Неточные совпадения
Покуда шли эти толки, помощник градоначальника не дремал. Он тоже
вспомнил о Байбакове и немедленно потянул его к ответу. Некоторое время Байбаков запирался и ничего, кроме «знать не знаю, ведать не ведаю», не отвечал, но когда ему предъявили найденные на столе вещественные доказательства и сверх
того пообещали полтинник на водку,
то вразумился и, будучи грамотным, дал следующее показание...
Она
вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах;
вспоминала их тайные переговоры
о больном, заговоры
о том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего без нее ложиться спать.
О матери Сережа не думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг
вспомнил о ней и помолился своими словами
о том, чтобы мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
Она
вспоминала не одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она
вспомнила о них в
то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
Анна смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся в морщинки пылью, лицо Долли и хотела сказать
то, что она думала, именно, что Долли похудела; но,
вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила
о себе.
Несмотря на
то, что недослушанный план Сергея Ивановича
о том, как освобожденный сорокамиллионный мир Славян должен вместе с Россией начать новую эпоху в истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря на
то, что и любопытство и беспокойство
о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он остался один, выйдя из гостиной, он тотчас же
вспомнил свои утренние мысли.
Он шел через террасу и смотрел на выступавшие две звезды на потемневшем уже небе и вдруг
вспомнил: «Да, глядя на небо, я думал
о том, что свод, который я вижу, не есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но что бы там ни было, возражения не может быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»
Он потрогал кисть подушки и попытался
вспомнить о Варе,
о том, когда он видел ее последний раз.
Когда один был в хорошем, а другой в дурном,
то мир не нарушался, но когда оба случались в дурном расположении,
то столкновения происходили из таких непонятных по ничтожности причин, что они потом никак не могли
вспомнить,
о чем они ссорились.
Упоминание Агафьи Михайловны
о том самом,
о чем он только что думал, огорчило и оскорбило его. Левин нахмурился и, не отвечая ей, сел опять за свою работу, повторив себе всё
то, что он думал
о значении этой работы. Изредка только он прислушивался в тишине к звуку спиц Агафьи Михайловны и,
вспоминая то,
о чем он не хотел
вспоминать, опять морщился.
― Я пришел вам сказать, что я завтра уезжаю в Москву и не вернусь более в этот дом, и вы будете иметь известие
о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием
вспоминая то, что он хотел сказать
о сыне.
Он был совсем не такой, каким воображал его Константин. Самое тяжелое и дурное в его характере,
то, что делало столь трудным общение с ним, было позабыто Константином Левиным, когда он думал
о нем; и теперь, когда увидел его лицо, в особенности это судорожное поворачиванье головы, он
вспомнил всё это.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и так разгорячилась, что даже покраснела, и потом уже
вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил
о Левине, рассказывая его странные суждения
о том, что машины только вредны в русском хозяйстве.
Не поминая даже
о том, чему он верил полчаса назад, как будто совестно и
вспоминать об этом, он потребовал, чтоб ему дали иоду для вдыхания в стклянке, покрытой бумажкой с проткнутыми дырочками. Левин подал ему банку, и
тот же взгляд страстной надежды, с которою он соборовался, устремился теперь на брата, требуя от него подтверждения слов доктора
о том, что вдыхания иода производят чудеса.
Обдумав всё, полковой командир решил оставить дело без последствий, но потом ради удовольствия стал расспрашивать Вронского
о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского
о том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался,
вспоминая подробности дела, и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
Девочка, его ребенок, была так мила и так привязала к себе Анну с
тех пор, как у ней осталась одна эта девочка, что Анна редко
вспоминала о сыне.
Заметив это и
то, что княжна Варвара тотчас же, чтобы переменить разговор, поспешно заговорила
о петербургских знакомых, и
вспомнив то, что некстати говорил Вронский в саду
о своей деятельности, Долли поняла, что с этим вопросом об общественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной и Вронским.
И тут она
вспомнила о прошедшем с Алексеем Александровичем,
о том, как она изгладила его из своей памяти.
— Может быть, оттого, что я радуюсь
тому, что у меня есть, и не тужу
о том, чего нету, — сказал Левин,
вспомнив о Кити.
