Неточные совпадения
Придет, глядит
начальником(Горда свинья: чесалася
О барское крыльцо!),
Кричит: «Приказ по вотчине!»
Ну, слушаем приказ:
«Докладывал я
барину,
Что у вдовы Терентьевны
Избенка развалилася,
Что баба побирается
Христовым подаянием,
Так
барин приказал...
Она ни разу не доводила его до отчаяния, не заставляла испытать постыдных мук голода, но мыкала им по всей России, из Великого-Устюга в Царево-Кокшайск, из одной унизительной и смешной должности в другую: то жаловала его в «мажордомы» к сварливой и желчной барыне-благодетельнице, то помещала в нахлебники к богатому скряге-купцу, то определяла в
начальники домашней канцелярии лупоглазого
барина, стриженного на английский манер, то производила в полудворецкие, полушуты к псовому охотнику…
Взошел какой-то чиновник; толстяк обратился к нему как
начальник и, кончив свои приказания, вышел вон, ласково кивнув головой и приложив палец к губам. Я никогда после не встречал этого
господина и не знаю, кто он; но искренность его совета я испытал.
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и
начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я.
Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.
Один будет
начальник самовластный, имея в руках силу, другой будет слабый подданник и раб совершенный, веление
господа своего исполнять только могущий.
—
Начальником был, усердие имел — ну, и говорил другое. Оброки сбирал: к одному придешь — денег нет, к другому придешь — хоть шаром на дворе покати! А
барин с теплых вод пишет:"Вынь да положь!"Ходишь-ходишь — и скажешь грехом:"Ах, волк вас задави! своего
барина, мерзавцы, на кабак променяли!"Ну, а теперь сам мужиком сделался.
Смотришь иногда: едут
начальники, или другие
господа, на больших долгушах, едут с самоварами, с корзинами — и позавидуешь…
— Посмотрите, как ваш Коловоротов от души танцует! — относится она к инвалидному
начальнику, который самолично наблюдает, чтобы
господа офицеры исполняли свои обязанности неуклонно.
"Любезный Филоверитов, — говорит он мне, — у такого-то
господина NN нос очень длинен; это нарушает симметрию администрации, а потому нельзя ли, carissimo… [дражайший (итал.).]"И я лечу исполнить приказание моего
начальника, я впиваюсь когтями и зубами в ненавистного ему субъекта и до тех пор не оставляю его, пока жертва не падает к моим ногам, изгрызенная и бездыханная.
— Как! — скажет, — ты, мой раб, хочешь меня, твоего
господина, учить? коли я, скажет, над тобой сына твоего
начальником сделал, значит, он мне там надобен… Нет тебе, скажет, раздела!
— Скоро ли же вы с этим безобразием покончите? — спрашивает Сережа, поочередно пожимая руки
начальникам отделений, — эти суды, это земство, эта печать… ах,
господа,
господа!
— И потому, я полагаю, так как теперь придет
господин исправник, — продолжал Калинович, — то
господину городничему вместе с ним донести
начальнику губернии с подробностью о поступке
господина Медиокритского, а тот без всякого следствия распорядится гораздо лучше.
— Нет-с, я не буду вам отвечать, — возразил Медиокритский, — потому что я не знаю, за что именно взят: меня схватили, как вора какого-нибудь или разбойника; и так как я состою по ведомству земского суда, так желаю иметь депутата, а вам я отвечать не стану. Не угодно ли вам послать за моим
начальником господином исправником.
—
Господа! Вот новый и ближайший
начальник ваш, под наблюдением которого непосредственно будет ваша нравственность и ваше усердие по службе! — говорил он везде звучным голосом, после чего не позволил себе долее удерживать Калиновича, и тот уехал.
— По распоряжению правительства,
господа, я назначен
начальником здешней губернии, — начал он скороговоркой и потупляя глаза.
— Конечно, конечно, — подтвердил Петр Михайлыч и потом, пропев полушутливым тоном: «Ударил час и нам расстаться…», — продолжал несколько растроганным голосом: — Всем вам,
господа, душевно желаю, чтоб
начальник вас полюбил; а я, с своей стороны, был очень вами доволен и отрекомендую вас всех с отличной стороны.
Здесь практически проверялась память: кому и как надо отдавать честь. Всем
господам обер — и штаб-офицерам чужой части надлежит простое прикладывание руки к головному убору. Всем генералам русской армии,
начальнику училища, командиру батальона и своему ротному командиру честь отдается, становясь во фронт.
