Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую
честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все
сделать, все, все, все!
Хлестаков. Да, совсем темно. Хозяин завел обыкновение не отпускать свечей. Иногда что-нибудь хочется
сделать,
почитать или придет фантазия сочинить что-нибудь, — не могу: темно, темно.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую
честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не
сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Анна Андреевна. Как можно-с! Вы
делаете много
чести. Я этого не заслуживаю.
Дела-то все недавние,
Я был в то время старостой,
Случился тут — так слышал сам,
Как он
честил помещиков,
До слова помню всё:
«Корят жидов, что предали
Христа… а вы что
сделали?
Прежде (это началось
почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался
сделать что-нибудь такое, что
сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
Она вспомнила, как она рассказала
почти признание, которое ей
сделал в Петербурге молодой подчиненный ее мужа, и как Алексей Александрович ответил, что, живя в свете, всякая женщина может подвергнуться этому, но что он доверяется вполне ее такту и никогда не позволит себе унизить ее и себя до ревности.
Старый князь, как и все отцы, был особенно щепетилен насчет
чести и чистоты своих дочерей; он был неблагоразумно ревнив к дочерям, и особенно к Кити, которая была его любимица, и на каждом шагу
делал сцены княгине зa то, что она компрометирует дочь.
— Употребите ваше влияние на нее,
сделайте, чтоб она написала. Я не хочу и
почти не могу говорить с нею про это.
— Так как все пальцы вышли, он их все разогнул и продолжал: — Это взгляд теоретический, но я полагаю, что вы
сделали мне
честь обратиться ко мне для того, чтоб узнать практическое приложение.
Вообще же, если вы
сделаете мне
честь удостоить меня своим доверием, предоставьте мне же выбор тех мер, которые должны быть употреблены.
— Вот скоро три месяца, а я ничего
почти не
делаю.
Всё семейство сидело за обедом. Дети Долли с гувернанткой и Варенькой
делали планы о том, куда итти за грибами. Сергей Иванович, пользовавшийся между всеми гостями уважением к его уму и учености, доходившим
почти до поклонения, удивил всех, вмешавшись в разговор о грибах.
Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет
честь, если он
сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где девушка невеста, надо было объясниться.
— Да я не хочу знать! —
почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что
сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга. А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
Она счастлива,
делает счастье другого человека и не забита, как я, а верно так же, как всегда, свежа, умна, открыта ко всему», думала Дарья Александровна, и плутовская улыбка морщила ее губы, в особенности потому, что, думая о романе Анны, параллельно с ним Дарья Александровна воображала себе свой
почти такой же роман с воображаемым собирательным мужчиной, который был влюблен в нее.
Она попросила Левина и Воркуева пройти в гостиную, а сама осталась поговорить о чем-то с братом. «О разводе, о Вронском, о том, что он
делает в клубе, обо мне?» думал Левин. И его так волновал вопрос о том, что она говорит со Степаном Аркадьичем, что он
почти не слушал того, что рассказывал ему Воркуев о достоинствах написанного Анной Аркадьевной романа для детей.
Столько же доводов было тогда за этот шаг, сколько и против, и не было того решительного повода, который бы заставил его изменить своему правилу: воздерживаться в сомнении; но тетка Анны внушила ему через знакомого, что он уже компрометтировал девушку и что долг
чести обязывает его
сделать предложение.
— Нет, — перебил он и невольно, забывшись, что он этим ставит в неловкое положение свою собеседницу, остановился, так что и она должна была остановиться. — Никто больше и сильнее меня не чувствует всей тяжести положения Анны. И это понятно, если вы
делаете мне
честь считать меня за человека, имеющего сердце. Я причиной этого положения, и потому я чувствую его.
— Что ж
делать? Я не могла спать… Мысли мешали. При нем я никогда не принимаю.
Почти никогда.
— Я, напротив, — продолжал Вронский, очевидно почему-то затронутый за живое этим разговором, — я, напротив, каким вы меня видите, очень благодарен за
честь, которую мне
сделали, вот благодаря Николаю Иванычу (он указал на Свияжского), избрав меня почетным мировым судьей.
В середине его работы на него находили минуты, во время которых он забывал то, что
делал, ему становилось легко, и в эти же самые минуты ряд его выходил
почти так же ровен и хорош, как и у Тита.
Нечего
делать, я нанял шесть быков и нескольких осетин. Один из них взвалил себе на плечи мой чемодан, другие стали помогать быкам
почти одним криком.
Узнавши, где караулилась схваченная женщина, он явился прямо и вошел таким молодцом и начальником, что часовой
сделал ему
честь и вытянулся в струнку.
Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив — в тот же год уже
сделал к ней приращения, показав оборотливость
почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно.
Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие из окна
почти в одно время два лица: женское, в чепце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых
делают на Руси балалайки, двухструнные легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня, мигача и щеголя, и подмигивающего и посвистывающего на белогрудых и белошейных девиц, собравшихся послушать его тихоструйного треньканья.
Он очень долго жал ему руку и просил убедительно
сделать ему
честь своим приездом в деревню, к которой, по его словам, было только пятнадцать верст от городской заставы.