Уже входя в детскую, он
вспомнил, что такое было
то, что он скрыл от себя. Это было
то, что если главное доказательство Божества есть Его откровение
о том, что есть добро,
то почему это откровение ограничивается одною христианскою церковью? Какое отношение к этому откровению имеют верования буддистов, магометан, тоже исповедующих и делающих добро?
— Извини меня, но я не понимаю ничего, — сказал Левин, мрачно насупливаясь. И тотчас же он
вспомнил о брате Николае и
о том, как он гадок, что мог забыть
о нем.
Как ни часто и много слышали оба
о примете, что кто первый ступит на ковер,
тот будет главой в семье, ни Левин, ни Кити не могли об этом
вспомнить, когда они сделали эти несколько шагов.
А вместе с
тем на этом самом месте воспоминаний чувство стыда усиливалось, как будто какой-то внутренний голос именно тут, когда она
вспомнила о Вронском, говорил ей: «тепло, очень тепло, горячо».
«Женатый заботится
о мирском, как угодить жене, неженатый заботится
о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во всех делах руководившийся теперь Писанием, часто
вспоминал этот текст. Ему казалось, что, с
тех пор как он остался без жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
Слова кондуктора разбудили его и заставили
вспомнить о матери и предстоящем свидании с ней. Он в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе в
том отчета, не любил ее, хотя по понятиям
того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных и почтительных, и
тем более внешне покорных и почтительных, чем менее в душе он уважал и любил ее.
Он слушал разговор Агафьи Михайловны
о том, как Прохор Бога забыл, и на
те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и
вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
И вдруг,
вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и
ту минуту, когда середина эта будет против нее.
Оставшись один и
вспоминая разговоры этих холостяков, Левин еще раз спросил себя: есть ли у него в душе это чувство сожаления
о своей свободе,
о котором они говорили? Он улыбнулся при этом вопросе. «Свобода? Зачем свобода? Счастие только в
том, чтобы любить и желать, думать ее желаниями, ее мыслями,
то есть никакой свободы, — вот это счастье!»
Не переставая думать об Анне,
о всех
тех самых простых разговорах, которые были с нею, и
вспоминая при этом все подробности выражения ее лица, всё более и более входя в ее положение и чувствуя к ней жалость, Левин приехал домой.
Собакевич, оставив без всякого внимания все эти мелочи, пристроился к осетру, и, покамест
те пили, разговаривали и ели, он в четверть часа с небольшим доехал его всего, так что когда полицеймейстер
вспомнил было
о нем и, сказавши: «А каково вам, господа, покажется вот это произведенье природы?» — подошел было к нему с вилкою вместе с другими,
то увидел, что от произведенья природы оставался всего один хвост; а Собакевич пришипился так, как будто и не он, и, подошедши к тарелке, которая была подальше прочих, тыкал вилкою в какую-то сушеную маленькую рыбку.
Прежде и после погребения я не переставал плакать и был грустен, но мне совестно
вспомнить эту грусть, потому что к ней всегда примешивалось какое-нибудь самолюбивое чувство:
то желание показать, что я огорчен больше всех,
то заботы
о действии, которое я произвожу на других,
то бесцельное любопытство, которое заставляло делать наблюдения над чепцом Мими и лицами присутствующих.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только
вспомнил о топоре. А между
тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем не класть топора на прежнее место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
Хотели было броситься отыскивать Петра Петровича, чтобы хоть с его помощию… потому что ведь мы были одни, совершенно одни, — протянула она жалобным голосом и вдруг совсем осеклась,
вспомнив, что заговаривать
о Петре Петровиче еще довольно опасно, несмотря на
то, «что все уже опять совершенно счастливы».
Я
вспоминал об опрометчивой жестокости,
о кровожадных привычках
того, кто вызывался быть избавителем моей любезной!
Базаров ушел, а Аркадием овладело радостное чувство. Сладко засыпать в родимом доме, на знакомой постели, под одеялом, над которым трудились любимые руки, быть может руки нянюшки,
те ласковые, добрые и неутомимые руки. Аркадий
вспомнил Егоровну, и вздохнул, и пожелал ей царствия небесного…
О себе он не молился.
