Неточные совпадения
Он
знал, что между им и ею не может и не должно быть тайн, и потому он решил, что так должно; но он не
дал себе отчета
о том, как это может подействовать, он не перенесся в нее.
— Разве вы не
знаете, что вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не
знаю и не могу вам
дать. Всего
себя, любовь… да. Я не могу думать
о вас и
о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия ни для
себя, ни для вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия… или я вижу возможность счастья, какого счастья!.. Разве оно не возможно? — прибавил он одними губами; но она слышала.
Полицейские были довольны, что
узнали, кто раздавленный. Раскольников назвал и
себя,
дал свой адрес и всеми силами, как будто дело шло
о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
«Как тут закипает! — думал он, трогая
себя за грудь. —
О! быть буре, и
дай Бог бурю! Сегодня решительный день, сегодня тайна должна выйти наружу, и я
узнаю… любит ли она или нет? Если да, жизнь моя… наша должна измениться, я не еду… или, нет, мы едем туда, к бабушке, в уголок, оба…»
На последнее полномочные сказали, что
дадут знать о салюте за день до своего приезда. Но адмирал решил, не дожидаясь ответа
о том, примут ли они салют
себе, салютовать своему флагу, как только наши катера отвалят от фрегата. То-то будет переполох у них! Все остальное будет по-прежнему, то есть суда расцветятся флагами, люди станут по реям и — так далее.
— Извольте-с, это дело должно объясниться и еще много к тому времени впереди, но пока рассудите: у нас, может быть, десятки свидетельств
о том, что вы именно сами распространяли и даже кричали везде
о трех тысячах, истраченных вами,
о трех, а не
о полутора, да и теперь, при появлении вчерашних денег, тоже многим успели
дать знать, что денег опять привезли с
собою три тысячи…
С своей стороны и она все шесть недель потом как у нас в городе прожила — ни словечком
о себе знать не
дала.
В крепости ничего не
знали о позволении, и бедная девушка, добравшись туда, должна была ждать, пока начальство спишется с Петербургом, в каком-то местечке, населенном всякого рода бывшими преступниками, без всякого средства
узнать что-нибудь об Ивашеве и
дать ему весть
о себе.
Дети ничего не
знают о качествах экспериментов, которые над ними совершаются, — такова общая формула детского существования. Они не выработали ничего своего,что могло бы
дать отпор попыткам извратить их природу. Колея, по которой им предстоит идти, проложена произвольно и всего чаще представляет
собой дело случая.
Природа устала с
собой воевать —
День ясный, морозный и тихий.
Снега под Нерчинском явились опять,
В санях покатили мы лихо…
О ссыльных рассказывал русский ямщик
(Он
знал по фамилии даже):
«На этих конях я возил их в рудник,
Да только в другом экипаже.
Должно быть, дорога легка им была:
Шутили, смешили друг дружку;
На завтрак ватрушку мне мать испекла,
Так я подарил им ватрушку,
Двугривенный
дали — я брать не хотел:
— «Возьми, паренек, пригодится...
—
О, да вы философ; а впрочем…
знаете за
собой таланты, способности, хотя бы некоторые, то есть из тех, которые насущный хлеб
дают? Извините опять…
Петр Андреич,
узнав о свадьбе сына, слег в постель и запретил упоминать при
себе имя Ивана Петровича; только мать, тихонько от мужа, заняла у благочинного и прислала пятьсот рублей ассигнациями да образок его жене; написать она побоялась, но велела сказать Ивану Петровичу через посланного сухопарого мужичка, умевшего уходить в сутки по шестидесяти верст, чтоб он не очень огорчался, что, бог
даст, все устроится и отец переложит гнев на милость; что и ей другая невестка была бы желательнее, но что, видно, богу так было угодно, а что она посылает Маланье Сергеевне свое родительское благословение.
Пожалуйста, в добрую минуту поговорите мне
о себе,
о всех ваших и
дайте маленький отчет
о нашем Казимирском, насчет которого имею разноречащие сведения. Мне бы хотелось иметь ясное об нем понятие, а вы, вероятно, успели обозреть его со всех сторон. Жена писала мне, что она у него с вами обедала. Ужели он со всей своей свитой пускается в путь? Эдак путешествие за границей съест его. Я прямо от него ничего не
знаю.
— Слушайте, Бахарева, что я написала, — сказала она, вставши, и прочла вслух следующее: «Мы живем самостоятельною жизнью и, к великому скандалу всех маменек и папенек, набираем
себе знакомых порядочных людей. Мы
знаем, что их немного, но мы надеемся сформировать настоящее общество. Мы войдем в сношения с Красиным, который живет в Петербурге и
о котором вы
знаете: он
даст нам письма. Метя на вас только как на порядочного человека, мы предлагаем быть у нас в Богородицком, с того угла в доме Шуркина». Хорошо?
