Неточные совпадения
Коли вы больше спросите,
И
раз и
два — исполнится
По вашему желанию,
А
в третий быть беде!»
И улетела пеночка
С своим родимым птенчиком,
А мужики гуськом
К дороге потянулися
Искать столба тридцатого.
Тут башмачки козловые
Дед внучке торговал,
Пять
раз про цену спрашивал,
Вертел
в руках, оглядывал:
Товар первейший сорт!
«Ну, дядя!
два двугривенных
Плати, не то проваливай!» —
Сказал ему купец.
Через полтора или
два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом;
в последний
раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую
в весеннее время водой. Бред продолжался.
Два раза стегал бригадир заупрямившуюся бабенку,
два раза она довольно стойко вытерпела незаслуженное наказание, но когда принялись
в третий
раз, то не выдержала…
Несколько
раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и каждый
раз ошибались, и священник шопотом поправлял их. Наконец, сделав, что нужно было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити большое, а Левину маленькое; опять они запутались и
два раза передавали кольцо из руки
в руку, и всё-таки выходило не то, что требовалось.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, — подумал он, — эту манеру не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав
раза два в десять лет
в деревне и заметив два-три слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже всё знают. Обидной, станет 30 сажен. Говорит слова, а сам ничего не понимает».
То ли ему было неловко, что он, потомок Рюрика, князь Облонский, ждал
два часа
в приемной у Жида, или то, что
в первый
раз в жизни он не следовал примеру предков, служа правительству, а выступал на новое поприще, но ему было очень неловко.
Шкафы и комоды были раскрыты;
два раза бегали
в лавочку за бечевками; по полу валялась газетная бумага.
— А ведь всё-таки жалко, что этих
двух медведей без вас возьмут. А помните
в Хапилове последний
раз? Чудная была бы охота, — сказал Чириков.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее
два часа, Анна провела
в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще
раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя
в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Беркут, бык, лежал с своим кольцом
в губе и хотел было встать, но раздумал и только пыхнул
раза два, когда проходили мимо.
«Однако когда-нибудь же нужно; ведь не может же это так остаться», сказал он, стараясь придать себе смелости. Он выпрямил грудь, вынул папироску, закурил, пыхнул
два раза, бросил ее
в перламутровую раковину-пепельницу, быстрыми шагами прошел мрачную гостиную и отворил другую дверь
в спальню жены.
Со времени своего возвращения из-за границы Алексей Александрович
два раза был на даче. Один
раз обедал, другой
раз провел вечер с гостями, но ни
разу не ночевал, как он имел обыкновение делать это
в прежние годы.
Деньги за
две трети леса были уже прожиты, и, за вычетом десяти процентов, он забрал у купца почти все вперед за последнюю треть. Купец больше не давал денег, тем более что
в эту зиму Дарья Александровна,
в первый
раз прямо заявив права на свое состояние, отказалась расписаться на контракте
в получении денег за последнюю треть леса. Всё жалование уходило на домашние расходы и на уплату мелких непереводившихся долгов. Денег совсем не было.
— Что, не ждал? — сказал Степан Аркадьич, вылезая из саней, с комком грязи на переносице, на щеке и брови, но сияющий весельем и здоровьем. — Приехал тебя видеть —
раз, — сказал он, обнимая и целуя его, — на тяге постоять —
два, и лес
в Ергушове продать — три.
В кабинете Алексей Александрович прошелся
два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
Лошади были уже заложены; колокольчик по временам звенел под дугою, и лакей уже
два раза подходил к Печорину с докладом, что все готово, а Максим Максимыч еще не являлся. К счастию, Печорин был погружен
в задумчивость, глядя на синие зубцы Кавказа, и, кажется, вовсе не торопился
в дорогу. Я подошел к нему.
Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих на дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь,
в глухую ночь, по этой дороге, где
две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер
раз десять
в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа.
Мне как-то
раз случилось прожить
две недели
в казачьей станице на левом фланге; тут же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли
в карты.
Княгиня лечится от ревматизма, а дочь Бог знает от чего; я велел обеим пить по
два стакана
в день кислосерной воды и купаться
два раза в неделю
в разводной ванне.
— Нет еще; я говорил
раза два с княжной, не более, но знаешь, как-то напрашиваться
в дом неловко, хотя здесь это и водится… Другое дело, если бы я носил эполеты…
Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал
в горы развеять мысли, толпившиеся
в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался
в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул
в себя
раза два свежий воздух южной ночи и пустился
в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать
в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
В фортунку [Фортунка — игра с помощью вертящегося кружка (фортунки).] крутнул: выиграл
две банки помады, фарфоровую чашку и гитару; потом опять поставил один
раз и прокрутил, канальство, еще сверх шесть целковых.
Он пробовал об этом не думать, старался рассеяться, развлечься, присел
в вист, но все пошло как кривое колесо:
два раза сходил он
в чужую масть и, позабыв, что по третьей не бьют, размахнулся со всей руки и хватил сдуру свою же.
После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом, взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, начав из-за ушей и фыркнув прежде
раза два в самое лицо трактирного слуги.
В доме его чего-нибудь вечно недоставало:
в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на
два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хозяин
в продолжение нескольких лет всякий
раз предостерегал своего гостя словами: «Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы».
Чай, все губернии исходил с топором за поясом и сапогами на плечах, съедал на грош хлеба да на
два сушеной рыбы, а
в мошне, чай, притаскивал всякий
раз домой целковиков по сту, а может, и государственную [Государственная — ассигнация
в тысячу рублей.] зашивал
в холстяные штаны или затыкал
в сапог, — где тебя прибрало?