—
О прошлом
вспоминать незачем, — возразил Базаров, — а что касается до будущего,
то о нем тоже не стоит голову ломать, потому что я намерен немедленно улизнуть. Дайте я вам перевяжу теперь ногу; рана ваша — не опасная, а все лучше остановить кровь. Но сперва необходимо этого смертного привести в чувство.
Самгин вдруг
вспомнил слова историка Козлова
о том, что царь должен будет жестоко показать всю силу своей власти.
В этом настроении не было места для Никоновой, и недели две он
вспоминал о ней лишь мельком, в пустые минуты, а потом, незаметно, выросло желание видеть ее. Но он не знал, где она живет, и упрекнул себя за
то, что не спросил ее об этом.
Ему было лет сорок, на макушке его блестела солидная лысина, лысоваты были и виски. Лицо — широкое, с неясными глазами, и это — все, что можно было сказать
о его лице. Самгин
вспомнил Дьякона, каким он был до
того, пока не подстриг бороду. Митрофанов тоже обладал примелькавшейся маской сотен, а спокойный, бедный интонациями голос его звучал, как отдаленный шумок многих голосов.
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым к бою, хотел идти к Алине, куда прошли все, кроме Варавки, но
вспомнил, что ему пора ехать в город. Дорогой на станцию, по трудной, песчаной дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже
о том, как трудно найти себя в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
В окна заглянуло солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные гребни штыков заблестели еще холоднее, и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался
вспомнить стихи из былины
о том, «как перевелись богатыри на Руси», но ‹
вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им в ночь, когда он видел себя расколотым на десятки, на толпу Самгиных. Очень неприятное воспоминание…
Утром, в газетном отчете
о торжественной службе вчера в соборе, он прочитал слова протоиерея: «Радостью и ликованием проводим защитницу нашу», — вот это глупо: почему люди должны чувствовать радость, когда их покидает
то, что — по их верованию — способно творить чудеса? Затем он
вспомнил, как на похоронах Баумана толстая женщина спросила...
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая
о том, как легко исчезает из памяти все, кроме
того, что тревожит. Где-то живет отец,
о котором он никогда не
вспоминает, так же, как
о брате Дмитрии. А вот
о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
— Не знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая гостя к двери, поспешно думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет
тому назад. Он пошел в спальню, зажег огонь, постоял у постели жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на кровать свою, Самгин
вспомнил, что, когда он сообщил ей
о смерти Маракуева, Варвара спокойно сказала...
Работал он, как всегда, и
о том, что он убил солдата, не хотелось
вспоминать, даже как будто не верилось, что это — было.
Идя домой, по улицам, приятно освещенным луною, вдыхая острый, но освежающий воздух, Самгин внутренне усмехался. Он был доволен. Он
вспоминал собрания на кулебяках Анфимьевны у Хрисанфа и все, что наблюдалось им до Московского восстания, —
вспоминал и видел, как резко изменились
темы споров, интересы, как открыто говорят
о том, что раньше замалчивалось.
Ночью, в вагоне, следя в сотый раз, как за окном плывут все
те же знакомые огни, качаются
те же черные деревья, точно подгоняя поезд, он продолжал думать
о Никоновой,
вспоминая, не было ли таких минут, когда женщина хотела откровенно рассказать
о себе, а он не понял, не заметил ее желания?
Вспомнив эту сцену, Клим с раздражением задумался
о Томилине. Этот человек должен знать и должен был сказать что-то успокоительное, разрешающее, что устранило бы стыд и страх. Несколько раз Клим — осторожно, а Макаров — напористо и резко пытались затеять с учителем беседу
о женщине, но Томилин был так странно глух к этой
теме, что вызвал у Макарова сердитое замечание...
— Предположим, — полусогласился Тагильский. — И
вспомним, что хотя убита как будто и ростовщица, но ведь вы не Раскольников, я — не Порфирий.
Вспомним также, что несколько лет
тому назад мы рассуждали
о Марксе… и так далее. Ваше здоровье!
Вспомнив нервные крики и суету в училище, он подумал
о тех людях...