Мы будем
знать друг друга, и нам не будет совестно; а для того чтобы не бояться посторонних,
дадим себе слово никогда ни с кем и ничего не говорить друг
о друге.
Сначала я пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у
себя в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я
знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб
дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ
о вчерашнем вечере, но высказал правду; к удивлению моему, старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие
о возможности разрыва.
Я желаю, чтоб вы меня поняли, почтеннейший дядюшка, я
знаю, что вам мое предложение не может нравиться, но так как тут дело идет
о том, чтоб вырвать человека из омута и
дать ему возможность остаться честным, то полагаю, что можно и побеспокоить
себя.
Следственную часть вы
знаете: в ней представляется столько искушений, если не для кармана, то для сердца, что трудно овладеть
собой надлежащим образом. И я вам откровенно сознаюсь, что эта часть не по нутру мне; вообще, я не люблю живого материяла, не люблю этих вздохов, этих стонов: они стесняют у меня свободу мысли. Расскажу вам два случая из моей полицейской деятельности, — два случая, которые вам
дадут Понятие
о том, с какими трудностями приходится иногда бороться неподкупному следователю.
Лизавета Александровна вынесла только то грустное заключение, что не она и не любовь к ней были единственною целью его рвения и усилий. Он трудился и до женитьбы, еще не
зная своей жены.
О любви он ей никогда не говорил и у ней не спрашивал; на ее вопросы об этом отделывался шуткой, остротой или дремотой. Вскоре после знакомства с ней он заговорил
о свадьбе, как будто
давая знать, что любовь тут сама
собою разумеется и что
о ней толковать много нечего…
— Я не
знаю, что вы разумеете под скрытностью масонов, — сказал он, — если то, что они не рассказывают
о знаках, посредством коих могут
узнавать друг друга, и не разглашают
о своих символах в обрядах, то это единственно потому, чтобы не
дать возможности людям непосвященным выдавать
себя за франкмасонов и без всякого права пользоваться благотворительностью братьев.
Узнав о страданиях поручика, он
дал от
себя старшему бутарю пять рублей с приказанием, чтобы тот покупал для арестанта каждый день понемногу водки и вообще не
давал бы ему очень скучать своим положением.
— На самом деле ничего этого не произойдет, а будет вот что-с: Аксинья, когда Валерьян Николаич будет владеть ею беспрепятственно, очень скоро надоест ему, он ее бросит и вместе с тем, видя вашу доброту и снисходительность, будет от вас требовать денег, и когда ему покажется, что вы их мало
даете ему, он, как муж, потребует вас к
себе: у него, как вы хорошо должны это
знать, семь пятниц на неделе; тогда, не говоря уже
о вас, в каком же положении я останусь?
А он, Прудентов, не раз-де указывал господину начальнику на таковые и даже предлагал-де ввести в «Устав» особливый параграф такого-де содержания: «Всякий, желающий иметь разговор или собеседование у
себя на дому или в ином месте, обязывается накануне
дать о сем
знать в квартал, с приложением программы вопросов и ответов, и, по получении на сие разрешения, вызвав необходимое для разговора лицо, привести намерение свое в исполнение».
— Могу сказать только про
себя и
о себе, что я…
Знаете французскую поговорку: «La plus jolie fille du monde ne peut donner que ce qu'elle a». [«Даже самая красивая девушка не может
дать больше того, чем она располагает» (франц.).]
Она не занимается психологическим анализом и потому не может высказывать тонких наблюдений над
собою; что она
о себе говорит, так уж это, значит, сильно
дает ей
знать себя.
Когда Евсей служил в полиции, там рассказывали
о шпионах как
о людях, которые всё
знают, всё держат в своих руках, всюду имеют друзей и помощников; они могли бы сразу поймать всех опасных людей, но не делают этого, потому что не хотят лишить
себя службы на будущее время. Вступая в охрану, каждый из них
даёт клятву никого не жалеть, ни мать, ни отца, ни брата, и ни слова не говорить друг другу
о тайном деле, которому они поклялись служить всю жизнь.
Кричащий, поющий, пляшущий и беснующийся Париж
давал о себе знать и сюда.
— Надеюсь, что вы тогда
дадите мне
знать о себе, — продолжал Тюменев, все еще не выпуская ее руки.
Я не стану распространяться
о том, как устроивала свое городское житье моя мать, как она взяла к
себе своих сестер, познакомилась с лучшим казанским обществом, делала визиты, принимала их, вывозила своих сестер на вечера и на балы,
давала у
себя небольшие вечера и обеды; я мало обращал на них внимания, но помню, как во время одного из таких обедов приехала к нам из Москвы первая наша гувернантка, старуха француженка, мадам Фуасье, как влетела она прямо в залу с жалобою на извозчиков и всех нас переконфузила, потому что все мы не умели говорить по-французски, а старуха не
знала по-русски.
