорией вертится, как белка в колесе, и потребовали, чтоб он вышел из колеса на прямую
дорогу.
Но пьеса выдержала и это испытание — и не только не опошлилась, но сделалась как будто
дороже для
читателей, нашла себе в каждом из них покровителя, критика и друга, как басни Крылова, не утратившие своей литературной силы, перейдя из книги в живую речь.
Зиму прошлого года я прожил в деревне, как говорится, в четырех стенах, в старом, мрачном доме, никого почти не видя, ничего не слыша, посреди усиленных кабинетных трудов, имея для своего развлечения одни только трехверстные поездки по непромятой
дороге, и потому
читатель может судить, с каким нетерпением встретил я весну.
В Луге, по
дороге к вокзалу, меня подхватил под руку тайный советник Стрекоза. Признаюсь, я смутно угадывал, что будет нечто подобное (дальше я расскажу
читателю мои отношения к Стрекозе), и порядочно-таки это волновало меня.
Читатель! Я знаю, что «Вы, очи, очи голубые» — не Пушкин, а песня, а может быть, и романс, но тогда я этого не знала и сейчас внутри себя, где всё — ещё всё, этого не знаю, потому что «разрывая сердце мое» и «сердечная тоска», молодая бесовка и девица-душа,
дорога и
дорога, разлука и разлука, любовь и любовь — одно. Все это называется Россия и мое младенчество, и если вы меня взрежете, вы, кроме бесов, мчащихся тучами, и туч, мчащихся бесами, обнаружите во мне еще и те голубых два глаза. Вошли в состав.
Для иных из
читателей может показаться излишним и утомительным беспрестанное описыванье одной и той же
дороги, то весной, то летом, то осенью, то зимою: одного и того же уженья, то на Мёше, то на Деме, то на Белой, то на Бугуруслане.
Так, много раз описывает он
дорогу, уже знакомую
читателям, много страниц занимает подробным изображениям своих чувств, уже не в первый раз появляющихся в его душе.
Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила,
читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечет. Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной.
Сердце у меня сжимается. Я тоже зайцем еду. Я всегда езжу зайцем. На железных
дорогах зайцами называются гг. пассажиры, затрудняющие разменом денег не кассиров, а кондукторов. Хорошо,
читатель, ездить зайцем! Зайцам полагается, по нигде еще не напечатанному тарифу, 75 % уступки, им не нужно толпиться около кассы, вынимать ежеминутно из кармана билет, с ними кондуктора вежливее и…всё что хотите, одним словом!
Но здесь непропуск совершенно преградил нам
дорогу. Пусть
читатель представит себе теснину, ограниченную с одной стороны морем, а спереди и с другой стороны — высокими отвесными скалами.
Но он показал Мне себя, и… не обижайся на Мою американскую невежливость,
читатель, где-то за его широкими плечами, вогнувшимися от страха, мелькнул и твой
дорогой образ.
Подробности значатся всего больше в пятой книге романа"В путь-дорогу". Не знаю, какой окончательный вывод получает
читатель: в пользу дерптских порядков или нет; но думаю, что полной объективности у автора романа быть еще не могло.
Тут я останавливаюсь и должен опять (как делал для Нижнего и Казани) оговориться перед
читателями романа"В путь-дорогу", а в то же время и перед самим собою.
Но мое постоянное сотрудничество не пошло дальше конца Великого поста. Никого я в газете не стеснял, не отнимал ни у кого места, не был особенно
дорогим сотрудником. Мои четверговые фельетоны, сколько я мог сам заметить, читались с большим интересом, и мне случалось выслушивать от
читателей их очень лестные отзывы. Но нервный Валентин Федорович ни с того ни с сего отказал мне в работе и даже ничего не предложил мне в замену.
Я не принадлежал тогда к какому-нибудь большому кружку, и мне нелегко было бы видеть, как молодежь принимает мой роман. Только впоследствии, на протяжении всей моей писательской
дороги вплоть до вчерашнего дня, я много раз убеждался в том, что"В путь-дорогу"делалась любимой книгой учащейся молодежи. Знакомясь с кем-нибудь из интеллигенции лет пятнадцать — двадцать назад, я знал вперед, что они прошли через"В путь-дорогу", и, кажется, до сих пор есть
читатели, считающие даже этот роман моей лучшей вещью.
Читатели романа „В путь-дорогу“ знают, что публика разделялась тогда на „стрелкистов“ и „прокофьистов“, особенно студенчество.
Предчувствия Савина, мучившие его, если не забыл
читатель, по
дороге к родительскому дому, оправдались.
Оставим его в этих мечтах и грезах и постараемся удовлетворить, хоть в нескольких словах, совершенно законное любопытство
читателей, каким образом на жизненной
дороге нашего героя, которого мы оставили в Неаполе, собирающегося возвратиться в Россию, появилось новое действующее лицо — Маргарита Николаевна Строева.
«Что же это? Уже конец?» — слышатся мне восклицания моих благосклонных
читателей, и в особенности, моих
дорогих читательниц.
И «Сельский Вестник» и другие народные журналы неизменно идут своею, как я убежден, ошибочною и неприглядною для их
читателей дорогой.
Обманутый ложью поэтов, провозгласивших вечную дружбу и любовь, я не хотел видеть того, что каждодневно наблюдает из окон своего жилища мой благосклонный
читатель: как друзья, родные, мать и жена, в видимом отчаянии и слезах, провожают на кладбище
дорогого покойника и по истечении времени возвращаются обратно.