Неточные совпадения
Бабы и насмешили Дарью Александровну и обидели Англичанку тем, что она была причиной этого непонятного
для нее
смеха.
И Долли, имевшая от отца дар смешно рассказывать, заставляла падать от
смеха Вареньку, когда она в третий и четвертый раз, всё с новыми юмористическими прибавлениями, рассказывала, как она, только что собралась надеть новые бантики
для гостя и выходила уж в гостиную, вдруг услыхала грохот колымаги.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей с звонким девическим
смехом, играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную
для юности рожь и пшеницу.
Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий
смех,
И шум их ветреных утех.
Веришь ли, что всю эту сцену драки и
смеху на лестнице, с своим товарищем, когда те-то взбирались, дворник и два свидетеля, он нарочно устроил именно
для отводу.
— «Глас народа — глас божий»? Нет, нет! Народ говорит только о вещественном, о материальном, но — таинственная мысль народа, мечта его о царствии божием — да! Это святые мысль и мечта. Святость требует притворства — да, да! Святость требует маски. Разве мы не знаем святых, которые притворялись юродивыми Христа ради, блаженными, дурачками? Они делали это
для того, чтоб мы не отвергли их, не осмеяли святость их пошлым
смехом нашим…
Мысли были новые, чужие и очень тревожили, а отбросить их — не было силы. Звон посуды,
смех, голоса наполняли Самгина гулом, как пустую комнату, гул этот плавал сверху его размышлений и не мешал им, а хотелось, чтобы что-то погасило их. Сближались и угнетали воспоминания, все более неприязненные людям. Вот — Варавка,
для которого все люди — только рабочая сила, вот гладенький, чистенький Радеев говорит ласково...
Ольга заметно начала оправляться; от задумчивости она перешла к спокойствию и равнодушию, по крайней мере наружно. Что у ней делалось внутри — Бог ведает, но она мало-помалу становилась
для Штольца прежнею приятельницею, хотя уже и не смеялась по-прежнему громким, детским, серебряным
смехом, а только улыбалась сдержанной улыбкой, когда смешил ее Штольц. Иногда даже ей как будто было досадно, что она не может не засмеяться.
В дворне, после пронесшейся какой-то необъяснимой
для нее тучи, было недоумение, тяжесть. Люди притихли. Не слышно шума, брани,
смеха, присмирели девки, отгоняя Егорку прочь.
Если и не глуп его
смех, но сам человек, рассмеявшись, стал вдруг почему-то
для вас смешным, хотя бы даже немного, — то знайте, что в человеке том нет настоящего собственного достоинства, по крайней мере вполне.
Я до того закричал на лакея, что он вздрогнул и отшатнулся; я немедленно велел ему отнести деньги назад и чтобы «барин его сам принес» — одним словом, требование мое было, конечно, бессвязное и, уж конечно, непонятное
для лакея. Однако ж я так закричал, что он пошел. Вдобавок, в зале, кажется, мой крик услышали, и говор и
смех вдруг затихли.
— Ну, вы меня на
смех не смейте подымать. Проповедник проповедником, а театр — театром.
Для того, чтобы спастись, совсем не нужно сделать в аршин лицо и всё плакать. Надо верить, и тогда будет весело.
Многие даже прибавляли, что он рад явиться в подновленном виде шута и что нарочно,
для усиления
смеха, делает вид, что не замечает своего комического положения.
Свет от костров отражался по реке яркой полосой. Полоса эта как будто двигалась, прерывалась и появлялась вновь у противоположного берега. С бивака доносились удары топора, говор людей и
смех. Расставленные на земле комарники, освещенные изнутри огнем, казались громадными фонарями. Казаки слышали мои выстрелы и ждали добычи. Принесенная кабанина тотчас же была обращена в ужин, после которого мы напились чаю и улеглись спать. Остался только один караульный
для охраны коней, пущенных на волю.
