Ты, пожалуйства, не обижайся, Степан Трофимович, черта времени, я широко смотрю и не осуждаю, и это, положим, тебе
делает честь и т. д., и т. д., но опять-таки главное в том, что главного-то не понимаю.
— Я-с. Еще со вчерашнего дня, и всё, что мог, чтобы
сделать честь… Марья же Тимофеевна на этот счет, сами знаете, равнодушна. А главное, от ваших щедрот, ваше собственное, так как вы здесь хозяин, а не я, а я, так сказать, в виде только вашего приказчика, ибо все-таки, все-таки, Николай Всеволодович, все-таки духом я независим! Не отнимите же вы это последнее достояние мое! — докончил он умилительно.
Неточные совпадения
— О ней не беспокойтесь, да и нечего вам любопытствовать. Конечно, вы должны ее сами просить, умолять
сделать вам
честь, понимаете? Но не беспокойтесь, я сама буду тут. К тому же вы ее любите…
Были из них и такие, которые уже возненавидели Лизавету Николаевну, и, во-первых, за гордость: Дроздовы
почти еще не начинали
делать визитов, что оскорбляло, хотя виной задержки действительно было болезненное состояние Прасковьи Ивановны.
Мы вошли
почти вместе; я тоже явился
сделать мой первый визит.
— Такой взгляд
делает вам
честь, — великолепно одобрила Варвара Петровна. Юлия Михайловна стремительно протянула свою руку, и Варвара Петровна с полною готовностью дотронулась до нее своими пальцами. Всеобщее впечатление было прекрасное, лица некоторых присутствовавших просияли удовольствием, показалось несколько сладких и заискивающих улыбок.
К тому же весь анекдот
делает только
честь Николаю Всеволодовичу, если уж непременно надо употребить это неопределенное слово «
честь»…
— Так он разве и теперь в Духове? — вдруг вскинулся Николай Всеволодович,
почти вскочив и
сделав сильное движение вперед.
Верховенский замечательно небрежно развалился на стуле в верхнем углу стола,
почти ни с кем не поздоровавшись. Вид его был брезгливый и даже надменный. Ставрогин раскланялся вежливо, но, несмотря на то что все только их и ждали, все как по команде
сделали вид, что их
почти не примечают. Хозяйка строго обратилась к Ставрогину, только что он уселся.
— Слушайте, мы
сделаем смуту, — бормотал тот быстро и
почти как в бреду. — Вы не верите, что мы
сделаем смуту? Мы
сделаем такую смуту, что всё поедет с основ. Кармазинов прав, что не за что ухватиться. Кармазинов очень умен. Всего только десять таких же кучек по России, и я неуловим.
Но сознаться себе самой, что этот старый болтун осмеливается ее сожалеть и
почти протежировать, понимая, что
делает ей
честь своим присутствием, было очень досадно.
— В жизнь мою не видывала такого самого обыкновенного бала, — ядовито проговорила подле самой Юлии Михайловны одна дама, очевидно с желанием быть услышанною. Эта дама была лет сорока, плотная и нарумяненная, в ярком шелковом платье; в городе ее
почти все знали, но никто не принимал. Была она вдова статского советника, оставившего ей деревянный дом и скудный пенсион, но жила хорошо и держала лошадей. Юлии Михайловне, месяца два назад,
сделала визит первая, но та не приняла ее.
— Слезы погоревших утрут, но город сожгут. Это всё четыре мерзавца, четыре с половиной. Арестовать мерзавца! Он тут один, а четыре с половиной им оклеветаны. Он втирается в
честь семейств. Для зажигания домов употребили гувернанток. Это подло, подло! Ай, что он
делает! — крикнул он, заметив вдруг на кровле пылавшего флигеля пожарного, под которым уже прогорела крыша и кругом вспыхивал огонь. — Стащить его, стащить, он провалится, он загорится, тушите его… Что он там
делает?
Как уже сказано,
почти все стояли и ничего не
делали, кроме отчасти Толкаченки и Эркеля.
Запнувшись о труп, он упал через труп на Петра Степановича и уже так крепко обхватил его в своих объятиях, прижимаясь к его груди своею головой, что ни Петр Степанович, ни Толкаченко, ни Липутин в первое мгновение
почти ничего не могли
сделать.
— Потому что вся воля стала моя. Неужели никто на всей планете, кончив бога и уверовав в своеволие, не осмелится заявить своеволие, в самом полном пункте? Это так, как бедный получил наследство и испугался и не смеет подойти к мешку,
почитая себя малосильным владеть. Я хочу заявить своеволие. Пусть один, но
сделаю.
Попросите простолюдина что-нибудь для вас
сделать, и он вам, если может и хочет, услужит старательно и радушно; но попросите его сходить за водочкой — и обыкновенное спокойное радушие переходит вдруг в какую-то торопливую, радостную услужливость,
почти в родственную о вас заботливость.
Кофей, чай, булки, завтрак, обед — все это опрокинулось на студента, еще стыдливого, робкого, нежного юношу, с аппетитом ранней молодости; и всему он
сделал честь. А бабушка почти не сводила глаз с него.
Возражение его прекрасно, я согласен, и
делает честь его бесспорному уму; прекрасно уже тем, что самое простое, а самое простое понимается всегда лишь под конец, когда уж перепробовано все, что мудреней или глупей; но я знал это возражение и сам, раньше Васина; эту мысль я прочувствовал с лишком три года назад; даже мало того, в ней-то и заключается отчасти «моя идея».
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую
честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все
сделать, все, все, все!
Хлестаков. Да, совсем темно. Хозяин завел обыкновение не отпускать свечей. Иногда что-нибудь хочется
сделать,
почитать или придет фантазия сочинить что-нибудь, — не могу: темно, темно.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую
честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не
сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Анна Андреевна. Как можно-с! Вы
делаете много
чести. Я этого не заслуживаю.
Дела-то все недавние, // Я был в то время старостой, // Случился тут — так слышал сам, // Как он
честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что
сделали?