Неточные совпадения
Бал разгорался; танцующие кружились неистово;
в вихре развевающихся платьев и локонов мелькали
белые, обнаженные, душистые плечи.
Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на
белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом
в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный
вихрь, несшийся с береговых холмов
в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
Просидев часа два, Самгин почти с наслаждением погрузился
в белую бурю на улице, — его толкало, покачивало, черные фигуры вырывались из
белого вихря, наскакивая на него, обгоняя; он шел и чувствовал: да, начинается новая полоса жизни.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали
в ленивом покое, зная, что есть
в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное
в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо
вихри, понесется бурный ветр из концов
в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а
белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми,
белыми руками и с голыми локтями.
В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими
белыми столбами гуляют по дорогам через пашню.
Летом русак так же сер, как и беляк, и не вдруг различишь их, потому что летний русак отличается от летнего беляка только черным хвостиком, который у него несколько подлиннее, черною верхушкою ушей, большею рыжеватостью шерсти на груди и боках; но зимой они не похожи друг на друга: беляк весь
бел как снег, а у русака, особенно старого, грудь и брюхо несколько бледно-желтоваты, по спине лежит довольно широкий, весьма красивый пестрый ремень из темных желтоватых и красноватых крапинок,
в небольших завитках, или, точнее сказать,
вихрях, похожий на крымскую крупную мерлушку.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя
в зальцо,
Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была
в белом кисейном платье и с цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что
в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.
Герой мой оделся франтом и, сев
в покойный возок, поехал
в собрание. Устроено оно было
в трактирном заведении города; главная танцевальная зала была довольно большая и холодноватая; музыка стояла
в передней и, когда
Вихров приехал, играла галоп. У самых дверей его встретил,
в черном фраке,
в белом жилете и во всех своих крестах и медалях, старик Захаревский. Он нарочно на этот раз взялся быть дежурным старшиной.
Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, — сказал им, что надо, и возвратился опять
в свое Воздвиженское. Лежащая на столе, вся
в белом и
в цветах, Клеопатра Петровна ни на минуту не оставляла его воображения. На другой день он опять как-то машинально поехал на вынос тела и застал, что священники были уже
в домике, а на дворе стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она также заказала пренарядный.
—
Вихров, посмотрите, сколько земляники! Давайте ее собирать!.. — И с раскрасневшимися щеками и взбившимися немного волосами,
в своем
белом платье, она, как фея лесная, начала перебегать от деревца к деревцу, нагибаться и брать землянику.
В самой моленной
Вихров увидел впереди, перед образами, как бы два клироса, на которых стояли мужчины, отличающиеся от прочих тем, что они подпоясаны были, вместо кушаков,
белыми полотенцами.
Как цветок из семени, занесенного
вихрем на чуждую почву, — она как-то неожиданно для рассеянного Семена Афанасьевича родилась
в швейцарском отеле, первые годы жизни провела за границей, потом попала
в отель на Малой Морской, откуда ее мать вынесли
в белом гробу, чтобы увезти на кладбище
в деревню.
Услышал милостивый Бог слезную молитву сиротскую, и не стало мужика на всем пространстве владений глупого помещика. Куда девался мужик — никто того не заметил, а только видели люди, как вдруг поднялся мякинный
вихрь и, словно туча черная, пронеслись
в воздухе посконные мужицкие портки. Вышел помещик на балкон, потянул носом и чует: чистый-пречистый во всех его владениях воздух сделался. Натурально, остался доволен. Думает: «Теперь-то я понежу свое тело
белое, тело
белое, рыхлое, рассыпчатое!»
С ободранного тополя внезапно оторвался желтый дырявый лист и, кружась, поплыл книзу — и сразу
вихрем в голове закружились: взмах
белого платка, выстрелы, кровь.
Успокоив, сколь могла, матушку и укрыв ее на постели одеялом, пошла было гневная Устинья
в Парашину светлицу, но, проходя сенями, взглянула
в окошко и увидела, что на бревнах
в огороде сидит Василий Борисыч… Закипело ретивое… Себя не помня, мигом слетела она с крутой лестницы и, забыв, что скитской девице не след середь
бела дня, да еще
в мирском доме, видеться один на один с молодым человеком, стрелой промчалась двором и
вихрем налетела на Василья Борисыча.
Начинало светать, но буря не унималась. Ветер с воем носился по лесу, поднимая с земли целые облака снежной пыли. Они зарождались
вихрями, потом превращались
в длинные
белые языки, которые вдруг внезапно припадали к земле и тотчас вновь появлялись где-нибудь
в стороне
в виде мечущихся туманных привидений.
«Свадьба завтра…
Белая голубка поселится
в орлином гнезде, где маленькому орленку нет места… О, деда! я сдержу мою клятву!» —
вихрем пронеслось
в моих мыслях.
Катя шла домой коротким путем, через перевал, отделявший деревню от поселка. Открывалась с перевала голубая бухта, красивые мысы выбегали далеко
в море.
Белые дачи как будто замерли
в ожидании надвигающегося
вихря. Смущенно стояла изящная вилла Агаповых, потерявшая уверенную свою красоту. Кате вдруг вспомнилось...
За перегородкой
в отворенную дверь выглядывала кровать со скомканным ситцевым одеялом. Оттуда вышел мальчик лет тринадцати, весь
в вихрах совсем
белых волос, щекастый и веснушчатый, одетый служкой, довольно чумазый.
Что еще говорилось? Не помню. Бессвязный бред
в неподвижном тумане, где низом шел ласкающий запах весенних почек и мертво стояло вдали
белое зарево. Не важно, что говорилось, — разговор опять шел помимо слов. И не только я чувствовал, как
в ответ мне звучала ее душа. Была странная власть над нею, — покорно и беззащитно она втягивалась
в крутящийся
вихрь.
Граф Кирилл Григорьевич, только что сошедший со школьной скамьи, с увлечением бросился
в вихрь света. Имя его беспрестанно встречалось
в камер-фурьерских журналах: то он дежурным, то форшнейдером; то он вместе с женою генерал-прокурора князя Трубецкого принимал участие
в «кадрилье великой княгини», состоявшей
в тридцати четырех персонах, которые обретались по билетам,
в доминах,
белых с золотою выкладкою. Кирилл Григорьевич ежедневно находился
в обществе государыни, то при дворе, то у брата своего.