С нами была тогда Наталья Константиновна, знаете, бой-девка, она увидела, что в углу солдаты что-то едят, взяла вас — и прямо к ним, показывает: маленькому, мол, манже; [ешь (от фр. manger).] они сначала посмотрели на нее так сурово, да и говорят: «Алле, алле», [Ступай (от фр. aller).] а она их ругать, — экие, мол, окаянные, такие, сякие, солдаты ничего не поняли, а таки вспрынули со
смеха и дали ей
для вас хлеба моченого с водой и ей дали краюшку.
Я отправился к ним. В этот день мужу было легче, хотя на новой квартире он уже не вставал с постели; я был монтирован, [возбужден, взвинчен (от фр. être monté).] дурачился, сыпал остротами, рассказывал всякий вздор, морил больного со
смеху и, разумеется, все это
для того, чтоб заглушить ее и мое смущение. Сверх того, я чувствовал, что
смех этот увлекает и пьянит ее.
Часто вечером уходил я к Паулине, читал ей пустые повести, слушал ее звонкий
смех, слушал, как она нарочно
для меня пела — «Das Mädchen aus der Fremde», под которой я и она понимали другую деву чужбины, и облака рассеивались, на душе мне становилось искренно весело, безмятежно спокойно, и я с миром уходил домой, когда аптекарь, окончив последнюю микстуру и намазав последний пластырь, приходил надоедать мне вздорными политическими расспросами, — не прежде, впрочем, как выпивши его «лекарственной» и закусивши герингсалатом, [салатом с селедкой (от нем.
Я простил ему рейнвейн, особенно когда он мне сообщил, что он менее был испуган, когда раз тонул возле Лиссабона, чем теперь. Последнее обстоятельство было так нежданно
для меня, что мною овладел безумный
смех.
Обед был
для нас бесконечным источником
смеха, иногда молоко подавалось сначала, это значило суп; иногда после всего, вместо десерта.
Поэт, нашедший слово и голос
для этой боли, был слишком горд, чтобы притворяться, чтоб страдать
для рукоплесканий; напротив, он часто горькую мысль свою высказывал с таким юмором, что добрые люди помирали со
смеха.
Матушка так и покатывалась со
смеху, слушая эти рассказы, и я даже думаю, что его принимали у нас не столько
для «дела», сколько ради «истинных происшествий», с ним случавшихся.
— Не всякий голова голове чета! — произнес с самодовольным видом голова. Рот его покривился, и что-то вроде тяжелого, хриплого
смеха, похожего более на гудение отдаленного грома, зазвучало в его устах. — Как думаешь, пан писарь, нужно бы
для именитого гостя дать приказ, чтобы с каждой хаты принесли хоть по цыпленку, ну, полотна, еще кое-чего… А?
Очень важно
для меня, что я всегда очень любил
смех и смешное.
— Может быть, это была только шутка
для веселого
смеха.
— Понимаю-с. Невинная ложь
для веселого
смеха, хотя бы и грубая, не обижает сердца человеческого. Иной и лжет-то, если хотите, из одной только дружбы, чтобы доставить тем удовольствие собеседнику; но если просвечивает неуважение, если именно, может быть, подобным неуважением хотят показать, что тяготятся связью, то человеку благородному остается лишь отвернуться и порвать связь, указав обидчику его настоящее место.
— Знаете,
для чего я сейчас солгала? — вдруг обернулась она к князю с самою детскою доверчивостью и еще со
смехом, дрожавшим на ее губах. — Потому что когда лжешь, то если ловко вставишь что-нибудь не совсем обыкновенное, что-нибудь эксцентрическое, ну, знаете, что-нибудь, что уж слишком редко, или даже совсем не бывает, то ложь становится гораздо вероятнее. Это я заметила. У меня только дурно вышло, потому что я не сумела…
— Верно знаю, — с убеждением подтвердил Рогожин. — Что, не такая, что ли? Это, брат, нечего и говорить, что не такая. Один это только вздор. С тобой она будет не такая, и сама, пожалуй, этакому делу ужаснется, а со мной вот именно такая. Ведь уж так. Как на последнюю самую шваль на меня смотрит. С Келлером, вот с этим офицером, что боксом дрался, так наверно знаю —
для одного
смеху надо мной сочинила… Да ты не знаешь еще, что она надо мной в Москве выделывала! А денег-то, денег сколько я перевел…
— Я ведь это по чести только пришел, — начал лавочник, обиженный непонятным
для него
смехом, — а то я с вами, милостивый вы государь, и совсем иначе завтра сделаюсь, — отнесся он к Белоярцеву.
