Неточные совпадения
Как бы то ни было, но Беневоленский настолько огорчился отказом, что удалился
в дом купчихи Распоповой (которую уважал за искусство печь пироги с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности, с упоением предался сочинению проповедей. Целый месяц во всех городских церквах читали
попы эти мастерские проповеди, и целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, — так чувствительно они были написаны! Сам градоначальник учил
попов, как произносить их.
—
Дом Безбедова купил судебный следователь. Подозрительно дешево купил. Рудоносная земля где-то за Уралом сдана
в аренду или продана инженеру
Попову, но это лицо подставное.
Были вызваны
в полицию дворники со всей улицы, потом, дня два, полицейские ходили по
домам, что-то проверяя,
в трех
домах произвели обыски,
в одном арестовали какого-то студента, полицейский среди белого дня увел из мастерской, где чинились деревянные инструменты, приятеля Агафьи Беньковского, лысого, бритого человека неопределенных лет, очень похожего на католического
попа.
Хватают до по судам, по
попам — по книжникам, по фарисеям и водят;
в сумасшедший
дом сажали.
— Мир
дому сему, — крикнул
поп Савел еще под окошком. — У меня сегодня
в голове такая мельница мелет… А я уж поправился, стомаха ради и частых недуг!..
— Чтоб место-то получить, надо либо на отцово место проситься, или
в дом к старому
попу, у которого дочь-невеста, войти, — повествовал отец Василий.
На Трубе у бутаря часто встречались два любителя его бергамотного табаку — Оливье и один из братьев Пеговых, ежедневно ходивший из своего богатого
дома в Гнездниковском переулке за своим любимым бергамотным, и покупал он его всегда на копейку, чтобы свеженький был. Там-то они и сговорились с Оливье, и Пегов купил у
Попова весь его громадный пустырь почти
в полторы десятины. На месте будок и «Афонькина кабака» вырос на земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная площадь и улицы были замощены.
А вот — аристократы. Они жили частью
в доме Орлова, частью
в доме Бунина. Среди них имелись и чиновники, и выгнанные со службы офицеры, и попы-расстриги.
Мы миновали православное кладбище, поднявшись на то самое возвышение дороги, которое когда-то казалось мне чуть не краем света, и откуда мы с братом ожидали «рогатого
попа». Потом и улица, и
дом Коляновских исчезли за косогором… По сторонам тянулись заборы, пустыри, лачуги, землянки, перед нами лежала белая лента шоссе, с звенящей телеграфной проволокой, а впереди,
в дымке пыли и тумана, синела роща, та самая, где я когда-то
в первый раз слушал шум соснового бора…
В писарском
доме теперь собирались гости почти каждый день. То
поп Макар с попадьей, то мельник Ермилыч. Было о чем поговорить.
Поп Макар как раз был во время свадьбы
в Заполье и привез самые свежие вести.
Поп Макар уехал раньше, чтобы встретить помочан у себя
в доме, а писарь с Ермилычем возвращались прежнею дорогой. Писарь еще раз полюбовался поповскими лугами, от которых поднимался тяжелый аромат свежескошенной травы.
Поп Сергей жил напротив церкви,
в большом пятистенном деревянном
доме. Он принял ходоков ласково, как всегда, и первый заговорил...
Тишка во весь дух слетал за
попом Сергеем, который и пришел
в господский
дом через полчаса, одетый
в новую люстриновую рясу.
Не доверяя ни
попу, ни приказчику, старички улучили минуту, когда
поп прошел
в господский
дом, и повели ходоков туда же.
Он сам рассказывал, как, бывало,
в мире они сойдутся, выпьют безделицу,
попоют, поскоромят, посмеются, да и привздохнет, глядя на зевающий и сам себе надоевший народ
Дома.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может
попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме
попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— Ну, Иларион Ардальонович, — сказал он, входя к Захаревскому, — я сейчас со следствия; во-первых, это — святейшее и величайшее дело. Следователь важнее
попа для народа: уполномоченный правом государства, он входит
в дом к человеку, делает у него обыск, требует ответов от его совести, это черт знает что такое!
«Где эта, черт, Михайловская улица, — где найти там
дом попа, — а там, пожалуй, собака опять!» — мелькало
в его простодушной голове.
— А был тут помещик… вроде как полоумненький. Женился он на ней, ну, и выманила она у него векселей, да из
дому и выгнала. Умер ли, жив ли он теперь — неизвестно, только она вдовой числится. И кто только
в этой усадьбе не отдыхал — и стар и млад! Теперь на
попа сказывают…
Раз весною он всю ночь не спал, тосковал, хотелось ему выпить.
