Неточные совпадения
Кончилось достославное градоначальство, омрачившееся в последние годы двукратным вразумлением глуповцев."Была ли в сих вразумлениях необходимость?" — спрашивает себя летописец
и, к сожалению, оставляет этот
вопрос без
ответа.
Но
и на этот раз
ответом было молчание или же такие крики, которые совсем не исчерпывали
вопроса. Лицо начальника сперва побагровело, потом как-то грустно поникло.
Другое было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего другого не подразумевали под ними
и что они, ничего не объясняя, только отрицали те
вопросы, без
ответа на которые он чувствовал, что не мог жить, а старались разрешить совершенно другие, не могущие интересовать его
вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души
и т. п.
После обычных
вопросов о желании их вступить в брак,
и не обещались ли они другим,
и их странно для них самих звучавших
ответов началась новая служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла. Чувство торжества
и светлой радости по мере совершения обряда всё больше
и больше переполняло ее душу
и лишало ее возможности внимания.
И среди молчания, как несомненный
ответ на
вопрос матери, послышался голос совсем другой, чем все сдержанно говорившие голоса в комнате. Это был смелый, дерзкий, ничего не хотевший соображать крик непонятно откуда явившегося нового человеческого существа.
Вопрос для него состоял в следующем: «если я не признаю тех
ответов, которые дает христианство на
вопросы моей жизни, то какие я признаю
ответы?»
И он никак не мог найти во всем арсенале своих убеждений не только каких-нибудь
ответов, но ничего похожего на
ответ.
На все
вопросы были прекрасно изложены
ответы,
и ответы, не подлежавшие сомнению, так как они не были произведением всегда подверженной ошибкам человеческой мысли, но все были произведением служебной деятельности.
Отчего я хотела
и не сказала ему?»
И в
ответ на этот
вопрос горячая краска стыда разлилась по ее лицу.
«Я искал
ответа на мой
вопрос. А
ответа на мой
вопрос не могла мне дать мысль, — она несоизмерима с
вопросом.
Ответ мне дала сама жизнь, в моем знании того, что хорошо
и что дурно. А знание это я не приобрел ничем, но оно дано мне вместе со всеми, дано потому, что я ни откуда не мог взять его».
По неопределенным
ответам на
вопрос о том, сколько было сена на главном лугу, по поспешности старосты, разделившего сено без спросу, по всему тону мужика Левин понял, что в этом дележе сена что-то нечисто,
и решился съездить сам поверить дело.
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные
вопросы. Но отрицание факта — не
ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь,
и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
«Уехал! Кончено!» сказала себе Анна, стоя у окна;
и в
ответ на этот
вопрос впечатления мрака при потухшей свече
и страшного сна, сливаясь в одно, холодным ужасом наполнили ее сердце.
Левин чувствовал, что неприлично было бы вступать в философские прения со священником,
и потому сказал в
ответ только то, что прямо относилось к
вопросу.
Ответа не было, кроме того общего
ответа, который дает жизнь на все самые сложные
и неразрешимые
вопросы.
Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере, до ночи, нельзя уже вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни.
Но день протек,
и нет
ответа.
Другой настал: всё нет, как нет.
Бледна как тень, с утра одета,
Татьяна ждет: когда ж
ответ?
Приехал Ольгин обожатель.
«Скажите: где же ваш приятель? —
Ему
вопрос хозяйки был. —
Он что-то нас совсем забыл».
Татьяна, вспыхнув, задрожала.
«Сегодня быть он обещал, —
Старушке Ленский отвечал, —
Да, видно, почта задержала». —
Татьяна потупила взор,
Как будто слыша злой укор.
— Э-эх! Посидите, останьтесь, — упрашивал Свидригайлов, — да велите себе принести хоть чаю. Ну посидите, ну, я не буду болтать вздору, о себе то есть. Я вам что-нибудь расскажу. Ну, хотите, я вам расскажу, как меня женщина, говоря вашим слогом, «спасала»? Это будет даже
ответом на ваш первый
вопрос, потому что особа эта — ваша сестра. Можно рассказывать? Да
и время убьем.
Вопрос: «Как работали с Митреем, не видали ль кого по лестнице, вот в таком-то
и таком-то часу?»
Ответ: «Известно, проходили, может, люди какие, да нам не в примету».
Это прозвучало так обиженно, как будто было сказано не ею. Она ушла, оставив его в пустой, неприбранной комнате, в тишине, почти не нарушаемой робким шорохом дождя. Внезапное решение Лидии уехать, а особенно ее испуг в
ответ на
вопрос о женитьбе так обескуражили Клима, что он даже не сразу обиделся.