— Ну, а у вас, в Париже или Ницце, разве веселее? Ведь надо сознаться: веселье, молодость и
смех навсегда исчезли из человеческой жизни, да и вряд ли когда-нибудь вернутся. Мне кажется, что нужно относиться к людям терпеливее. Почем знать, может быть
для всех, сидящих тут, внизу, сегодняшний вечер — отдых, праздник?
— О, конечно, ваше дело, молодой студент, — и дряблые щеки и величественные подбородки Эммы Эдуардовны запрыгали от беззвучного
смеха. — От души желаю вам на любовь и дружбу, но только вы потрудитесь сказать этой мерзавке, этой Любке, чтобы она не смела сюда и носа показывать, когда вы ее, как собачонку, выбросите на улицу. Пусть подыхает с голоду под забором или идет в полтинничное заведение
для солдат!
Прелесть поэмы, конечно, заключалась
для него в том, как она звучала на родном языке, но едва только он начинал нараспев читать свои гортанные, цокающие, харкающие фразы, — Любка сначала долго тряслась от непреодолимого
смеха, пока, наконец, не прыскала на всю комнату и разражалась длинным хохотом.
Мать бранила меня за это наедине, я отвечал, что мне досадно, когда поднимают на
смех мои слова, да и говорят со мной только
для того, чтобы посмеяться.
Валек, вообще очень солидный и внушавший мне уважение своими манерами взрослого человека, принимал эти приношения просто и по большей части откладывал куда-нибудь, приберегая
для сестры, но Маруся всякий раз всплескивала ручонками, и глаза ее загорались огоньком восторга; бледное лицо девочки вспыхивало румянцем, она смеялась, и этот
смех нашей маленькой приятельницы отдавался в наших сердцах, вознаграждая за конфеты, которые мы жертвовали в ее пользу.
Любовь? Да, вот еще! Он знает ее наизусть, да и потерял уже способность любить. А услужливая память, как на
смех, напоминала ему Наденьку, но не невинную, простодушную Наденьку — этого она никогда не напоминала — а непременно Наденьку-изменницу, со всею обстановкой, с деревьями, с дорожкой, с цветами, и среди всего этот змеенок, с знакомой ему улыбкой, с краской неги и стыда… и все
для другого, не
для него!.. Он со стоном хватался за сердце.
Опять тот же плут Лямшин, с помощью одного семинариста, праздношатавшегося в ожидании учительского места в школе, подложил потихоньку книгоноше в мешок, будто бы покупая у нее книги, целую пачку соблазнительных мерзких фотографий из-за границы, нарочно пожертвованных
для сего случая, как узнали потом, одним весьма почтенным старичком, фамилию которого опускаю, с важным орденом на шее и любившим, по его выражению, «здоровый
смех и веселую шутку».
В ответ на это камер-юнкер захохотал обиднейшим
для нее
смехом.
— Поздно, боярыня! — отвечал Вяземский со
смехом. — Я уже погубил ее! Или ты думаешь, кто платит за хлеб-соль, как я, тот может спасти душу? Нет, боярыня! Этою ночью я потерял ее навеки! Вчера еще было время, сегодня нет
для меня надежды, нет уж мне прощения в моем окаянстве! Да и не хочу я райского блаженства мимо тебя, Елена Дмитриевна!
Судьба веселью не помеха!
Пускай она в дугу нас гнет,
Мы будем жить
для ради
смеха,
Дурак, кто иначе живет!..