От секретаря управляющий проехал к
начальнику губернии барону Висбаху, которому в весьма почтительных выражениях объяснил, что он — управляющий бывшего губернского предводителя Петра Григорьича Крапчика и приехал просить
начальника губернии почтить своим посещением прах его
господина.
Перед тем, как мне ехать на ревизию, Миропе Дмитриевне угодно было (при этом Аггей Никитич потер у себя под глоткой, как бы затем, чтобы утишить схвативший его горло спазм)… угодно было, — повторил он, — поручить всем ямщикам, всем почтальонам, чтобы они в каждой почтовой конторе говорили, что это еду я, мое высокоблагородие,
начальник их, и чтобы
господа почтмейстеры чувствовали это и понимали, так как я желаю с них хапнуть!..
— Ну, вашей, моей, как хотите назовите! — кипятился Марфин. — Но это все еще цветочки!.. Цветочки! Ягодки будут впереди, потому что за пять минут перед сим, при проезде моем мимо палат
начальника губернии, я вижу, что monsieur le comte et madame Klavsky [
господин граф и мадам Клавская (франц.).] вдвоем на парных санях подкатили к дверям его превосходительства и юркнули в оные.
— Полноте, пожалуйста! Женщина! тем лучше, что вы женщина. Женщина-друг всегда лучше друга-мужчины, а я доверчив, как дурак, и нуждаюсь именно в такой… в женской дружбе! Я сошелся с
господином Борноволоковым… Мы давно друзья, и он и теперь именно более мой друг, чем
начальник, по крайней мере я так думаю.
Во всяком случае лозищане подумали, что видят перед собой американского дворянина или
начальника. Но мистер Борк скоро сошел по витой лесенке сверху, куда он успел отвести Анну, и подвел лозищан к кровати совсем рядом с этим важным
барином.
Все такое же, только лучше. И, конечно, такие же
начальники в селе, и такой же писарь, только и писарь больше боится бога и высшего начальства. Потому что и
господа в этих местах должны быть добрее и все только думают и смотрят, чтобы простому человеку жилось в деревне как можно лучше…
—
Барин хороший, золотой мой
барин, дай мне руку. По лицу вижу: богатый будешь, большой
начальник будешь, — канючила Людмила и взяла-таки руку Передонова.
Поймите,
господа, что я вам говорю, и сообразуйтесь!» Да-с, почтеннейший Разумник Семеныч, я был бы совершенно счастливым
начальником, если б это оказалось возможным!
—
Господин Валяй-Бурляй! извините меня, но я должен сказать, что вы совсем не так говорите с своим прямым
начальником, как следует говорить подчиненному!
Господа! обращаю ваше внимание на недоимку и в виду этого предмета убеждаю прекратить ваши раздоры! Недоимка — это, так сказать, государственный нерв… надеюсь, что мне больше не придется вам это повторять.
В августе Андрей Ефимыч получил от городского головы письмо с просьбой пожаловать по очень важному делу. Придя в назначенное время в управу, Андрей Ефимыч застал там воинского
начальника, штатного смотрителя уездного училища, члена управы, Хоботова и еще какого-то полного белокурого
господина, которого представили ему как доктора. Этот доктор, с польскою, трудно выговариваемою фамилией, жил в тридцати верстах от города, на конском заводе, и был теперь в городе проездом.
Господин Губарев захотел быть
начальником, и все его
начальником признали.
— Ну, православные! — продолжал
начальник отряда, обращаясь к крестьянам, — исполать вам! Да вы все чудо-богатыри! Смотрите-ка, сколько передушили этих буянов! Славно, ребята, славно!.. и вперед стойте грудью за веру православную и царя-государя, так и он вас пожалует и
господь бог помилует.
— Давай!.. Пароль… лозунг… отзыв… Хорошо! Что это?.. «Воина третьей сотни, Ивана Лосева, за злостное похищение одного индейского петуха и двух поросят выколотить завтрашнего числа перед фрунтом палками». Дело! «
Господин полковой командир изъявляет свою совершенную признательность
господину пятисотенному
начальнику Буркину…»
— А теперь мой пятисотенный
начальник? — подхватил с гордостию Ижорской. — Я послал его в Москву поразведать, что там делается, и отправил с ним моего Терешку с тем, что если он пробудет в Москве до завтра, то прислал бы его сегодня ко мне с какими-нибудь известиями. Но поговоримте теперь о делах службы,
господа! — продолжал полковник, переменив совершенно тон. —
Господин полковой казначей! прибавляется ли наша казна?