И лишь посидев минуту-две в состоянии подавленности, сорвал очки с носа
и, до боли крепко пощипывая усы, начал шагать по комнате, возмущенно соображая...
Потом он думал еще о многом мелочном, — думал для того, чтоб не искать
ответа на
вопрос: что мешает ему жить так, как живут эти люди? Что-то мешало,
и он чувствовал, что мешает не только боязнь потерять себя среди людей, в ничтожестве которых он не сомневался. Подумал о Никоновой: вот с кем он хотел бы говорить! Она обидела его нелепым своим подозрением, но он уже простил ей это, так же, как простил
и то, что она служила жандармам.
«Надо искать работы», — напоминал он себе
и снова двигался по бесчисленным залам Эрмитажа, рассматривая вещи, удовлетворяясь тем, что наблюдаемое не ставит
вопросов, не требует
ответов, разрешая думать о них как угодно или — не думать.
На улице было солнечно
и холодно, лужи, оттаяв за день, снова покрывались ледком, хлопотал ветер, загоняя в воду перья куриц, осенние кожаные листья, кожуру лука, дергал пальто Самгина, раздувал его тревогу…
И, точно в
ответ на каждый толчок ветра, являлся
вопрос...
На этот
вопрос он не нашел
ответа и задумался о том, что
и прежде смущало его: вот он знает различные системы фраз,
и среди них нет ни одной, внутренне сродной ему.
Клим видел, что Макаров, согнувшись, следит за ногами учителя так, как будто ждет, когда Томилин споткнется. Ждет нетерпеливо. Требовательно
и громко ставит
вопросы, точно желая разбудить уснувшего, но
ответов не получает.
«А — что бы я сказал на месте царя?» — спросил себя Самгин
и пошел быстрее. Он не искал
ответа на свой
вопрос, почувствовав себя смущенным догадкой о возможности своего сродства с царем.
Бездействующий разум не требовал
и не воскрешал никаких других слов. В этом состоянии внутренней немоты Клим Самгин перешел в свою комнату, открыл окно
и сел, глядя в сырую тьму сада, прислушиваясь, как стучит
и посвистывает двухсложное словечко. Туманно подумалось, что, вероятно, вот в таком состоянии угнетения бессмыслицей земские начальники сходят с ума. С какой целью Дронов рассказал о земских начальниках? Почему он, почти всегда, рассказывает какие-то дикие анекдоты?
Ответов на эти
вопросы он не искал.
Найти
ответ на
вопрос этот не хватило времени, — нужно было определить: где теперь Марина? Он высчитал, что Марина уже третьи сутки в Париже,
и начал укладывать вещи в чемодан.
Слуга принес вино
и помог Самгину не ответить на
вопрос, да Попов
и не ждал
ответа, продолжая...
И, повторяя краткие, осторожные
ответы Клима, он ставил
вопросы...
Во всех этих людях, несмотря на их внешнее различие, Самгин почувствовал нечто единое
и раздражающее. Раздражали они грубоватостью
и дерзостью
вопросов, малограмотностью, одобрительными усмешечками в
ответ на речи Маракуева. В каждом из них Самгин замечал нечто анекдотическое,
и, наконец, они вызывали впечатление людей, уже оторванных от нормальной жизни, равнодушно отказавшихся от всего, во что должны бы веровать, во что веруют миллионы таких, как они.
Прищурив острые глаза свои, девушка не сразу поняла
вопрос, а поняв, прижалась к нему,
и ее
ответ он перевел так...
Этот интересный
вопрос тотчас же
и с небывалой остротой встал пред ним, обращаясь к нему,
и Клим Иванович торопливо нашел
ответ...
У него неожиданно возник — точно подкрался откуда-то из темного уголка мозга —
вопрос: чего хотела Марина, крикнув ему: «Ох, да иди, что ли!» Хотела она, чтобы он ушел, или — чтоб остался с нею? Прямого
ответа на этот
вопрос он не искал, понимая, что, если Марина захочет, — она заставит быть ее любовником. Завтра же заставит.
И тут он снова унизительно видел себя рядом с нею пред зеркалом.
О себе он наговорил чепухи, а на
вопрос о революции строго ответил, что об этом не говорят с женщиной в постели,
и ему показалось, что
ответ этот еще выше поднял его в глазах Бланш.
— На все
вопросы, Самгин, есть только два
ответа: да
и нет. Вы, кажется, хотите придумать третий? Это — желание большинства людей, но до сего дня никому еще не удавалось осуществить его.