Сели обедать. Володин был весел, болтал и смеялся.
Смех его звучал
для Передонова как блеянье того барана на улице.
Казалось, что, кроме скупости и жадности, глаза её ничего не могут видеть в людях, и живёт она
для того, чтобы свидетельствовать только об этом. Кожемякин морщился, слушая эти рассказы, не любил громкий рассыпчатый
смех и почти с отчаянием думал...
— А вы забыли? — ответила она, смеясь ему в лицо: он один мог понять значение этого счастливого
смеха. — Ваша болгарская хрестоматия
для русских?
Даже не поднимаясь на палубу, я мог отлично представить сцену встречи женщин.
Для этого не требовалось изучения нравов. Пока я мысленно видел плохую игру в хорошие манеры, а также ненатурально подчеркнутую галантность, — в отдалении послышалось, как весь отряд бредет вниз. Частые шаги женщин и тяжелая походка мужчин проследовали мимо моей двери, причем на слова, сказанные кем-то вполголоса, раздался взрыв
смеха.
— Непоправимо права. Гарвей, мне девятнадцать лет. Вся жизнь
для меня чудесна. Я даже еще не знаю ее как следует. Уже начал двоиться мир благодаря вам: два желтых платья, две «Бегущие по волнам» и — два человека в одном! — Она рассмеялась, но неспокоен был ее
смех. — Да, я очень рассудительна, — прибавила Биче, задумавшись, — а это, должно быть, нехорошо. Я в отчаянии от этого!
Видеть ежедневно Олесю, слышать ее милый голос и звонкий
смех, ощущать нежную прелесть ее ласки — стало
для меня больше чем необходимостью.
— Нет, — отвечал Дергальский, — не имею… Я слихал, сто будто нас полицеймейстель своих позальных солдат от всех болезней келосином лечит и очень холосо; но будто бы у них от этого животы насквозь светятся; однако я боюсь это утвельздать, потому сто, мозет быть, мне все это на
смех говолили,
для того, стоб я это ласпустил, а потом под этот след хотят сделать какую-нибудь действительную гадость, и тогда пло ту уз нельзя будет сказать. Я тепель остолозен.
Я даром трачу лучшие годы жизни», подумал он, и ему почему-то вспоминалось, что соседи, как он слышал от няни, называли его недорослем; что денег у него в конторе ничего уже не оставалось; что выдуманная им новая молотильная машина, к общему
смеху мужиков, только свистела, а ничего не молотила, когда ее в первый раз, при многочисленной публике, пустили в ход в молотильном сарае; что со дня на день надо было ожидать приезда Земского Суда
для описи имения, которое он просрочил, увлекшись различными новыми хозяйственными предприятиями.
— О, синьоры, синьоры! — сквозь
смех, задыхаясь, говорил он, — на утро дня свадьбы у нас было всё, что нужно
для дома, — статуя мадонны, посуда, белье, мебель — всё, клянусь вам! Ида плакала и смеялась, я тоже, и все смеялись — нехорошо плакать в день свадьбы, и все наши смеялись над нами!..
Нунча в двадцать три года осталась вдовою с пятилетней дочерью на руках, с парой ослов, огородом и тележкой, — веселому человеку не много нужно, и
для нее этого вполне достаточно. Работать она умела, охотников помочь ей было много; когда же у нее не хватало денег, чтоб заплатить за труд, — она платила
смехом, песнями и всем другим, что всегда дороже денег.
Само собою разумеется, что он при этом может пользоваться всеми средствами, какие найдет пригодными, лишь бы они не искажали сущности дела: он может вас приводить в ужас или в умиление, в
смех или в слезы, заставлять автора делать невыгодные
для него признания или доводить его до невозможности отвечать.
Когда садились играть в карты, он, картавя и захлебываясь от
смеха, говорил, что Жоржиньке
для полноты семейного счастья остается теперь только завести черешневый чубук и гитару.