Дома нечего захватить было. Надел шапку и вышел. Прошел по улице, дошел до
попов. У дьячка борона наружу стоит прислонена к плетню. Прокофий подошел, вскинул борону на спину и понес к Петровне
в корчму, «Авось, даст бутылочку». Не успел он отойти, как дьячок вышел на крыльцо. Уж совсем светло, — видит, Прокофий несет его борону.
Одним утром, не зная, что с собой делать, он лежал
в своем нумере, опершись грудью на окно, и с каким-то тупым и бессмысленным любопытством глядел на улицу, на которой происходили обыкновенные сцены: дворник противоположного
дома,
в ситцевой рубахе и
в вязаной фуфайке, лениво мел мостовую; из квартиры с красными занавесками,
в нижнем этаже, выскочила, с кофейником
в руках, растрепанная девка и пробежала
в ближайший трактир за водой; прошли потом похороны с факельщиками, с
попами впереди и с каретами назади,
в которых мелькали черные чепцы и белые плерезы.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала отца Василия, потому что
в православную церковь она не ходила, а когда он приходил
в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия
в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла
в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими
попами могли быть такие светлые личности.
Расспросил насчет
попа,
дома ли он, чтоб,
в случае надобности, можно было сейчас же за ним послать, справился, где стоит маменькин ящик с бумагами, заперт ли он, и, успокоившись насчет существенного, призвал кухарку и велел приготовить обедать для себя.
— Ничего, пиши!.. Господам не верь больше всего, они обманут девушку
в один раз. Он знает свои слова и всё может сказать, а как ты ему поверила, то — тебя
в публичный
дом. А если накопишь рубль, так отдай
попу, он и сохранит, когда хороший человек. А лучше зарывай
в землю, чтоб никто не видел, и помни — где.
Прошла неделя, и отец протопоп возвратился. Ахилла-дьякон, объезжавший
в это время вымененного им степного коня, первый заметил приближение к городу протоиерейской черной кибитки и летел по всем улицам, останавливаясь пред открытыми окнами знакомых
домов, крича: «Едет! Савелий! едет наш
поп велий!» Ахиллу вдруг осенило новое соображение.
Ему
в этом не отказали, и дело сделалось. Пред вечером чиновник секретно передал дьякону ничего не значащее письмо, а через час после сумерек к
дому отца Захарии тихо подъехал верхом огромный черный всадник и, слегка постучав рукой
в окошко, назвал «кроткого
попа» по имени.
— Да, вздумал вот на старости лет… — сказал о. Христофор и засмеялся. — Записался, брат, из
попов в купцы. Теперь бы
дома сидеть да богу молиться, а я скачу, аки фараон на колеснице… Суета!
— Кого теперь не ссылают! — воскликнула кухарка. — Жила я у
Попова, инженера; богатый человек, свой
дом имел, лошадей, жениться собирался, — вдруг пришли ночью жандармы — цап!.. И заслали его
в Сибирь…
После этого
Поп рассказал о появлении Дигэ
в доме.
— Не бойтесь, вы
в хороших руках, — сказал
Поп. — Имя хозяина Эверест Ганувер, я — его главный поверенный
в некоторых особых делах. Вы не подозреваете, каков этот
дом.
Поповский
дом был не велик. Своими руками строил его
поп Мирон и выстроил переднюю избу сначала, а потом заднюю, да наверху светелку. Главное, чтобы зимой было тепло попадье да
поповым ребятишкам. Могутный был человек
поп Мирон: косая сажень
в плечах, а голова, как пивной котел. Прост был и увертлив, если бы не слабость к зелену вину.
— Безвинно я томился
в узилище, Полуехт Степаныч, — взмолился Арефа, стоя на коленях. — Крестьяне бунтовали и хотели игумна убить, а я не причинен… Служил я
в своей слободе у
попа Мирона и больше ничего не знаю. Весь тут, Полуехт Степаныч,
дома нисколько не осталось.
Из церкви воеводша прошла с попадьей Миронихой
в Служнюю слободу,
в поповский
дом, где уже все было приготовлено к приему дорогой гостьи. Сам
поп Мирон выскочил встречать ее за ворота.
Так,
в городе Романове
поп Викула, на святой неделе обходя с образами Троицкую слободу,
в доме солдата Кокорева не допустил его к св. кресту, называл врагом и басурманом за то, что он был с выстриженною бородою.
Он нередко встречал
в доме брата
Попову с дочерью, всё такую же красивую, печально спокойную и чужую ему. Она говорила с ним мало и так, как, бывало, он говорил с Ильей, когда думал, что напрасно обидел сына. Она его стесняла.
В тихие минуты образ
Поповой вставал пред ним, но не возбуждал ничего, кроме удивления; вот, человек нравится, о нём думаешь, но — нельзя понять, зачем он тебе нужен, и говорить с ним так же невозможно, как с глухонемым.