«Почему же командует этот?» — подумал Самгин, но
ответа на
вопрос свой не стал искать. Он чувствовал себя сброшенным
и в плену, в нежилом доме.
Он тотчас увидел, что ее смешить уже нельзя: часто взглядом
и несимметрично лежащими одна над другой бровями со складкой на лбу она выслушает смешную выходку
и не улыбнется, продолжает молча глядеть на него, как будто с упреком в легкомыслии или с нетерпением, или вдруг, вместо
ответа на шутку, сделает глубокий
вопрос и сопровождает его таким настойчивым взглядом, что ему станет совестно за небрежный, пустой разговор.
— Я вам сказал, что с вами было
и даже что будет, Ольга Сергевна, — заключил он. — А вы мне ничего не скажете в
ответ на мой
вопрос, который не дали кончить?
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время
и праздное место в сердце, если
вопросы ее не все находили полный
и всегда готовый
ответ в его голове
и воля его молчала на призыв ее воли,
и на ее бодрость
и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты,
и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
Он замолчал, озадаченный этим «зачем». Тут был весь
ответ на его
вопрос о надеждах на «генеральство».
И довольно бы, не спрашивать бы ему дальше, а он спрашивал!
Его поглотили соображения о том, что письмо это было
ответом на его
вопрос: рада ли она его отъезду! Ему теперь дела не было, будет ли от этого хорошо Вере или нет, что он уедет,
и ему не хотелось уже приносить этой «жертвы».
Не насиловать привязанности, а свободно отдаваться впечатлению
и наслаждаться взаимным счастьем — вот «долг
и закон», который я признаю, —
и вот мой
ответ на
вопрос «зачем я хожу?».
Наконец он решил подойти стороной: нельзя ли ему самому угадать что-нибудь из ее
ответов на некоторые прежние свои
вопросы, поймать имя, остановить ее на нем
и облегчить ей признание, которое самой ей сделать, по-видимому, было трудно, хотя
и хотелось,
и даже обещала она сделать, да не может.
— В вашем
вопросе есть
и ответ: «жило», — сказали вы,
и — отжило, прибавлю я. А эти, — он указал на улицу, — живут! Как живут — рассказать этого нельзя, кузина. Это значит рассказать вам жизнь вообще,
и современную в особенности. Я вот сколько времени рассказываю вам всячески: в спорах, в примерах, читаю… а все не расскажу.
И вот тут произошло нечто самое ужасное изо всего, что случилось во весь день… даже из всей моей жизни: князь отрекся. Я видел, как он пожал плечами
и в
ответ на сыпавшиеся
вопросы резко
и ясно выговорил...
Расставаясь,
и, может быть, надолго, я бы очень хотел от вас же получить
ответ и еще на
вопрос: неужели в целые эти двадцать лет вы не могли подействовать на предрассудки моей матери, а теперь так даже
и сестры, настолько, чтоб рассеять своим цивилизующим влиянием первоначальный мрак окружавшей ее среды?
— Вот что, Аркадий: если б я
и позвал тебя раньше, то что бы сказал тебе? В этом
вопросе весь мой
ответ.
Кухарка с самого начала объявила суду, что хочет штраф деньгами, «а то барыню как посадят, кому ж я готовить-то буду?» На
вопросы судьи Татьяна Павловна отвечала с великим высокомерием, не удостоивая даже оправдываться; напротив, заключила словами: «Прибила
и еще прибью», за что немедленно была оштрафована за дерзкие
ответы суду тремя рублями.
Чиновник переводил мой
вопрос на
ответ тагала — «нет». «Их так немного делают, что в магазин они
и не поступают», — сказал он.
Баниосы тоже, за исключением некоторых, Бабы-Городзаймона, Самбро, не лучше: один скажет свой
вопрос или
ответ и потом сонно зевает по сторонам, пока переводчик передает. Разве ученье, внезапный шум на палубе или что-нибудь подобное разбудит их внимание: они вытаращат глаза, навострят уши, а потом опять впадают в апатию.
И музыка перестала шевелить их. Нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости — всего, чем так сознательно владеет европеец.
В бумаге заключалось согласие горочью принять письмо. Только было, на
вопрос адмирала, я разинул рот отвечать, как губернатор взял другую бумагу, таким же порядком прочел ее; тот же старик, секретарь, взял
и передал ее, с теми же церемониями, Кичибе. В этой второй бумаге сказано было, что «письмо будет принято, но что скорого
ответа на него быть не может».