Неточные совпадения
Домика, куда он провожал ее, не мог он распознать; ходил справляться, где живет следователь Рудич; ему сказали — где; он
два раза прошел мимо окон. Никого не было видно, и, как ему показалось, даже как будто господа уехали, потому что со двора
в трех окнах ставни были заперты, а с улицы шторы спущены.
Сделали они нарезку на одной из «семиток» и бросили их
в фуражку, встряхнули
раза два, и уговор был —
в один миг выхватить монету.
Началось дело. Сидение
в карцере длилось больше
двух недель. Допрашивали, делали очные ставки, добивались того, чтобы он, кроме Зверева, — тот уже попался по истории с Виттихом, — выдал еще участников заговора, грозили ему, если он не укажет на них, водворить его на родину и заставить волостной суд наказать его розгами, как наказывают взрослых мужиков. Но он отрезал им всего один
раз...
Свое слово он сдержал, и ему не нужно было особенно усердствовать по части притворства. Психиатр уверовал
в то, что имеет дело с характерной формой «спорадического аффекта», которая может перейти
в манию, может и поддаться лечению. Он говорил везде,
в клубе, у знакомых, у товарищей по практике, что мальчик Теркин был уже подвержен припадкам, когда на протяжении нескольких месяцев
два раза набуянил.
Теркин, как только тот
в первый
раз пришел к ним
в камеру и задал ему два-три вопроса, почуял, что это — будущий враг.
Ему случалось пить редко, особенно
в последнее время, но
раза два в год он запирался у себя
в квартире, сказывался больным. Иногда пил только по ночам неделю-другую, — утром уходил на службу, — и
в эти периоды особенно ехидствовал.
Теркин, не надевая шляпы, кивнул
раза два на пристань, где
в проходе у барьера, только что заставленного рабочими, столпились провожавшие «Батрака»
в его первый рейс, вверх по Волге:
два пайщика, свободные капитаны, конторщики, матросы, полицейские офицеры, несколько дам, все приехавшие проводить пассажиров.
С тех пор как она замужем и
в эти
два последних года, когда она только жила
в Васю, ни
разу, даже у гроба отца своего, она не подумала о Боге, о том, кто нас поставил на землю, и должны ли мы искать правды и света.
Наискосок от окна, на платформе, у столика стояли
две монашки
в некрасивых заостренных клобуках и потертых рясах, с книжками, такие же загорелые, морщинистые, с туповатыми лицами, каких он столько
раз видал
в городах, по ярмаркам и по базарам торговых сел, непременно по
две, с кружкой или книжкой под покровом. На столе лежали для продажи изделия монастыря — кружева и вышивания… Там до сих пор водятся большие мастерицы; одна из них угодила во дворец Елизаветы Петровны и стала мамкой императора Павла.
Шел он мимо пруда, куда задумчиво гляделись деревья красивых прибрежий, и поднялся по крутой дороге сада. У входа, на скамье, сидели
два старика. Никто его не остановил. Он знал, что сюда посторонних мужчин допускают, но женщин только
раз в год,
в какой-то праздник. Тихо было тут и приятно. Сразу стало ему легче. Отошла назад ризница и вся лавра, с тяжкой ходьбой по церквам, трапезой, шатаньем толпы, базарной сутолокой у ворот и на торговой площади посада.
Давно он там не был, больше пяти лет.
В последний
раз — выправлял свои документы: метрическое свидетельство и увольнительный акт из крестьянского сословия. Тогда во всем селе было всего
два постоялых двора почище, куда въезжали купцы на больших базарах, чиновники и помещики. Трактиров несколько, простых, с грязцой.
В одном, помнится ему, водился порядочный повар.
Базарная улица вся полна деревянных амбаров и лавок, с навесами и галерейками. Тесно построены они, — так тесно, что, случись пожар, все бы «выдрало»
в каких-нибудь два-три часа. Кладенец и горел не один
раз. И ряды эти самые стоят не больше тридцати лет после пожара, который «отмахал» половину села. Тогда-то и пошла еще горшая свара из-за торговых мест, где и покойный Иван Прокофьич Теркин всего горячее ратовал за общественное дело и нажил себе лютых врагов, сославших его на поселение.
«Пора уходить», — спохватился гость, взглянув украдкой на часы. Аршаулов начал заметно слабеть; попросил даже позволения прилечь на кушетке. Голова старушки уже
раза два показывалась
в полуотворенную дверь.
Теркин отошел к письменному столу и стал закуривать папиросу. Он делал это всегда
в минуты душевного колебания. Спасать Зверева у него не было желания. Даже простой жалости он к нему не почувствовал. Но с кем не может случиться беды или сделки с совестью? Недаром вспомнилась ему Калерия и ее „сиротские“ деньги. Только беспутство этого Зверева было чересчур противно. Ведь он
два раза запускал руку
в сундук. Да и полную ли еще правду рассказал про себя сейчас?..
Чего еще ей надо? Этот барин
в несколько
раз богаче Теркина. Первач дал ей полную роспись того, что у него еще остается после продажи лесной дачи теркинской компании… На целых
два миллиона строевого лесу только по Волге. Из этих миллионов сколько ей перепадет? Да все, если она захочет.
Василий Иваныч после пожара
два раза ездил
в губернский город и дальше по Волге за Нижний; писал с дороги, но очень маленькие письма и чаще посылал телеграммы. Вчера он только что вернулся и опять уехал
в уездный город. К обеду должен быть домой.
Он пошел нарочно пешком из своей въезжей квартиры. Вчерашнее объяснение с семейством Черносошных погнало его сегодня чем свет
в город. За обедом разговор шел вяло, и все на него поглядывали косо; только Саня приласкала его
раза два глазами.
Неточные совпадения
Коли вы больше спросите, // И
раз и
два — исполнится // По вашему желанию, // А
в третий быть беде!» // И улетела пеночка // С своим родимым птенчиком, // А мужики гуськом // К дороге потянулися // Искать столба тридцатого.
Тут башмачки козловые // Дед внучке торговал, // Пять
раз про цену спрашивал, // Вертел
в руках, оглядывал: // Товар первейший сорт! // «Ну, дядя!
два двугривенных // Плати, не то проваливай!» — // Сказал ему купец.
Через полтора или
два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом;
в последний
раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую
в весеннее время водой. Бред продолжался.
Два раза стегал бригадир заупрямившуюся бабенку,
два раза она довольно стойко вытерпела незаслуженное наказание, но когда принялись
в третий
раз, то не выдержала…
Несколько
раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и каждый
раз ошибались, и священник шопотом поправлял их. Наконец, сделав, что нужно было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити большое, а Левину маленькое; опять они запутались и
два раза передавали кольцо из руки
в руку, и всё-таки выходило не то, что требовалось.