Да, эти «столпы»
знают тайну, како соделывать людей твердыми в бедствиях, а потому им и книги в руки. Поймите, ведь это тоже своего рода культурные люди и притом не без нахальства говорящие
о себе: «Мы сами оттуда, из Назарета, мы
знаем!» И действительно, они
знают, потому что у них нервы крепкие, взгляд острый и ум ясный, не расшатанный вольнодумными софизмами. Это
дает им возможность отлично понимать, что по настоящему времени самое подходящее дело — это перервать горло.
Прежде охотники привязывали бубенчик к ноге; но этот способ несравненно хуже: бубенчик будет беспрестанно за что-нибудь задевать и как раз сломается; когда же ястреб с перепелкой сядет в траву или в хлеб, то звука никакого не будет; а бубенчик в хвосте, как скоро ястреб начнет щипать птицу, при всяком наклонении головы и тела станет звенеть и
дает о себе знать охотнику, в чем и заключается вся цель.
«Куда пошла она? и зачем я бегу за ней? Зачем? Упасть перед ней, зарыдать от раскаяния, целовать ее ноги, молить
о прощении! Я и хотел этого; вся грудь моя разрывалась на части, и никогда, никогда не вспомяну я равнодушно эту минуту. Но — зачем? — подумалось мне. — Разве я не возненавижу ее, может быть, завтра же, именно за то, что сегодня целовал ее ноги? Разве
дам я ей счастье? Разве я не
узнал сегодня опять, в сотый раз, цены
себе? Разве я не замучу ее!»
Гневышов. Валентина Васильевна желала иметь дачу в местности здоровой и подальше от города, нисколько не заботясь
о том, каковы будут ее соседи; но это совсем не значит, чтоб она обрекла
себя на одиночество и скуку. Хорошо бы познакомить с ней какую-нибудь пожилую
даму, с которой она могла бы и гулять, и быть постоянно вместе. Ну, говорите, что вы
узнали о здешних дачниках.
В пристройке, где он
дал мне место, сел я на кровать свою и застыл в страхе и тоске. Чувствую
себя как бы отравленным, ослаб весь и дрожу. Не
знаю, что думать; не могу понять, откуда явилась эта мысль, что он — отец мой, — чужая мне мысль, ненужная. Вспоминаю его слова
о душе — душа из крови возникает;
о человеке — случайность он на земле. Всё это явное еретичество! Вижу его искажённое лицо при вопросе моём. Развернул книгу, рассказывается в ней
о каком-то французском кавалере,
о дамах… Зачем это мне?
Скука смертельная! Сидят старики и рассказывают молодому человеку чорт
знает о чем! —
о добродетели, самоотвержении и подобном тому вздоре. Молодой человек, таки видно, что горячится; того и гляди, что
даст им шиш и — баста! — картина невидимою силою упадет, и нас распустят по домам. Ничего не бывало! Говорят
себе да сердятся, но все с вежливостью. А мы скучаем.
Сильнее
давали о себе знать старые, запущенные болезни, нельзя было отогнать печальных и ядовитых мыслей
о прошлом, оскорбительнее чувствовалось убожество настоящей жизни.
Иосаф взошел по развалившейся лесенке на заднее крыльцо и попал прямо в темную переднюю. Чтобы
дать о себе знать, он прокашлянул, но ответа не последовало. Он еще раз кашлянул, снова то же; а между тем у него чем-то уже сильно ело глаза, так что слезы даже показались.
Иван Михайлович(Венеровскому).Я и давно хотел посмотреть эту школу — так интересно! а вместе с тем надо, думаю, нам переговорить нынче
о делах, помните,
о состоянии Любочки; вот я привез с
собой. (Показывает портфель.)Здесь нам и удобнее будет. Потолкуем, а потом я вас повезу к нам. Что ж, Катеньке можно сказать, так как нынче все
узнают. Она нам не помешает, а еще напротив — совет
даст, — она хоть и с странностями, а человек умный. Катенька!
— Нюничка! — восклицает поручик укоризненно и, оставив есть, прижимает руки — в одной из них вилка с куском колбасы — к груди. — Чтобы я?
О, как ты меня мало
знаешь. Я скорее
дам голову на отсечение, чем позволю
себе подобное. Когда я тот раз от тебя ушел, то так мне горько было, так обидно! Иду я по улице и, можешь
себе представить, заливаюсь слезами. Господи, думаю, и я позволил
себе нанести ей оскорбление. Ко-му-у! Ей! Единственной женщине, которую я люблю так свято, так безумно…
— Так вам и поверили! — возразила Фленушка, отодвигаясь от Параши и
давая возле нее место Василью Борисычу. — Не беседу с нами хотелось вам беседовать, захотелось подслушать,
о чем меж
собой девицы говорят по тайности.