Он не испытывал вожделения к
Поповой,
в мечтах она являлась пред ним не женщиной, которую он желал, а необходимым дополнением к ласковому уюту
дома, к хорошей, праведной жизни.
Артамонов очень подружился с Утешителем. Время от времени на него снова стала нападать скука, вызывая
в нём непобедимое желание пить. Напиваться у брата было стыдно, там всегда торчали чужие люди, а он особенно не хотел показать себя пьяным
Поповой.
Дома Наталья
в такие дни уныло сгибалась, угнетённо молчала; было бы лучше, если б она ругалась, тогда и самому можно бы ругать её. А так она была похожа на ограбленную и, не возбуждая злобы, возбуждала чувство, близкое жалости к ней; Артамонов шёл к Серафиму.
Отправив сына
в город, к брату
попа Глеба, учителю, который должен был приготовить Илью
в гимназию, Пётр действительно почувствовал пустоту
в душе и скуку
в доме. Стало так неловко, непривычно, как будто погасла
в спальне лампада; к синеватому огоньку её Пётр до того привык, что
в бесконечные ночи просыпался, если огонёк почему-нибудь угасал.
— Нет;
поп подбавил: когда графиня его позвала сочинять, что нигилисты
в дом врываются и чтобы скорее становой приезжал,
поп что-то приписал, будто я не признаю: «почему сие важно в-пятых?» Фельдшер это узнал и говорит мне: что это такое — «почему сие важно в-пятых?»
Живет Балда
в поповом доме,
Спит себе на соломе,
Ест за четверых,
Работает за семерых...
Да, это был добрый попик, но умер он нехорошею смертью. Однажды, когда все вышли из
дому и пьяный попик остался один лежать на постели, ему вздумалось докурить. Он встал и, шатаясь, подошел к огромному, жарко натопленному камельку, чтобы закурить у огня трубку. Он был слишком уж пьян, покачнулся и упал
в огонь. Когда пришли домочадцы, от
попа остались лишь ноги.
Ксения.
Поп всенощну — бегом служил, видно,
в карты играть торопился. Пришла домой —
дома песни рычат. Ох, Яков, строго спросит с тебя господь!
— А ты полно губу-то кверху драть!.. Слушай, да ни гугу — слова не вырони… — говорила Фленушка. — Устинью на другой день праздника
в Казань. Васенька
в Ша́рпан не поедет — велим захворать ему, Параша тоже
дома останется… Только матушка со двора, мы их к
попу… Пируй, Маруха!..
Каков
поп, таков и приход.
Попы хлыновцы знать не хотели Москвы с ее митрополитом, их духовные чада — знать не хотели царских воевод, уклонялись от платежа податей, управлялись выборными, судили самосудом, московским законам не подчинялись. Чуть являлся на краю леса посланец от воеводы или патриарший десятильник, они покидали
дома и уходили
в лесные трущобы, где не сыскали б их ни сам воевода, ни сам патриарх.
В своей же епархии каждый епископ полное право имеет распоряжаться и поставлять
попов и диаконов и прочих клириков, по его благоусмотрению, яко господин
в своем
доме» [Дословно из устава Владимирской (старообрядской) архиепископии, доставленного 4 февраля 1853 года
в Белой Кринице.].
— А Евпраксея-то чем не
поп?.. Не справит разве? Чем она плоше Коряги?.. Дела своего мастерица, всяку службу не хуже
попа сваляет… Опять же теперь у нас
в дому две подпевалы, — сказал Патап Максимыч, указывая на дочерей. — Вели-ка, Настасья, Алексея ко мне кликнуть. Что нейдет до сей поры?
Это — похищение девушки из родительского
дома и тайное венчанье с нею у раскольничьего
попа, а чаще
в православной церкви, чтоб дело покрепче связано было.
Ставят ряд чурок и сбивают их издали палками.], а девицы с молодицами сидят перед ними на завалинах
домов и редко-редко сберутся вместе за околицу песенок
попеть да походить
в хороводах вялой, неспешной поступью…
— Есть, — ответил Василий Петрович. — Довольно-таки… Носятся слухи, что и дом-то
в лесу Марья Ивановна ради фармазонства поставила. Сергей-от лесник за
попа, слышь, у них!..
На всякий случай Патап Максимыч отложил, сколько надо, денег ради умягчения консисторских сердец, на случай, ежели б свибловский
поп Сушило подал заявление, что, дескать, повенчанный им
в церкви купец Василий Борисов купно со своим тестем, торгующим по свидетельству первого рода крестьянином Патапом Максимовым Чапуриным, главнейшим коноводом зловредного раскола, окрестили новорожденного младенца
в доме означенного Чапурина
в не дозволенной правительством моленной при действии тайно проживающего при городецкой часовне беглого священника Иоанна Бенажавского.