Чтобы еще более согласить
в чем-нибудь своих противников, он всякий
раз подносил им всем свою серебряную с финифтью табакерку, на дне которой заметили
две фиалки, положенные туда для запаха.
Полицеймейстеру сказал что-то очень лестное насчет городских будочников; а
в разговорах с вице-губернатором и председателем палаты, которые были еще только статские советники, сказал даже ошибкою
два раза: «ваше превосходительство», что очень им понравилось.
Работы оставалось еще, по крайней мере, на
две недели; во все продолжение этого времени Порфирий должен был чистить меделянскому щенку пуп особенной щеточкой и мыть его три
раза на день
в мыле.
В другой
раз Александра Степановна приехала с
двумя малютками и привезла ему кулич к чаю и новый халат, потому что у батюшки был такой халат, на который глядеть не только было совестно, но даже стыдно.
Случись же так, что, как нарочно,
в то время, когда господа чиновники и без того находились
в затруднительном положении, пришли к губернатору
разом две бумаги.
Подошедши к бюро, он переглядел их еще
раз и уложил, тоже чрезвычайно осторожно,
в один из ящиков, где, верно, им суждено быть погребенными до тех пор, покамест отец Карп и отец Поликарп,
два священника его деревни, не погребут его самого, к неописанной радости зятя и дочери, а может быть, и капитана, приписавшегося ему
в родню.
Они хранили
в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул
в первый
раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надежно ввинченный кремень
Взведен еще. За ближний пень
Становится Гильо смущенный.
Плащи бросают
два врага.
Зарецкий тридцать
два шага
Отмерил с точностью отменной,
Друзей развел по крайний след,
И каждый взял свой пистолет.
— Я на это тебе только одно скажу: трудно поверить, чтобы человек, который, несмотря на свои шестьдесят лет, зиму и лето ходит босой и, не снимая, носит под платьем вериги
в два пуда весом и который не
раз отказывался от предложений жить спокойно и на всем готовом, — трудно поверить, чтобы такой человек все это делал только из лени.
— Молчи ж! — прикрикнул сурово на него товарищ. — Чего тебе еще хочется знать? Разве ты не видишь, что весь изрублен? Уж
две недели как мы с тобою скачем не переводя духу и как ты
в горячке и жару несешь и городишь чепуху. Вот
в первый
раз заснул покойно. Молчи ж, если не хочешь нанести сам себе беду.
—
Два года назад…
в Киеве… — повторил Андрий, стараясь перебрать все, что уцелело
в его памяти от прежней бурсацкой жизни. Он посмотрел еще
раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос...
В чести был он от всех козаков;
два раза уже был избираем кошевым и на войнах тоже был сильно добрый козак, но уже давно состарился и не бывал ни
в каких походах; не любил тоже и советов давать никому, а любил старый вояка лежать на боку у козацких кругов, слушая рассказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы.
Хозяин игрушечной лавки начал
в этот
раз с того, что открыл счетную книгу и показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась, увидев внушительное трехзначное число. «Вот сколько вы забрали с декабря, — сказал торговец, — а вот посмотри, на сколько продано». И он уперся пальцем
в другую цифру, уже из
двух знаков.
— Изумительно, — сказал Грэй. — Всем вам отведено место
в трюме, который на этот
раз, значит, будет погружен разными «скерцо», «адажио» и «фортиссимо». Разойдитесь. Пантен, снимайте швартовы, трогайтесь. Я вас сменю через
два часа.
Но он уже навсегда запомнил тот короткий грудной смех, полный сердечной музыки, каким встретили его дома, и
раза два в год посещал замок, оставляя женщине с серебряными волосами нетвердую уверенность
в том, что такой большой мальчик, пожалуй, справится с своими игрушками.
«Сообразно инструкции. После пяти часов ходил по улице. Дом с серой крышей, по
два окна сбоку; при нем огород. Означенная особа приходила
два раза: за водой
раз, за щепками для плиты
два. По наступлении темноты проник взглядом
в окно, но ничего не увидел по причине занавески».
Давно уже незнакомое ему чувство волной хлынуло
в его душу и
разом размягчило ее. Он не сопротивлялся ему:
две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах.
— Да уж три
раза приходила. Впервой я ее увидал
в самый день похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй
раз третьего дня,
в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а
в третий
раз,
два часа тому назад, на квартире, где я стою,
в комнате; я был один.
Впрочем,
в эти два-три дня после смерти Катерины Ивановны он уже
раза два встречался с Свидригайловым, всегда почти
в квартире у Сони, куда он заходил как-то без цели, но всегда почти на минуту.
Покойник отец твой
два раза отсылал
в журналы — сначала стихи (у меня и тетрадка хранится, я тебе когда-нибудь покажу), а потом уж и целую повесть (я сама выпросила, чтоб он дал мне переписать), и уж как мы молились оба, чтобы приняли, — не приняли!
Он шел, смотря кругом рассеянно и злобно. Все мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, — и он сам чувствовал, что это действительно такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь, он остался один на один с этим главным пунктом, — и что это даже
в первый
раз после этих
двух месяцев.
Он развернул, наконец, письмо, все еще сохраняя вид какого-то странного удивления; потом медленно и внимательно начал читать и прочел
два раза. Пульхерия Александровна была
в особенном беспокойстве; да и все ждали чего-то особенного.
Катерина Ивановна хоть и постаралась тотчас же сделать вид, что с пренебрежением не замечает возникшего
в конце стола смеха, но тотчас же, нарочно возвысив голос, стала с одушевлением говорить о несомненных способностях Софьи Семеновны служить ей помощницей, «о ее кротости, терпении, самоотвержении, благородстве и образовании», причем потрепала Соню по щечке и, привстав, горячо
два раза ее поцеловала.