Прогулку
сделали они недалекую: именно, перешли только на другую сторону улицы, к дому, бывшему насупротив гостиницы, и вошли в низенькую стеклянную закоптившуюся дверь, приводившую
почти в подвал, где уже сидело за деревянными столами много всяких: и бривших и не бривших бороды, и в нагольных тулупах и просто в рубахе, а кое-кто и во фризовой шинели.
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая
честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски…
Что
делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
— Я угощаю вас, паны-братья, — так сказал Бульба, — не в
честь того, что вы
сделали меня своим атаманом, как ни велика подобная
честь, не в
честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута.
Янкель, подпрыгивая на своем коротком, запачканном пылью рысаке, поворотил,
сделавши несколько кругов, в темную узенькую улицу, носившую название Грязной и вместе Жидовской, потому что здесь действительно находились жиды
почти со всей Варшавы.
— Она просит вас
сделать нам
честь на отпевании в церкви быть завтра, а потом уж к ней прибыть, на поминки.
—
Сделайте же одолжение, — раздражительно продолжал Раскольников, — позвольте вас просить поскорее объясниться и сообщить мне, почему вы удостоили меня
чести вашего посещения… и… и… я тороплюсь, мне некогда, я хочу со двора идти…
— Теперь-то! О, что теперь
делать!.. Вместе, вместе! — повторяла она как бы в забытьи и вновь обнимала его, — в каторгу с тобой вместе пойду! — Его как бы вдруг передернуло, прежняя, ненавистная и
почти надменная улыбка выдавилась на губах его.
(Эта женщина никогда не
делала вопросов прямых, а всегда пускала в ход сперва улыбки и потирания рук, а потом, если надо было что-нибудь узнать непременно и верно, например: когда угодно будет Аркадию Ивановичу назначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и
почти жадными вопросами о Париже и о тамошней придворной жизни и разве потом уже доходила по порядку и до третьей линии Васильевского острова.)
И Катерина Ивановна,
почти не помня, что
делает, бросилась перед ним на колени.
Вор ворует, зато уж он про себя и знает, что он подлец; а вот я слышал про одного благородного человека, что
почту разбил; так кто его знает, может, он и в самом деле думал, что порядочное дело
сделал!
— Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, — как-то дико произнес он и отошел к окну. — Слушай, — прибавил он, воротившись к ней через минуту, — я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего мизинца… и что я моей сестре
сделал сегодня
честь, посадив ее рядом с тобою.
— Я бы вот как
сделал: я бы взял деньги и вещи и, как ушел бы оттуда, тотчас, не заходя никуда, пошел бы куда-нибудь, где место глухое и только заборы одни, и
почти нет никого, — огород какой-нибудь или в этом роде.
Что же касается до Петра Петровича, то я всегда была в нем уверена, — продолжала Катерина Ивановна Раскольникову, — и уж, конечно, он не похож… — резко и громко и с чрезвычайно строгим видом обратилась она к Амалии Ивановне, отчего та даже оробела, — не похож на тех ваших расфуфыренных шлепохвостниц, которых у папеньки в кухарки на кухню не взяли бы, а покойник муж, уж конечно, им бы
честь сделал, принимая их, и то разве только по неистощимой своей доброте.
Заметили вы, ей все хочется, чтобы все считали, что она покровительствует и мне
честь делает, что присутствует.
Андрей Семенович, у которого никогда
почти не бывало денег, ходил по комнате и
делал сам себе вид, что смотрит на все эти пачки равнодушно и даже с пренебрежением.
Там, слышно, бывший студент на большой дороге
почту разбил; там передовые, по общественному своему положению, люди фальшивые бумажки
делают; там, в Москве, ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей, — и в главных участниках один лектор всемирной истории; там убивают нашего секретаря за границей, по причине денежной и загадочной…
— Я… я… зашла на одну минуту, простите, что вас обеспокоила, — заговорила она, запинаясь. — Я от Катерины Ивановны, а ей послать было некого. А Катерина Ивановна приказала вас очень просить быть завтра на отпевании, утром… за обедней… на Митрофаниевском, а потом у нас… у ней… откушать…
Честь ей
сделать… Она велела просить.
Лариса. Вася, мы с тобой с детства знакомы,
почти родные; что мне
делать — научи!
Паратов. Это
делает тебе
честь, Робинзон. Но ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится, в полном смысле наступает золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят — на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мне нужен будешь!
Долго мы не могли
сделать друг другу никакого вреда; наконец, приметя, что Швабрин ослабевает, я стал с живостию на него наступать и загнал его
почти в самую реку.
Я рад был отказаться от предлагаемой
чести, но
делать было нечего. Две молодые казачки, дочери хозяина избы, накрыли стол белой скатертью, принесли хлеба, ухи и несколько штофов с вином и пивом, и я вторично очутился за одною трапезою с Пугачевым и с его страшными товарищами.
— Слушай, — продолжал я, видя его доброе расположение. — Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня
сделал. Только не требуй того, что противно
чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною сиротою, куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души…
И он счел долгом бранить Пушкина, уверяя, что Пушкин во всех своих стихотворениях только и
делал, что кричал: „На бой, на бой за святую Русь“.] за
честь России!