— Да, да! в самом деле!
Господин пятисотенный
начальник! извольте распустить вашу команду да милости прошу ко мне на чашку чаю; а ты ступай за нами в избу.
Через несколько минут изба, занимаемая Ижорским, наполнилась ополченными офицерами; вместе с Буркиным пришли почти все сотенные
начальники, засели вокруг стола, и
господин полковник, подозвав Терешку, повторил свой вопрос...
Ну,
господа! — продолжал
начальник отряда, обращаясь к нашим приятелям, — что намерены вы теперь делать?
— Вот и вино! — перервал
начальник отряда, откупоривая бутылку, которую вместе с серебряными стаканами подал ему казачий урядник. — Милости просим,
господа, по чарке вина, за здоровье воина-семинариста.
—
Господин Бегушев, хороший знакомый госпожи Меровой, желает ее взять к себе… Распорядитесь, чтобы она покойно и тепло одетою была перевезена! — приказал ему его юный
начальник.
Слуги подхватили шутку
барина и захохотали; нищий взглянул на них с презрением, и неуместная веселость утихла; подлые души завидуют всему, даже обидам, которые показывают некоторое внимание со стороны их
начальника.
Господин на дрожках был Андрей Филиппович,
начальник отделения в том служебном месте, в котором числился и
господин Голядкин в качестве помощника своего столоначальника.
Господин Голядкин, который доселе, разговаривая снизу лестницы с Андреем Филипповичем, смотрел так, что, казалось, готов был ему прыгнуть прямо в глаза, — видя, что
начальник отделения немного смешался, сделал, почти неведомо себе, шаг вперед.
— А!.. что вы… что вам угодно? — спросил
начальник отделения, не слушая запнувшегося на чем-то
господина Голядкина.
Я думаю, Андрей Филиппович, что начальство должно было бы поощрять подобные движения, — прибавил
господин Голядкин, очевидно не помня себя, — Андрей Филиппович… вы, вероятно, сами видите, Андрей Филиппович, что это благородное движение и всяческую мою благонамеренность означает, — принять
начальника за отца, Андрей Филиппович, принимаю, дескать, благодетельное начальство за отца и слепо вверяю судьбу свою.
— Похлопотать-те, похлопотать-те путем некому, — говорила Варвара. — Ох-тех-те… Попросить бы кого из
господ, написали бы главным
начальникам… До суда бы хоть выпустили бы! Что парня томить-то!
— Опасные люди. И
господин этот вроде
начальника у них… совершенно атаман разбойников.
Бобоедов (радостно). Так вот,
господин Синцов, или как вас там зовут, вы едете в город. Ты, Квач, немедленно доложишь
начальнику все, что знаешь о нем, и сейчас же затребовать прежнее производство… впрочем, это я сам! Подожди, Квач… (Быстро уходит.)
Бурмистр. Позвольте, ежели теперича таким манером, так Сергей Васильич и знать про то совершенно не должен: мне не то что как другому вотчино-начальнику,
барину, что ли, докладывать, али с вотчины по грошам да по гривнам сбивать надо. Вон я сейчас полтораста целковых имею и представляю их. Делить только, дурак, не умею как, а деньги готовы. (Кладет торопливо из кармана на стол 150 целковых.)
— Пойдем к большому Тойону [Тойон —
господин, хозяин,
начальник.(Примеч. В. Г. Короленко.)]
Похож он на комара,
начальник сей, а в голове у него, видимо, заплуталась какая-то непонятная ему мыслишка и шумит там, тихонько беспокоя
господина Клеонова.
Послав телеграмму, он опять идет в комнату
начальника станции. Тут на диванчике, обитом серым сукном, сидит какой-то благообразный
господин с бакенами, в очках и в енотовой шапке; на нем какая-то странная шубка, очень похожая на женскую, с меховой опушкой, с аксельбантами и с разрезами на рукавах. Перед ним стоит другой
господин, сухой и жилистый, в форме контролера.
Бьет второй звонок.
Господин в странной шубке поднимается. Контролер берет его под руку и, продолжая горячо говорить, уходит с ним на платформу. После третьего звонка в комнату вбегает
начальник станции и садится за свой стол.
Барин наш пытал заявлять всем
начальникам, что это не разбойник какой, а он приезжал: «Ну, когда я виноват, говорит, так и спрашивай с меня!..» — так и веры, паря, никто не хотел иметь.