Знаем вы вас!
Тут уж нечего было останавливаться: Марк Иванович не вытерпел и, видя, что человек просто
дал себе слово упорствовать, оскорбясь и рассердившись совсем, объявил напрямки и уже без сладких околичностей, что пора вставать, что лежать на двух боках нечего, что кричать днем и ночью
о пожарах, золовках, пьянчужках, замках, сундуках и черт
знает об чем еще — глупо, неприлично и оскорбительно для человека, ибо если Семен Иванович спать не желает, так чтобы другим не мешал и чтоб он, наконец, это все изволил намотать
себе на ус.
Даёт себя знать он и грекам в бою,
И Генуи выходцам вольным,
Он на море бьётся, ладья
о ладью,
Но мысль его в Киеве стольном.
Мы часто стараемся представить
себе смерть как переход куда-то, но такое представление ничего не
дает нам. Представить
себе смерть так же невозможно, как невозможно представить
себе бога. Всё, что мы можем
знать о смерти, это то, что смерть, — как и всё, что исходит от бога, — добро.
— Да помилуйте, барон, — горячо начал Непомук, как бы слегка оправдываясь в чем-то, — третьего дня мы получили от тамошнего исправника донесение, что, по дошедшим до него слухам, крестьяне этих деревень толкуют между
собой и
о подложной воле, — ну, полковник тотчас же и поехал туда…
дали знать предводителю… исправник тоже отправился на место… а теперь вдруг — опять бунт, опять восстание!..
Он старался казаться человеком, которому наиближайшим и самым доверенным образом известны все высшие планы, предначертания, намерения и решения, который «все
знает», потому что посвящен во все государственные и политические тайны первейшей важности, но
знает их про
себя, и только порою, как бы вскользь и ненароком
дает чувствовать, что ему известно и ч т
о он может…
Анатоль целые утра проводил перед зеркалом, громко разучивая свою роль по тетрадке, превосходно переписанной писцом губернаторской канцелярии, и даже совершенно позабыл про свои прокурорские дела и обязанности, а у злосчастного Шписса, кроме роли, оказались теперь еще сугубо особые поручения, которые ежечасно
давали ему то monsieur Гржиб, то madame Гржиб, и черненький Шписс, сломя голову, летал по городу, заказывая для генеральши различные принадлежности к спектаклю, то устраивал оркестр и руководил капельмейстера, то толковал с подрядчиком и плотниками, ставившими в зале дворянского собрания временную сцену (играть на подмостках городского театра madame Гржиб нашла в высшей степени неприличным), то объяснял что-то декоратору, приказывал
о чем-то костюмеру, глядел парики у парикмахера, порхал от одного участвующего к другому, от одной «благородной любительницы» к другой, и всем и каждому старался угодить, сделать что-нибудь приятное, сказать что-нибудь любезное, дабы все потом говорили: «ах, какой милый этот Шписс! какой он прелестный!» Что касается, впрочем, до «мелкоты» вроде подрядчика, декоратора, парикмахера и тому подобной «дряни», то с ними Шписс не церемонился и «приказывал» самым начальственным тоном: он ведь
знал себе цену.
— Благодару!.. благодару! — напирал он на советника с своим польским акцентом. — Особливо за то, что не забыли замолвить словечко
о награждении за труды службы и усердие. Это,
знаете, и генералу должно понравиться. Прекрасная речь! Высокая речь!.. И чувство, и стиль, и мысль, и все эдакое!.. Вы, пожалуйста,
дайте мне ее списать для
себя: в назидание будущим детям, потомкам моим оставлю!.. Благодару! благодару вам!
Первая задача исчерпывает
собой положительное содержание «язычества» [Ап. Павел в речи в Афинском ареопаге, обращенной к язычникам,
дает такую картину религиозного процесса: «От одной крови Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся, и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно
знать о Боге, явно им (язычникам), ибо Бог явил им.
В ту же ночь китайцы
дали о себе знать своей необыкновенно ловкой и дерзкой вороватостью. Недаром же китайский квартал Гонконга считается притоном всякого сброда и гнездом пиратов, плавающих в Китайском море и нападающих на парусные купеческие суда.
Разнообразная птица: гуси, индюки, утки и куры, рассаженные по клеткам, тоже
давали о себе знать гоготаньем, кудахтаньем и петушиным криком… по бортам были развешаны стручья перца, разная зелень, длинные связки недозрелых бананов и апельсинов на ветках.