— Ну да, все это, конечно, так и
делает честь вашим прекрасным чувствам. Но скажите нам, подпоручик Ромашов… вы до этой злополучной и прискорбной истории не были в доме поручика Николаева?
Неточные совпадения
Говорил он
почти не повышая тона, но каждый звук его необыкновенного, знаменитого в дивизии голоса — голоса, которым он, кстати сказать,
сделал всю свою служебную карьеру, — был ясно слышен в самых дальних местах обширного плаца и даже по шоссе.
В уме это решение казалось твердым, но где-то глубоко и потаенно в душе,
почти не проникая в сознание, копошилась уверенность, что он сегодня, как и вчера, как
делал это
почти ежедневно в последние три месяца, все-таки пойдет к Николаевым.
Назанский опять подошел к поставцу и, выпив, аккуратно притворил дверцы. Ромашов лениво,
почти бессознательно, встал и
сделал то же самое.
«Что же мне остается
делать в таком случае? — сурово,
почти злобно спросил он самого себя.
Он обменялся с адъютантом
честью, но тотчас же за спиной его
сделал обернувшемуся Ромашову особый, непередаваемый юмористический жест, который как будто говорил: «Что, брат, поволокли тебя на расправу?» Встречались и еще офицеры.
— Гето… ты подожди… ты повремени, — перебил его старый и пьяный подполковник Лех, держа в одной руке рюмку, а кистью другой руки
делая слабые движения в воздухе, — ты понимаешь, что такое
честь мундира?.. Гето, братец ты мой, такая штука…
Честь, она. Вот, я помню, случай у нас был в Темрюкском полку в тысячу восемьсот шестьдесят втором году.
Но перед церемониальным маршем все ободрились. Офицеры
почти упрашивали солдат: «Братцы, вы уж постарайтесь пройти молодцами перед корпусным. Не осрамите». И в этом обращении начальников с подчиненными проскальзывало теперь что-то заискивающее, неуверенное и виноватое. Как будто гнев такой недосягаемо высокой особы, как корпусный командир, вдруг придавил общей тяжестью офицера и солдата, обезличил и уравнял их и
сделал в одинаковой степени испуганными, растерянными и жалкими.
Быть может, он хотел овину
сделать честь, // Иль не было вблизи, ему по чину сесть, // Ни дуба, ни скалы гранитной;
Она смотрела в зал, как смотрят в пустоту, вдаль, и ее лицо мечтающей девушки, ее большие, мягкие глаза
делали почти целомудренными неприличные одежды ее.
Кофей, чай, булки, завтрак, обед — все это опрокинулось на студента, еще стыдливого, робкого, нежного юношу, с аппетитом ранней молодости; и всему он
сделал честь. А бабушка почти не сводила глаз с него.
Возражение его прекрасно, я согласен, и
делает честь его бесспорному уму; прекрасно уже тем, что самое простое, а самое простое понимается всегда лишь под конец, когда уж перепробовано все, что мудреней или глупей; но я знал это возражение и сам, раньше Васина; эту мысль я прочувствовал с лишком три года назад; даже мало того, в ней-то и заключается отчасти «моя идея».
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую
честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все
сделать, все, все, все!
Хлестаков. Да, совсем темно. Хозяин завел обыкновение не отпускать свечей. Иногда что-нибудь хочется
сделать,
почитать или придет фантазия сочинить что-нибудь, — не могу: темно, темно.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую
честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не
сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Анна Андреевна. Как можно-с! Вы
делаете много
чести. Я этого не заслуживаю.
Дела-то все недавние, // Я был в то время старостой, // Случился тут — так слышал сам, // Как он
честил помещиков, // До слова помню всё: // «Корят жидов, что предали // Христа… а вы что
сделали?